Когда возвращается радуга. Книга I

Глава 7

Глава 7

Ирис рассеянно водила пальцем по золочёной решётке окна, ощущая тепло нагретого металла, лёгкое дуновение ветра снаружи, запах садовых роз… Жизнь вокруг вроде бы кипела. А у неё внутри всё умерло – вместе со смертью матушки Мэг. Будь та жива – за три недели неустанных поисков её как-нибудь, да нашли бы, но немолодая служанка из ТопКапы исчезла бесследно. В лечебнице, куда её доставили, сказали лишь, что в день, о котором их расспрашивали, действительно привозили к табибам двух женщин с сердечной болезнью; через три дня одна из них умерла, и её похоронили на больничном кладбище; второй стало лучше, и она ушла. Вроде бы за ней даже явились какие-то родственники, но кто такие и куда увели – никто толком не мог сказать.

Но Северянке Мэг не с кем было уходить. Попав однажды в Сераль, она уже много лет не переступала его порог; откуда в городе взяться её знакомым или родственникам? Увы, напрашивался печальный вывод…

- Тебе бы на могилку сходить, - пробурчала однажды сердобольная Айлин, наглядевшись на Кекем, пребывавшую в прострации. – Попрощаешься, сразу станет легче. Улучу момент – попрошу валиде, чтобы разрешили тебе туда съездить. А пока узнаю точно, где это кладбище и где могила, они же безымянные…

Но валиде-ханум в последнее время находилась в крайне раздражённом состоянии духа, и соваться к ней с ходатайством о какой-то стриженной одалиске представлялось пока неразумным. Причина хандры объяснялась просто. Да, низложенная ныне фаворитка пришлась Высочайшей Матери не ко двору, и, положа руку на сердце, почтенная Гизем не особо сокрушалась о так и не родившемся внуке, ибо уже наслышалась о проказах бывшей икбал с лже-евнухами, и лишь нежелание усугубить и без того не в меру проявившуюся хандру сына останавливало её от попытки окончательно открыть ему глаза. Впрочем, тоска султана по долгожданному, но так и не рождённому наследнику была ни при чём. Просто валиде всегда предпочитала иметь в рукаве любимого восточного одеяния какой-нибудь особый козырь для недругов – так, на всякий случай, если уж обычные средства и обвинения не подействуют… А вот само угнетённое состояние сына, случившееся с ним впервые, её тревожило. Временная ли это слабость? Как бы он не надумал в порыве великодушия простить и вернуть провинившуюся!

Одним словом, с просьбами к ней сейчас лучше было не соваться. Айлин так и сказала.

- А может… - робко начала Хайят. Она с остальными девушками готовилась к переезду в посольство, и теперь в последний раз просматривала вещи в своих сундуках и укладывала милые сердцу безделушки, накопившиеся за несколько лет жизни в гареме. - …Может, попросить моего господина мужа поговорить с Великим? Он разрешит Кекем съездить в город. Капа-агасы сейчас не у дел, а его помощники всего боятся…

Ильхам с досадой кинула в сундук целую кипу цветастых платков, забыв о почтении к бухарскому шёлку.

- Сумасшедшая! – сказала в сердцах. – Не смей даже заикаться об этом, слышишь? Чтобы просить за Кекем, тебе нужно будет сперва рассказать мужу о ней всё, или хотя бы часть, а это значит – выкидывать мусор наружу! Выворачивать у всех на виду все наши дрязги! Если султан заподозрит, что его «подарок» слишком много болтает – он найдёт способ тебя утихомирить даже в доме супруга, будь уверена. Да ещё и твой новый господин впадёт в немилость… Ты что, хочешь подставить под удар и себя, и его? Молчи, несчастная!

Хайят, вспыхнув, опустила голову. Её вера в Ангеррана дю Монстреля была столь велика, что она совсем забыла о реальностях жизни, витая в облаках. Предостережение подруги спустило её с небес на землю.

- Верно, - поддержала Айлин-ханум, присутствующая здесь же. – За столько лет здешней жизни пора бы привыкнуть к главной здешней добродетели – молчанию. И ко второй, кстати - терпению… Нам остаётся только ждать. Ничего, скоро праздник, сердца у всех возрадуются, и можно будет просить сильных мира сего обо всём на свете. И обо всех… Плохо только, что Кекем остаётся здесь одна. Что-то она совсем скисла, как перезрелая простокваша.

Девушки переглянулись.

И впрямь, они-то завтра все четверо отбудут в посольство – с «вольными» документами, с приданым, с наградными, и уже не в качестве «подарков», а как официальные невесты, и провожать их будут пышно, с почётом и уважением. А бедняжка Кекем остаётся здесь. В роскошных, но пустых хоромах, предназначенных для пятерых-шестерых девушек, наедине с тоской, и некому её развеять, разве что служанке, приносящей трапезы, к которым их подруга почти не прикасается. Конечно, заходят и Марджина с Нергиз, но не могут же они сидеть у ложа подруги вечно!

- Что, если поговорить с Нухой-ханум? – предложила Рима. – Она бы подселила к Кекем кого-нибудь из наших, всё не так скучно…

Луноликая покачала головой. Оценивающе оглядела покои, прищёлкнула языком.

- Тц-ц… Невозможно. Занимать такие покои дозволяется лишь фавориткам или девушкам на особом положении, как вы, например. Придётся нашей красотке как-то встряхиваться и возвращаться к жизни… Слышишь, Кекем? Хватит горевать. Кроме тебя самой, никто этого не сделает.

Ирис отвернулась, наконец, от окна.

- Я всё-ё пон-нима-аю, - сказала тихо. – А м-можно… м-мне на-азад, к остальны-ным? В Ни-нижний гарем?

- С ума сошла! – всплеснула руками Захира. – Ко всем? Это же понижение! Тут же поползут сплетни, что тебя прогнали, что ты вообще в опале… Представляешь, как кое-кто будет злорадствовать?

Рыжая стриженная голова поникла. С трудом подравненные умелыми подругами кудри, хоть и не торчали теперь клоками во все стороны и чуть отросли, благодаря целебным питательным маскам, но всё же представляли собой жалкое, и, в то же время, трогательное зрелище. Ирис теперь больше напоминала худенького мальчика-подростка, недавно переболевшего какой-то тяжёлой хворью, облачённого, вдобавок, кем-то для забавы в женский наряд и оттого страдающего.