Когда соловьи поют...

Когда соловьи поют...

На землю спустилась мягкая, прохладная ночь, принеся в город тишину и спокойствие. Деревья, изредка покачиваемые ветром, наполняли город сладковатым ароматом розовато-белых звёзд. На небе одна за другой загорались золотые огоньки, а в окнах домов постепенно гаснул свет. Город плавно готовился к отдыху. Реже ездил транспорт, и уже не слышалось того дневного шума и жужжания, которые отличают город от тихой деревушки.

Город спал…

         Но вот, в тишину влилось пение соловья. Сидя на цветущей ветке абрикосового дерева, озорник выводил свою песню. Он так искусно переводил дыхание, что в его пении не было пауз. Один, лишённый из-за ночи зрителей, он пел для спящего города, разбавляя безмолвие ночи. Старается, немного наклонив голову, усердно выводит каждую ноту, создавая музыкальный шедевр.

         Но, никто его не слышит, все спят. Песня срывается с его клюва, но, не найдя внимательного слушателя канет в пустоту. Хотя, вот дом, в окне которого ещё горит свет, как будто кто-то целенаправленно не ложится спать.

         В небольшой, укромной квартирке за столом, скудно освещённым мерцающей лампой сидит человек. На столе его – ручка и тетрадь с какими-то каракулями. Подперев рукой подбородок, он с доброй улыбкой смотрел в окно, наслаждаясь пением птицы.

         В городе ещё оставались два бодрствующих жителя: соловей, поющий человеку, и человек – его единственный слушатель. Оба они не могли расстаться и оставить друг друга. Соловью бы не помешал свидетель его песенного творчества, человека вдохновляло пение птицы. Взяв ручку, он быстро начал писать, иногда поднимая голову, прислушиваясь к соловьиной трели.

         Звали этого человека Григорий. Он был среднего роста, с внешностью, о которой можно сказать: «симпатичный человек», и, несмотря на то, что было ему далеко за 40, его лицо сохранило свежесть молодости. Единственно, что подводило его - спина, из-за частых работ за столом он подпортил осанку и теперь часто горбился.

         Каждое утро кроме выходных, ходил он на работу, а по специальности он был электриком, работал он до четырёх и возвращался домой; по пути он мог зайти в магазин, чтобы обеспечить себе ужин или в библиотеку, что случалось чаще.

Никем не замеченный (замечаемый) проводил он каждый свой день. Ему почти не приходилось говорить с людьми, как-то обходилось без этого, а им и вовсе не нужно было его общество. Их объединяло взаимное равнодушие.

Уже начинало светать. Ночь плавно отходила от города, снимая с него тёмную накидку и представляя утру. Откуда-то с земли поднималось бело-жёлтое солнце, раздвигая своими лучами облака и освобождая место для себя. Для тьмы существует ночь. А сейчас уже утро и поэтому не стоит облакам омрачать небо. Лучи преобразили голубую гладь, внося в него розово-красные оттенки. Медленно озарялись верхушки деревьев, пока, наконец, город полностью не наполнился светом. Запели соловьи, радостно встречая день.

Сон закончился. Люди просыпались, занимались утренними бытовыми делами и бежали на работу.

Григорий проснулся с первыми лучами солнца, как было всегда – он остро чувствовал свет. Тем более что спал он напротив окна и, как в последнее время получалось, положив голову на стол. Он даже не заметил, как устал, увлеченно записывая что-то.

Сейчас он уже шёл на работу, с интересом наблюдая за людьми. Все они в спешке мчались на работу, и казалось, не замечали друг друга, не хотелось им обратить внимание и на природу, на эти расцветшие деревья, на пение птиц. Они замечали только ярко выраженные изменения, или то, что касалось их самих. Когда на деревьях появлялись плоды, они громко и с удивлением перешёптывались: «Смотрите, уже и вишни, и яблоки созрели, ведь недавно деревья стояли в снегу, а сегодня уже и плоды есть. Надо же, как быстро летит время».

Да, время действительно пролетает быстро, но для них оно проходило ещё стремительнее, так как, живя в природе, они не были с ней одним целым.

Григорий почувствовал толчок в спину, за которым последовало: «Можно не плестись под ногами!» Женщина «рубенсовских форм», задев его, промчалась дальше, даже не извинившись.

Как ему надоело это равнодушие, нет, он имеет ввиду равнодушие не по отношению к себе, а, в общем - между всеми людьми, без которого они не могли обходиться.

«Что же нужно, чтобы они немного, нет, кардинально изменились?» - думал он. «Хотя, что же я думаю, я ведь давно уже решил, что с этим делать, но только… Так, нужно постараться не думать об этом». Чтобы отвлечься, он посмотрел на цветущие ветки деревьев. На одной из них сидел воробей и прерывисто чирикал, желая привлечь к себе внимание самки, которая расположилась неподалёку и внимала песне воробья, иногда поворачивая голову в его сторону. «Чудно поёт, - подумал непримечательный человек, - но с соловьём не сравниться».

Так дошёл он к заводу, где работал электриком. Рабочий день продолжался, как и всегда. Поздоровавшись с сотрудниками и услышав тишину в ответ, он последовал к своему месту.

Когда, наконец, рабочий день закончился, он, выйдя из завода, отправился домой, решив зайти в магазин.

         Возле большого супермаркета кишели люди. Одни заваливались в магазин, другие выкатывались из него. Возле ступенек, которые вели в супермаркет, Григорий увидел нищего. Тот сидел на корточках в засаленной одежде, которая в некоторых местах уже покрылась дырами, выдававшими его отощавшее тело. Чёрные, седые от корней волосы доходил ему до ушей. Грязной, дрожащей рукой держал он пластмассовый стаканчик – ёмкость для монет, которых там ещё не было. Он смотрел на каждого проходящего мимо человека, пронизывая его умоляющим взглядом. Но, люди проходили, не замечая его, другие смотрели с пренебрежением, перешёптываясь между собой.