Когда моей задачей было выживание

Когда моей задачей было выживание

                Моей единственной задачей было выживание. Да, это звучит глупо в масштабе сегодняшнего действия, но все, что я хотела – только найти ночлег и чашку холодного супа, да проснуться завтра, чтобы вновь заняться поиском ночлега, чашки холодного супа…

                Каждый нищий, оборванец, то отродье, мимо которого проходите вы, знатные господа, с выражением крайней брезгливости, иногда расщедрившись на монетку, знает, что начинать думать об ужине и ночлеге нужно с утра.

                Ия это знаю. Вернее, я знала это так же, как и вы…проходили.

                Всё, что я хотела – выжить. Конечно, приходили и другие мысли, особенно, если удавалось найти кусочек повкуснее да побольше, приходили наивные разговоры между мной и такими же, как я.

                Мы редко помним имена друг друга, потому что наша задача – запомнить хотя бы своё. Да и какой смысл запоминать имя своих соратников по несчастью, если уже завтра вас раскидает по другим частям города, и вы встретитесь только через полгода – год, и то, когда я буду брести утром по улице, осторожно выбирая целые плиты мостовой, чтобы не так больно было наступить в истертом башмаке, да увижу в канавке белое тело, и только тогда смутно припомню, что да…кажется, это тело имеет имя.

                Имело имя.

                Но мы мечтали. Редко, и только насытившись, и лениво, потому что хотелось спать. Спать хотелось всегда больше, чем есть. Желудок привыкает к голоду, отвыкает бунтовать, а вот спина, затекающая на каких-то ящиках, нога, подогнутая так, чтобы была хоть какая-то возможность плотнее уместиться на этих ящиках – все это сна не делает.

-Что бы ты делала, если бы вдруг стала хозяйкой почтенного дома? – спрашивают справа.

                Я смеюсь. Хрипло смеюсь. Воздух теплый, лето выдалось даже жарким, но всё же по ночам гуляет ветер и тянет сыростью.

-Я? – на минуту хочется помечтать. Я видела девушку недавно, она моих лет, но утверждать о том я не могу, конечно, так вот…та девушка. Она молода, ее кожа что бархат, а платье – боже милостивый знает, что я не лгу и такого платья я не видела прежде! Нежная ткань и вышивка. Я загляделась. И, вижу, знаю, что грешно, но я представила себя в этом платье.

-Она у нас известная красотка! – гоготнули слева.

                Что правда, то правда. Кожа моя посерела. В ней не узнать больше южного солнца. Огрубели пальцы от тяжелой работы, за которую приходится еще и, бывает, подраться. Волосы сиротятся – не нравится им отсутствие нормального гребня. Между тем, некоторые находят, что я еще привлекательна, вот только мне уже до этого дела нет, умерло во мне все женское кокетство и желание быть привлекательной, нравится. Осталась тупая плоть, которой нужно раздобыть еды да приткнуть усталость на какие-нибудь ящики.

                Но так ведь было не всегда! У меня был отец, был брат и да, жили мы бедно, но так жили все. Мы собирали последнее по закромам, шатались от усталости и голода, но хотя бы были вместе.  Так у меня была семья, а не сборище нищих и голодных, не такие, как я теперь. И я со стыдом вспоминаю, что когда-то и я, как важная госпожа, бросала монетки, и мне казалось, что я творю благодетель.

                Когда-то моей единственной задачей было выживание.

***

                Мой отец умер, не выдержав голодной жизни и тяжелой работы. Мать ушла и того раньше. И мы могли оставаться на юге, и мы могли бы голодать там, но мой брат был слишком юн, чтобы принять на себя ответственность за свою и мою жизни. Он хотел действовать, жаждал отомстить за нашу нищету, за все тяжелые дни.

-В столицу, Сатор! – убеждал он.

-Оставь, Гийом, мы в ней умрем, - пыталась убедить его я.

                Но когда он меня слушал? Я – женщина. Я – младшая сестра. Ему плевать, что я скажу. Я ему обуза. Когда счет идет на выживание, все становится обузой и самый разумный довод обращается в ничто. Он хотел действовать назло мне и мы, раздобыв немного средств, отправились в столицу.

                В какой-то момент мне казалось, что все начинает налаживаться, но Гийом наслушался речей там, наслушался здесь, нахватался от таких же, недовольных и жаждущих войны, слов и мыслей, стал во что-то ввязываться, какие-то памфлеты сочинять. Он все реже появлялся в нашей бедной комнатке, предоставляя мне полное распоряжение своей судьбой.

                Я голодала.

                Оказалось, что в столице высокая конкуренция даже за самую низкую работу. Чтобы быть прачкой и стирать в ледяной реке белье, нужно было еще пробиться через желающих горожан. А кто я? Южанка, со смешным акцентом, молодая и одинокая.

                Тогда я не думала о власти. О том, что о ней вообще можно было думать. Тогда все было проще. Мне было плевать, что кричат на улицах, е и кто выходит из повиновения – плевать на всех и всё. Я хотела есть.

                Мне не было дела до памфлетов, и даже, когда Гийом сгинул в кутерьме столицы, я не оплакивала его – не было сил. Я просто ждала его, а потом мысленно похоронила.

                Во мне не было жизни. Не было юга. Был какой-то чужой холод и судорога в животе от недоедания, ломота в костях от недосыпания и тяжести труда. Но и труд тот был в радость.

                По улицам была возня. По улицам выступали на бочках, собирали толпу вокруг себя и кричали о свободе…

                А я стирала, чистила, убирала, и единственная моя мысль была сосредоточена на дрожащих пальцах, в которых драгоценная похлебка.

                Когда-то моей единственной задачей было выживание!

***

                Закрылась прачечная, где я сбивала руки. Закрылся один трактир, другой…в третьем мне повезло. Хозяйка оглядела меня с подозрительностью и вдруг широко улыбнулась:

-Мытье посуды – это тяжкий труд, милочка.

-Я не боюсь тяжелой работы, мадам, - кажется, я едва стояла, придерживалась за стену, стараясь сделать непринужденный вид, но быть актрисой у меня никогда не получалось. А ведь нужно было создать о себе впечатление как о крепкой, не боящейся тяжести, девушке!