Когда Оживают Легенды. Спарта

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. КОГДА ОЖИВАЮТ ЛЕГЕНДЫ

   
 В сладкую ложь поверить приятней, чем в горькую правду.

 Лесть доставляет больше удовольствия, чем справедливая критика. Порой даже в покорной слабости больше выгоды, чем в непокорной силе.
  Плывешь себе тихо по течению, слушая лесть приятелей и нескрываемое заискивание учителей.
Хорошо когда у твоих родителей много денег и куча всяких связей наверху. Тебе особо и трудиться не надо, добиваться чего-то, родители сами все для тебя сделают.    
Если ты слаб физически и не можешь держать в руках ничего тяжелее ручки, это тоже не страшно. Да и кто посмеет обвинить тебя в этом?
И не важно, что с тобой дружат только потому, что с тобой дружить выгодно и просто модно, а не потому что ты, к примеру, хороший человек.
Ты живешь в полном достатке и даже не подозреваешь, что у кого-то есть совершенно другие мысли на твой счет, кардинально отличающиеся от произнесенных слов.
Помню себя в детстве. Стоило мне уколоть палец, я тут же начинал громко и требовательно плакать, несмотря на то, что мне было не очень-то больно. Сразу сбегалась толпа тетушек-утешительниц, которые начинали меня успокаивать, сюсюкая и причитая. Да что там тетушки. Все вокруг относились ко мне как к принцу. 
До двенадцати лет я сам не одевался, меня одевали слуги.

Отец специально позаботился, чтобы я учился в закрытом колледже, в котором я не мог бы встретиться «с детьми нижних кругов, которые могли бы причинить вред моей психике и научить вредным привычкам», как он объяснил свое решение маме.
    Мама в свою очередь постаралась, чтобы не только другие дети, но и учителя относились ко мне подобающе. Они даже не глядели в мою тетрадь, непременно хвалили меня и ставили мне «отлично».            
    Одноклассники всячески старались привлечь мое внимание, поскольку они уже давно усвоили, что чтобы добиться успеха, нужно обзаводиться выгодными связями. А я-то наивно думал, что я им нравлюсь….
     От физкультуры меня освободили в первый же день. «Да что вы! Он у нас такой утонченный. Ему не то, что подтягиваться, ему даже лишний вес в руки брать нельзя» - закатив глаза, сказала мама. 
      Думаю, теперь вы понимаете, каким комнатным цветком я был. 
      Нет, я не был эгоистом. Возможно, я был избалован и слишком мягкотел, бесхарактерен, не умел заботиться о других, потому что свято верил, что это другие должны заботится обо мне. 
     Но эгоистом я не был, возможно, как говорят мои новые друзья, меня спасло мое доброе сердце. Но не будем забегать вперед.
В тот день было дождливо, что не так-то странно для нашей старой доброй Англии. 
Историю в тот день вел не старый учитель, который был стар и прятался за толстыми очками от взглядов своих учеников, а совсем другой человек.

Он был достаточно молод, ему было не больше тридцати лет. Он окинул класс суровым взглядом, в котором не было привычного для меня заискивания и раболепства, но не было и злости. Только холодная, ледяная сталь его глаз.
В черных зрачках была такая бездна, в которую я предпочел не заглядывать. Я невольно поежился. Да что это со мной?
Взяв себя в руки, я стал глядеть в окно, за которым шел дождь. К новому учителю я потерял всякий интерес. Все равно в конце урока он поставит мне «отлично» как и все остальные учителя…. 
Из раздумий меня вырвал его голос. В отличие от взгляда, он был довольно мягким, хоть и требовательным.
   - Дэвид, не могли бы вы оторвать взгляд от окна и рассказать нам что-нибудь о древней Греции? Об Орфее, например, или о Гомере, о Сократе или Пифагоре? – спросил он вежливо.
      Я вздрогнул от неожиданности. Учителя редко отваживались задавать мне вопросы, тем более в таком количестве.
   - Я понятия не имею кто это такие, - пожал я плечами. И это было правдой. Если о Сократе я смутно знал, что он был философом или ученым, то об остальных вообще не слышал.
  - Может, вы попытаетесь вспомнить? – предложил учитель, но я проигнорировал его вопрос, и он перестал ко мне обращаться.   
      Я вздохнул с облегчением, убедившись, что он понял, наконец, кто я такой, и оценил что тем, в ком течет голубая кровь, не пристало думать о всяких там Орфеях и Гомерах.
         Тем сильнее было мое удивление, когда в конце урока учитель наклонился над моим дневником и четко вывел «неудовлетворительно». Я был так удивлен, что не знал что сказать. 
     Когда я пришел домой и показал дневник родителям, они пообещали что пожалуются на странного учителя директору. Еще они просили меня не сомневаться в моей гениальности. Я и не сомневался.
        Тем не менее, образ странного учителя не желал покидать моей памяти. Слишком необычные были у него глаза.   
       На следующий день я не поехал в колледж. У меня болела голова, и я лежал, глядя в потолок. Рядом со мной на антикварном столике возвышалась гора всяких лакомств, но впервые за много времени я не мог на них даже смотреть. 
    Боль перекинулась с головы на спину, потом на живот. Мне казалось, что я умираю. 
      Так я пролежал около месяца, и за все это время ко мне приходило огромное количество врачей, но никто из них не мог мне помочь. И вот однажды, когда мне было совсем плохо, я услышал голоса за дверью своей спальни.
   - Если вы сможете нам помочь, мы заплатим любые деньги, - сбивчиво говорила мама.
   - Я возьму деньги только тогда, когда он выздоровеет, - отвечал ей странно знакомый голос, - сейчас я хочу побыть с ним наедине, если вы не против, конечно.
   - Да, да, проходите.
Дверь комнаты приоткрылась и тут же закрылась снова. Я с трудом приподнял отяжелевшую голову и чуть не вскрикнул от удивления. 
Возле моей кровати стоял учитель истории. Тот самый, который поставил мне «неудовлетворительно». 
Ему на плечи был накинут плащ, слегка мокрый от идущего на улице дождя.
   - Вы? – удивленно прошептал я.
   - Я, - согласился он и резко сдернул с меня одеяло. Я задрожал от холода, но он не обратил на это внимания. Я хотел закричать, позвать на помощь, но мои губы пересохли, они, будто стали каменными.
   - Я хочу тебе кое-что показать, Дэвид. Вставай и иди за мной, - потребовал гость. 
     Та вежливость, что была в классе, исчезла без следа. Я не привык, чтобы мной командовали, но внутренней твердости во мне тоже не было. Я просто остался на месте не шевелясь и глядя на вошедшего.
     Он усмехнулся, без неприязни или призрения, скорее с состраданием, если вы можете себе представить сострадательную усмешку.
   - Зови меня Ворон. Я прихожу к тем, кто еще не определился с собственным путем. Твое сердце ведет тебя к свету, но твоя слабость и отсутствие воли могут повести тебя по иному пути. Ты жалеешь себя сейчас, думаешь, что тебе плохо? – спросил он проницательно.
      За неимением возможности говорить, я кивнул.
   - Хочешь взглянуть на тех, кому бывает хуже? На тех, кто не лежит в теплой постели, а мерзнет на холодной улице. На тех, кто вынужден вытирать надменной знати ботинки, чтобы получить копейку на хлеб?
«Разве такие бывают»? хотел удивиться я, но не смог. Ведь мои губы онемели.
   - Ты знаешь откуда твой отец берет деньги, чтобы ты учился в колледже и жил в особняке? Знаешь сколько семей осталось без крова, сколько детей умерло от голода, чтобы ты жил так как ты живешь сейчас. И такая жизнь не несет тебе пользы. Ты не знаешь себя. Тебя специально сделали таким бесхарактерным, слабым и слепым к чужой боли, чтобы тобой можно было легко манипулировать.
   Тебе льстили и лгали, из тебя делали послушную куклу, которая уверена, что все на свете ей дозволено. Тебя сделали избалованным и капризным, и ты не получил той силы, которую мог бы получить. 
Если так будет происходить и дальше, то из капризного подростка ты превратишься в слабого, верящего во все что ему говорят, безвольного юношу. И что потом? 
Ты встретишь того, кто будет манипулировать тобой, играя на твоих слабостях, кто сделает из тебя тирана. И ты сам не зная что делаешь, будешь убивать миллионы. Нет, не своей рукой. Ты просто будешь сидеть в кресле и отдавать приказы, которые разрушат жизни множества людей.
Он говорил, а его слова резали и били меня будто свистящая в воздухе плеть. Не знаю, как возникла эта ассоциация, ведь никто никогда не бил меня. Ни физически, ни словесно. Я не знаю почему, но я поверил ему. Поверил, что все так и будет. 
Но я не хотел быть таким как он говорил, хоть я и не знал кто такой тиран, мое сердце отзывалось глухой болью. Мне было больно от его слов, я попытался разлепить губы, взглядом прося его дать мне возможность сказать. Он разрешил. Мои губы оттаяли.
   - Я не хочу быть тираном. Я хочу узнать кто я такой. Можешь ли ты мне помочь? – спросил я со странным волнением в голосе. Он подумал и кивнул.
   - Да, могу. Но тебе придется через многое пройти, чтобы найти себя. Не одну шкуру тебе придется снять, чтобы узнать кто ты на самом деле. А это бывает больно, порой даже невыносимо. И это не только физическая боль. Чтобы познать себя, ты должен погрузиться в глубины времен и найти там свое предназначение. И вернуться ты сможешь не раньше, чем явственно поймешь кто ты такой. 
Ты готов к этому?
Я задумался, но потом твердо сказал:
   - Да, я готов.
Ворон улыбнулся. Или это только тень улыбки пробежала по его губам. Он коснулся ладонью моего лба. У него была приятно теплая ладонь, но неожиданно она вспыхнула жаром. 
Я чуть не вскрикнул от боли, в глазах потемнело, и я провалился в спасительную шелковую бездну сгущающейся темноты.
                      *          *          *
Очнувшись, я понял, что лежу на траве. На мне был ночной костюм, в котором я лежал в постели. Моего странного гостя, который назвал себя Вороном, рядом не было. И вообще никого не было, если не считать муравьев, которые бегали туда-сюда в вечной суете.
Я приподнялся, чувствую что болезнь, мучавшая меня последний месяц, полностью отступила. Это не могло не радовать. Вспомнив, что Ворон обещал забросить меня в глубину веков, я пожалел, что не спросил его куда именно.  
 Поднявшись, я огляделся. 
Я находился на лесистом склоне утеса. Дальше сколько хватало глаз, простиралось море. Оно было слепяще-синим и неправдоподобно ярким. Белые гребни волн гармонично разбавляли эту синеву. 
Не успел я как следует оглядеться и придти в себя, как откуда-то из чащи послышался шум и крики. Я огляделся и увидел черный дым, поднимающийся откуда-то из-за леса.
Решив, что там должны находиться люди, я последовал туда. Но много пройти я не успел.
Мне навстречу выехали какие-то люди на лошадях. Они были одеты в кожу и металлические кольчуги, хотя, наверное, кольчуги только металлическими и бывают. Описать их я бы не смог, потому что понятия не имел как называется их одежда. Волосы у них были черными и длинными, лица азиатской внешности, узкоглазые.
   - Кто это еще такой? – спросил один из них неприятным, гортанным голосом.
   - Не знаю, - ответил другой, - возьмем его с собой? Продадим в рабство?