Когда уходит темнота

Она

1.  Первую татуировку я сделала в пятнадцать. Мою благоразумную мамашу, наверное, бы удар хватил, если бы она знала, на что мне дает деньги. Но, в конце концов, это моё тело, и моё дело. Когда я зашла в тату салон, я уже тогда ощущала себя победившей. Конечно, я это сделаю, чтобы позлить мать. У меня язык не поворачивается, назвать ей мамой, после всего того, что произошло. От того, что я подумала об этом, воспоминания захлёстывают меня, но я успеваю справиться. Я сильная, твержу про себя. И я уверенным шагом иду и сажусь в кресло. Парень, который будет делать мне татуху, вскакивает с кресла и начинает орать: 
- Сколько тебе лет? 
Я молча достаю деньги и кладу на столик, стоящий между нами. Не отрываю взгляда от него, как будто гипнотизирую. Я верю, что он запросто может послать меня к херам, потому что в моем возрасте нужно иметь разрешение хотя бы одного родителя. Но еще я верю в силу американских денег. Я сказала матери, что мне нужны деньги для нового телефона. Поэтому на столике лежит большая куча денег, от которых потный мастер не может отвести взгляд. 
- Ладно, - сдается он и усаживается обратно в кресло. – На какой части тела ты планируешь набить свой первый рисунок? 
- На руке, - не задумываясь, отвечаю я. – Птицу.  
Да, я хочу сделать тату на руке, на видном месте. Между плечом и запястьем. 
- Рукав. 
Я киваю. Именно этого я и хочу. Хочу, чтоб каждый раз, когда люди смотрели на меня, они ощущали презрение. Хочу, чтобы пристойные мамочки говорили своим дочерям, чтобы те не дружили со мной. И чтобы ни один чёртовый парень и не взглянул в мою сторону. Очень хочу. 
Он достает каталог и протягивает мне. Я с удивлением разглядываю эскизы. Чего только люди не набивают себе. Но вот он, мой рисунок. Я возвращаю ему каталог на нужной раскрытой странице. 
Я вижу, как он возится с подготовкой. Сначала он наносит распечатанный рисунок на мою руку, прикидывая размеры тату. Потом он долго моет руки, вытирает их полотенцем и садится, придвигая к себе столик со всеми инструментами. 
- Ты готова? 
Я поднимаю на него глаза и вижу иглу в его руках. 
- Это будет больно, - предупреждает он меня. 
Больно? Боль – это моё второе имя. Я киваю, чтоб он приступал, и чувствую прикосновение холодного металла к моей коже. Сначала ничего не происходит. Но потом я понимаю, что вместе с иглой, забравшейся под мою кожу, ко мне приходят воспоминания. Мастер сосредоточенно продолжает делать свою работу, а я пытаюсь справиться с приступом тошноты. Меня тошнит от того, что я вижу каждый раз, когда закрываю глаза. Пальцы в моих серебряных ботинках начинают неметь, и я вздрагиваю. 
- Ты в порядке? – спрашивает он, оторвавшись от моей руки. 
Игла по-прежнему там под моей кожей, и я просто хочу побыстрее свалить отсюда. 
- Я в порядке. Не обращай на меня внимания. 
Он беззвучно кивает, и продолжает склоняться над моей рукой. Я даже и не представляла, что это будет так долго. По моим подсчетам, прошло где-то около часа, и меня это всё напрягает. Я гляжу на руку. До полного завершения остается еще очень много времени. 
- Можешь включить радио? -  спрашиваю я. Мне реально тупо сидеть тут и вспоминать своё прошлое.  
Он быстро встает, подходит к старому приемнику и включает его. Голос Уитни Хьюстон врывается в этот душный салон, и я вываливаюсь из своих мрачных мыслей. Уитни поет о любви. Но я не верю ни одному ее слову. К черту, любовь! Люди придумывают любовь, чтобы не быть жалкими. Мне интересно, что двигало моей мамашей, когда она решила родить меня в восемнадцать лет? Ее родители, что, не говорили ей предохраняться?  
Я помню, в детстве она часто мне рассказывала об отце. Якобы они любили друг друга до безумия, а потом он попал в аварию. Ага, может быть моя жизнь и сложилась по-другому, если бы в моей жизни был отец? А, чёрт, я теперь об этом никогда не узнаю.  
На тридцать пятой песне, я перевожу взгляд на руку. Кожа красная вокруг рисунка, но улыбка на моём лице говорит о том, что моя птичка уже готова. Птица, которая никогда не взлетит. Потому что один человек из ее прошлого, отрезал ей крылья и вырвал ее сердце.  

2.  Рука очень сильно болит, пока я иду по улицам своего города. И в то же время меня распирает гордость. Я сделала это! Но чем ближе я подхожу к своему дому, тем сильнее во мне разгорается ненависть. Сейчас моя мать увидит татуировку, мы начнем ругаться, и я снова всё сведу на то, что она не умеет выбирать мужчин. Ей будет больно от моих слов, а мне приятно, что я каждый раз попадаю в цель.  
Я тихо открываю дверь ключом, соображая, где она может находиться. Она гремит сковородками, и я нарочно громко хлопаю дверью. 
- Тиа? Это ты, дорогая? 
Ненавижу, когда она мне так говорит. Продолжаю стоять в коридоре, чтобы она вышла из кухни, и увидела, на что я потратила деньги. 
- Ты купила новый те..., - она не договаривает, потому что уже замечает татуировку на моей руке. 
- Привет! – я коротко бросаю ей, довольная выражением ее лица. 
- Тиа! Стой на месте! 
Останавливаюсь, но мысленно знаю, что она уже не сможет изменить время вспять. 
- Что? Это? Такое? 
Она произносит каждое слово отдельно, но меня это всё всего лишь забавляет. 
- Тебе не нравится? – спрашиваю я с вызовом. 
- Это что, блин, за художество? 
Ого! Моя мать умеет ругаться? Я немного горда за нее, но тут же себя одергиваю. Эта женщина – мой личный враг. Нечего мне с ней церемониться.  
- Когда ты злишься, ты становишься похожей на ведьму из сказок, которыми меня пичкал твой обожаемый муженёк. 
Моя фраза достигает эффекта, и ее глаза мгновенно наполняются слезами. Она думает, что, если она заплачет, я растаю и мы снова будем счастливой семьёй, до того, как появился он. Но мне плевать на её слёзы. Я еще долго стою и смотрю на неё, наслаждаясь ее подавленным состоянием.  
Она разворачивается и идет обратно, на кухню. А я смотрю ей вслед, и понимаю, что ничего не сможет изменит моего отношения к ней. Она это заслужила! Она, грёбанная сука, заслужила это.  
Я поднимаюсь в свою комнату и подхожу к зеркалу. Всё-таки это выглядит очень круто. Я стала какой-то более взрослой, что ли. Хотя я понимаю, что я стала взрослой гораздо раньше.  
Я закрываю лицо руками и надавливаю пальцами на глаза. Почему нельзя отключить эмоции? Почему обязательно что-то нужно чувствовать? От того, что я делаю себе больно, мне становится легче. Я, словно долбаная наркоманка, пытаюсь защитить себя с помощью боли. Боль – этой мой кайф!  
Я валюсь на кровати, обессиленная. Ссора с моей матерью вызывает во мне гнев. Я беру свой старый телефон в руки и скольжу пальцем по списку моих контактов. Палец останавливается на имени: Том. Мы с учимся с ним в одном классе, и у нас есть своя компашка. Компашка придурков. Том, я, Мэдисон – жуткая стерва, и Ройс. Ройс – зануда, но то, как он умеет пить водку, не закусывая жирными и чипсами и не запивая водой, достойно уважения.  
Я звоню Тому, но гудки в телефоне похожи на длинные мелодии с радио. А, блин! Сегодня Том занят. Он говорил мне, но я совершенно об этом забыла. У его бабушки день рожденья, а на семейных праздниках Том всегда ведет себя скромно. Я ненавижу фальшивых парней. Потому что в обычное время Том просто сидит на засаленном диване и рассказывает нам, какая у него стрёмная семья.  
Плевать на него я хотела. Я встаю с кровати и выхожу из комнаты. Мне нравится бродить вечерами по городу. Это успокаивает меня перед сном. Нет, не перед сном, а пред тем, как закрываю глаза по ночам. Мне всегда снятся кошмары, в которых я с каждым разом чувствую себя отбитым дерьмом. По-другому, и не скажешь.