Когда я был золушкой

Глава 2

Утром я проснулся от дикой головной боли. Виски просто чугуном налились, и я не понимал почему. Похоже на состояние дикого похмелья, но этого быть не могло, я накануне не пил. Я попытался встать, но перед глазами все поплыло, и ноги подкосились. С трудом я разлепил глаза, и потерял дар речи. Находился я не в своей комнате, а в какой-то темной каморке с маленьким окошечком наверху, в щели которого с легкостью проникал морозный ветер. От деревянных стен каморки разило плесенью. То, что я спросонок принял за свою кровать, оказалось широкой лавкой. Помимо лавки здесь еще находилась маленькая табуретка, на которой стояла толстая свеча в громоздком пыльном подсвечнике. Так в моих представлениях должна была выглядеть монашеская келья. Или тюрьма.
Меня охватил ужас. Я все пытался вспомнить хоть что-нибудь, понять, где нахожусь, но последним воспоминанием о предыдущей ночи было то, как я раздеваюсь и ложусь в собственную постель. Взглянув на одежду, я ужаснулся еще больше. Вместо привычных шорт и футболки на мне было какое-то странное тряпье, похожее на мешковину. «Что за чертовщина происходит?» - пронеслось в голове, - «Надо убираться отсюда подальше и возвращаться домой».
Отворив скрипучую дверь, я осторожно вышел. Дверь вела в странное помещение, напоминающее своими шкафами, столом и кастрюлями на полках кухню. Только вместо плиты тут была печь. И какое-то каменное сооружение с открытым огнем. За столом возилась с разнообразной посудой и склянками полная женщина. 
- Эй, что тут происходит? Объясните, черт возьми…- окликнул я эту даму.
Она обернулась и расплылась в улыбке. Я оглядел ее с ног до головы и решил, что нахожусь в каком-то музее, а женщина – его работник или реконструктор, так странно она была одета. Свободная рубаха, юбка в пол, длинный фартук, волосы скрыты чепцом. Все ее вещи были сероватыми, будто линялыми. В здравом уме и повседневной жизни такое бы, конечно, никто надевать не стал. Но стоило женщине заговорить, как моя теория о музее начала рушиться.
- О, Ник! Ты наконец-то проснулся! Я уж было испугалась, что ты подхватил какую-то болячку и сляжешь в постель. В такое холодное время очень легко что-нибудь подхватить. А комнату-то небось продувает? Она тебе хотя бы одеяло дала?
- Кто дал? Какое одеяло? Где я вообще? И как попал сюда? – в оцепенении спросил я, пытаясь найти хоть какое-то объяснение происходящему.
Дама обтерла выступивший на лбу пот фартуком. От горящей печи исходил жар, она чадила, и дым заполнял собой все пространство. Дышать было нечем, мешковина прилипла к моей спине, но кончики пальцев по-прежнему оставались холодными.
- Неужели память отшибло? Значит, все-таки, подхватил что-то! Говорила я госпоже, что нельзя тебе в такой холодной комнате спать, - проворчала женщина.
- Какая еще госпожа? Вы о чем говорите? Где я? Что я тут делаю? – казалось, что я схожу с ума.
- Как, какая? Твоя мачеха, госпожа Софи. Жена твоего покойного отца и хозяйка поместья Серые Ели.
Я остолбенел после такого заявления. Ноги будто бы начали превращаться в вату, и я понял, что долго на них не устою. Собравшись с мыслями, я твердо произнес:
- Вы, наверное, шутите. Это какой-то несмешной розыгрыш, или театральная постановка, или я даже не знаю что еще. Но перестаньте, я не хочу больше это слушать. У меня нет никакой мачехи по имени Софи, и мой отец жив. Он снова уехал куда-то, но скоро вернется.
Женщина оставила в покое свои кастрюли, подошла поближе, вытерла руки все тем же фартуком и приложила ладонь к моему лбу.
- Должно быть, у тебя жар, милый. Иди, поспи еще немного, а я передам госпоже, что ты захворал и не сможешь приступить к работе.
- Да что вы несете вообще? Выпустите меня отсюда, и я не стану заявлять на вас в полицию!
Женщина покачала головой.
- Бедняжка ты мой, никак все после смерти отцовской не оправишься. Понимаю, понимаю, и недели не прошло, а эта… - женщина в сердцах махнула рукой, - Эта Софи, она и отдохнуть, прийти в себя не дает. Ну ничего, я поговорю с ней. Иди к себе. Поспи, глядишь и оклемаешься.
- Что значит к себе? Я не собираюсь оставаться здесь, мне нужно домой! - отчаянно заорал я. Женщина положила руки мне на плечи.
- Милый, я знаю, тяжело тебе сейчас, но ты должен держаться. Ты дома. И другого дома у тебя нет. А теперь иди и отдохни еще немного, – женщина легонько подтолкнула меня к двери, ведущей в ту странную комнату. 
Я оттолкнул ее. Прикосновения других людей всегда раздражали. Особенно прикосновения незнакомцев. В лифте, в магазине или где еще, я всегда в довольно грубой форме изъяснял свое недовольство людям, случайно задевшим меня или даже просто подошедшим слишком близко. Но очутившись в этом незнакомом и странном месте, я растерял всю былую уверенность и наглость. И впервые в душе возникло необычное чувство, заставляющее колени подгибаться, а губы дрожать. Впервые в жизни я ощутил себя беспомощным.
Это осознание настолько меня шокировало, что я даже не стал сопротивляться, вошел и прилег на лавку, пытаясь найти разумное объяснение происходящему. Наверное, я еще просто не проснулся. Стоит только резко зажмурить глаза, открыть их и я тут же окажусь у себя. Так и сделал. Не помогло. Комната никуда не делась, а я по-прежнему лежу на жесткой плохо обструганной лавке, и деревянные зазубрины по-прежнему впиваются мне в спину.
- Это все галлюцинации. Я просто съел что-то не то, - сказал я тихо сам себе, закрывая глаза ладонями, чтобы не видеть аскетичный полумрак вокруг.
- Нет, не галлюцинации, - раздалось где-то рядом.
Я резко вскочил и увидел, что на слегка покосившейся табуретке, держа в руках подсвечник, сидит надоедливый старичок.
- Снова ты! Ты это все подстроил! Верни меня назад сейчас же, – закричал я, хватая старика за ворот.
- Не так громко, юноша, - ухмыляясь, ответил старик и аккуратно сбросил мои руки, - а то мне придется исчезнуть, и вы так и не узнаете, что же с вами происходит.
Я стиснул зубы от злости. Рука зачесалась, и я с трудом сдержал внезапную жажду ударить наглого старикашку, хотя я и не имел привычки вообще кого-то бить.
- Ну-ну, не смотрите на меня так свирепо. Я выполняю ваше желание, юноша. Помните, что вы у меня попросили? Сказочную жизнь. Вот я вам ее и подарил. Удачно, что ваши желания и мои намерения совпали, не правда ли? Чертовски удачно.
- Что ты имеешь ввиду, старик? – я изо всех сил сжимал запястье правой руки, которая будто бы обрела собственное сознание и совершенно точно намеревалась стереть грубой силой усмешку на лице старика.
- Перестаньте дерзить, юноша. Иначе я не буду продолжать разговор. 
Меня продолжало потрясывать от обиды и распирающего гнева. Чтобы немного успокоиться, пришлось сделать пару глубоких вдохов. После я едва заметно кивнул, давая старику понять, что он победил. 
- Другое дело. Так вот, вы наверняка знаете сказку об очаровательной девушке, живущей с мачехой и двумя сводными сестрами?
Я снова кивнул. 
- Поздравляю, теперь вы стали главным героем этой сказки. Вместо очаровательной девушки, конечно. Сейчас вы в самом начале этой истории. Сколько же лет страдала девушка от издевательств мачехи? Восемь лет? Десять? – старик многозначительно почесал подбородок и устремил взгляд вверх, будто сосредотачиваясь на размышлениях, - Вот вы теперь пострадаете за нее.
«Пострадать за сказочную героиню… Чушь. Глупость. Что он несет? Такого не бывает. Нельзя стать героем сказки», - подумал я и, с трудом шевеля онемевшим языком сообщил об этом старику.
- О, мой дорогой друг, поверьте, я достаточно силен, чтобы перенести вас в этот мир, - ответил он, по-прежнему ехидно усмехаясь.
- То есть, сейчас мы в сказочном мире, в который вы меня перенесли? - это звучало чертовски глупо. «Просто дурной розыгрыш» - пронеслось в голове.
- Именно. В сказочном королевстве, расположенном рядом с другими сказочными королевствами. Только вот люди, которых вы встретите тут, очень даже реальны. Это люди, окружающие вас в обычной жизни. Ни один характер не изменился, уж поверьте мне. И да, это никакой не розыгрыш. И не смотрите на меня таким диким взглядом, юноша. Поверьте, чтение ваших мыслей – это не самое большое чудо, на которое я способен, - надменно сказал дед, пугая меня еще больше, - Вы можете легко убежать из этого дома – дверь по правой стороне от вашей комнаты как раз ведет во двор. Только не забудьте, что на улице зима, и вам понадобится теплое пальто, иначе замерзнете насмерть. А уж дальше можете бежать куда глаза глядят. Только никуда вы не добежите – до ближайшего города пешком далековато. И полиции, на которую вы так надеетесь, там не найти. В этом мире нет полиции.
Старик отрезал мне все пути побега, которые я, было, начал выстраивать в своей голове. Колени снова начали дрожать. К ощущению беспомощности присоединился еще и дикий страх, пробирающий до мурашек на голове.
- Пожалуйста, верните меня назад. Мне жаль, очень жаль, что так вышло с вами, этого больше не повторится, обещаю. И не только с вами, да. Я в жизни больше никого не обижу, клянусь, - язык заплетался, потому что было страшно и стыдно. Стыдно не за прошлое поведение, вовсе нет. Стыдно было вот так скулить, таращить испуганные глаза и молитвенно складывать руки, как кающийся грешник. 
- О, в этом я не сомневаюсь. Только вот желание вы вернуть не можете. Я же сказал – вы должны закончить сказку и привести ее к нужному финалу. После того, я отправлю вас в вашу реальность в то же время, из какого вы исчезли. Не бойтесь насчет этого.
- А что если… - медленно проговорил я, переваривая сказанное, - Что если у меня не получится? Если финал будет другим, то…
- То вы навсегда останетесь в этом мире. Чертовски логично, юноша.
Я всегда считал себя очень смелым человеком. Мне ничего не стоило прыгать по крышам, гнать на мотоцикле с бешеной скоростью и ходить по всяким сомнительным заведениях, как называл их папа, но сейчас от смелости ничего не осталось. Слова старика уничтожали ее по каплям.
- Что мне делать, чтобы все вернуть? – голос в тот миг показался сдавленным и хриплым. Отчаяние стало в горле комом.
- Стать образцовым сказочным героем. Ты не умеешь уважать других, не умеешь терпеть, не умеешь ценить то, что имеешь. Научишься этому – вернешься домой.
С этими словами старик медленно растаял в воздухе. Просто исчез. Но я уже ничему не удивлялся, и просто сел, опустил голову на колени и заплакал.
***
Я уже и забыл, каково это, плакать, но сейчас слезы помогали справиться с тем, что творилось в голове. Отчаяние, смятение и одиночество вытесняли друг друга. Разум отказывался воспринимать то, что видели глаза и слышали уши. Разве это вообще возможно, попасть в сказку и прожить в ней до ее конца? И когда этот конец наступит?
Я попытался заснуть, в надежде, что когда открою глаза вновь, то окажется, что все это время я лежал дома в своей кровати и весь происходящий бред мне привиделся. Сделать это оказалось не так уж просто – лавка была слишком жесткая, из оконных щелей дуло, а сердце колотилось, будто я выпил пару литров кофе залпом. Мне хотелось очистить свои мысли и перестать нервничать, но это получалось плохо. И все-таки время может быть лекарством, как я убедился впоследствии. Даже совсем крохотная капля времени делает свое дело. Час, другой, и меня немного перестало трясти. Я закрыл щиплющие от слез глаза, и потихоньку заснул, до самого конца не переставая думать о произошедшем безумии.
Я не знал, сколько проспал, пару часов или немного больше, но пришлось быстро вскочить с лавки, потому что кто-то окатил меня холодной водой. Я взглянул на человека, стоявшего рядом, и второй раз за день потерял дар речи. Передо мной была она, эта госпожа Софи. Тощая женщина в длинном черном платье, странной высокой прической и надменным взглядом. В реальном мире она была партнершей отца, а в этом – его вдовой. Старик предупреждал о чем-то подобном, но еще он сказал, что характеры остаются прежними. «Неужели Софья так же отвратительна, как мачеха из старой сказки?» - пронеслось в голове. Как только она заговорила, я понял, что так и есть.
- Мэри сказала, ты болен. А я думаю, твоя болезнь - просто увертка, чтобы отлынивать от дел, – прошипела она. - Я не собираюсь переводить еду на бездельников. Брысь отсюда, тебя ждет много работы.
- Да пошла ты, - сквозь зубы процедил я, уже позабыв об обещании, что дал старику. 
Женщина побелела от ярости.
- Да как ты смеешь, маленький выродок! – злобно прошипела она, выскочила за дверь и буквально через пару минут вернулась с длинным кожаным кнутом. За спиной госпожи Софи показался высокий мужчина с гаденькой ухмылкой, выскальзывающей из-под усов.
- Олаф, будь добр, покажи ему, что случается с твоими лошадьми, когда они не выполняют то, что должны выполнять, - отчеканила женщина.
Я до последнего не мог поверить, что они посмеют меня ударить. Отец никогда меня и пальцем не трогал! Однако Олаф посмел. Он скрутил мои руки, чтобы я не смог вырваться, задрал рубашку и огрел меня по спине так, что я закричал от боли и, не выдержав такого унижения, покрыл новоиспечённую мачеху отборными ругательствами. Софи скривилась и велела Олафу продолжать. Оказалось, что первый раз он бил не в полную силу. Я орал как резанный, а кнут все взмывал в воздух.
Наконец Олаф прекратил. Мое тело рухнуло на пол, как груда тряпья. И какое-то время я так и лежал, уткнув лицо в холодный шершавый каменный пол. Софи поставила передо мной ковш с водой и ведро, как я понял позже, для справления физических нужд. Напоследок женщина окинула меня высокомерным и удовлетворенным взглядом и горделиво удалилась, заперла дверь снаружи. Я лежал на полу в полном оцепенении, но все равно услышал, что хозяйка поместья говорит Мэри.
- Пусть посидит и подумает хорошенько над своими словами. Надеюсь, трех дней ему хватит, чтобы осознать вину и попросить прощения. Ничего ему не давать, даже хлеба. Будь добра, займись мытьем посуды и подачей блюд сама, пока он отойдет. 
Когда мачеха ушла, Мэри подошла к двери в мою комнату.
- Все слышал?
Я ничего не ответил. Язык вновь онемел, который раз за день. На этот раз от осознания собственного унижения. Вся моя гордость только что расползлась лоскутками, будто по ней тоже прошелся кнут.
- Пожалуйста, не делай так впредь. Она ведь и на неделю тебя взаперти оставить может, а то и еще дольше. И кучер хлыстать способен и с большей силой.
Я продолжал молчать. За стенкой послышался плеск и громыхание чашек – Мэри занималась своими кухонными делами.
Наконец, я немного пришел в себя. Снял рубашку. Кое-где на ней проступали пятна от крови. Спину жгло. Рубашку я постелил на лавку и лег. Было жестко, холодно и неудобно. Я уже было закрыл глаза, чтобы попытаться заснуть, но внезапно из воздуха появился старичок.
- Так, мой друг, ты никогда не сможешь прийти к нужному финалу, - посмеялся он.
- Снова вы? – устало спросил я, - Так нравится смотреть на мои мучения?
- Тебе же нравилось смотреть на мои.
- Да, я знаю, был не прав. Я уже извинялся. Могу извиниться снова, только, пожалуйста, верните меня обратно. Пожалуйста… - конец фразы я произнес почти шепотом, жалким и умоляющим шепотом. И почувствовал как от стыда щеки начинают гореть.
- Ох, как ты заговорил, - ухмыльнулся старик, - А говорят, детей нельзя бить. А ты посмотри, тут живое доказательство обратного. Один разик показали, где раки зимуют – и уже шелковый. 
- Да, да, - я согласно закивал, - Меня побили. Поставили на место. Вы довольны? Пожалуйста, скажите, что вы довольны и передумали насчет выполнения этой… ммм…. сказки. 
- Я никогда не передумываю, юноша, - категорично заявил старик, засовывая руки в карманы своего неизменного пальто – Никогда. А вам впредь стоит постараться. Поумерить ваш вспыльчивый нрав, так сказать. Уж вашу госпожу мачеху вам точно не переплюнуть. Впрочем, мое дело – дать дружеский, так сказать, совет. А уж следовать ему или нет – дело уже исключительно ваше. Ну, извольте откланяться.
Старик шутливо поклонился и исчез. Я отвернулся к холодной, пахнущей сырым деревом стенке. Снова захотелось плакать.
***
Три дня я просидел в комнате, в полном одиночестве, без еды и почти без воды. Мэри лишь дважды за этот срок приносила попить. Конечно, под строгим надзором новоиспечённой мачехи, которая, видимо, Мэри такое дело не доверяла. Кухарка сочувственно посматривала на меня, голодного, дрожащего от холода, но пытающегося сохранить остатки гордости. Мачеха моим видом упивалась, судя по ядовитой улыбке, с коей она всегда меня посещала. Я старался не смотреть в ее сторону во время таких визитов, но стоило ключу повернуться снаружи, сразу же бросался к ковшу, чтобы хоть немного утолить жажду. 
К концу третьего дня я настолько обессилел, что не мог даже встать с лавки. Что-то в животе скручивалось в клубок и причиняло ужасную боль. Спину тоже до сих пор саднило. Да и голова была, словно чугунный котел от спертого воздуха и жесткого дерева, на котором я спал.
Мачеха вернулась только на следующий день. В руках она держала круглую лепешку, не самую свежую, но я готов был съесть что угодно. 
- Ты подумал над своим поведением, мальчик? – высокомерно отчеканила женщина. Да, уж чего-чего, а времени на раздумья было предостаточно. И в ходе раздумий было решено не пренебрегать давешним советом старика.
- Да. Я был виноват. Простите, - не глядя на нее сквозь зубы проговорил я.
- Что-то я не заметила в тебе следов раскаяния, - заключила госпожа Софи, - думаю тебя нужно подержать здесь еще пару дней, чтобы ты стал достаточно послушным. 
Сначала меня бросило в дрожь от негодования. Что значило ее это «недостаточно послушным»? Какие еще следы раскаяния я должен проявить? Усвоив предыдущий урок, я все же не рискнул как-то оскорблять ее или кричать, а просто спокойно спросил, чего же еще она от меня ждет.
- Я жду раскаяния, мальчик, - ее приторный и одновременно недоброжелательный тон пробирал до косточек, - Осознания вины.
«Еще больше унизить меня. Она просто хочет еще больше унизить меня», - дошло, наконец. Я поднял глаза и около минуты не мигая смотрел на нее. Софи своего взгляда тоже не отводила. Я подумал, что эти гляделки похожи на маленькое сражение. И я его проиграл. Опустил голову.
- Так и собираешься сидеть, как истукан? – поинтересовалась она, - В таком случае, я удаляюсь. Еще три дня на воде тебя исправят точно.
Она повернулась, чтобы выйти, но тут меня прорвало. Я ужасно хотел есть, и ни о какой гордости не могло идти речи.
- Подождите! – крикнул я и, когда мачеха обернулась, опустился перед ней на колени. Очередной жест, заставляющий меня стыдиться, - Пожалуйста, простите. Я исправлюсь. Пожалуйста.
Взгляд я по-прежнему направлял в пол, опасаясь, как бы Софи не прочитала в моих глазах неприкрытую ненависть.
- Так намного лучше, - удовлетворенно сказала мачеха и бросила себе под ноги лепешку. Я молча смотрел на нее, - Ну, чего ты не ешь? Сытый? 
Голод взял верх над остатками гордости, и я медленно поднял лепешку с пола и так же медленно начал ее жевать. Мачеха свысока наблюдала за этим, сияя торжествующей улыбкой. 
- А теперь будь добр, отработай съеденный хлеб. Ты меня слышишь?
- Да, - тихо сказал я.
- Не бормочи себе под нос, а говори четко, когда я к тебе обращаюсь! Сделай так, чтобы к ужину главный зал сиял. Мне надоела эта пыль и копоть на потолке. И перестели скатерть на столе. Старая запачкалась, ее нужно выстирать. Но это после того, как ты почистишь конюшню. Надеюсь, ты запомнил, что нужно сделать, я не хочу повторять дважды. Ну, изволь исполнять.
Госпожа Софи вышла, а я медленно поплелся следом, пытаясь уложить все в голове. Кажется, слова старика о Золушке следовало воспринимать более чем буквально. 
На кухне все так же хозяйничала полная дама. Сейчас она месила тесто в огромной чаше.
- Мэри… - тихо позвал я.
Дама оторвалась от теста и подошла ко мне.
- Ну как ты себя чувствуешь? Ты поел? – ее теплый голос с нотками беспокойства немного приободрил меня. И когда мягкая рука Мэри опустилась на мое плечо, дышать стало чуточку легче. Я был не совсем один в этой жестокой сказке.
- Да. Мэри, она сказала вычистить зал. Что мне делать?
- Выполнять ее поручения, милый, - вздохнула женщина. – Я бы помогла тебе, но сначала нужно закончить со своей работой, - она указала на тесто.
- Я не умею ничего! Правда, я совершенно ничего не умею. 
- Знаю, милый, - сочувственно кивнула Мэри, - У господина Джеймса слуг было столько, что его сыну грязной работой заниматься не приходилось, я наслышана. Это после его смерти госпожа Софи всех рассчитала, а то штаб прислуги, видите ли, дорого... Но Ник, ты же знаешь, как страшна госпожа Софи в гневе. Лучше делать то, что она говорит.
Я не представлял, как со всем этим справиться. Дома я даже кружки загружал в посудомоечную машину, а как включать стиральную, даже не представлял. 
- Чем его мыть? – глухо спросил я, понимая, что от навалившихся забот меня избавит разве что смерть.
- В конце холла кладовая, в ней есть ведра, тряпки и щетки, - Мэри указала на дверь из кухни, - найди там что-нибудь, а я пока согрею воды.
Дверь выходила в холл, огромное помещение, с высокими потолками. Освещался он факелами и множеством свечей в серебряных подсвечниках. Полы были сделаны в виде мозаики, на стенах – лепнина и резьба повсюду. Все было таким, каким и должно быть в доме богатых людей. Из холла можно было попасть в главный зал, между собой их разделяла стена с высокой аркой. Зал был еще более громадным и требовал гораздо больше освещения. Хорошо, что витражные окна были совсем не маленькими и отлично справлялись с этой задачей. Тем не менее, высоко под потолком на железных цепях был подвешен большой светильник, усеянный множеством огоньков. Я понял, откуда там взялась копоть. Посреди зала стоял длинный деревянный стол, вокруг которого скоплением маленьких тронов располагались массивные стулья. Слева от входа находилась лестница, ведущая на второй этаж, а за ней – камин. Пока я разглядывал все это, с лестницы спустилась госпожа Софи. 
- Сколько можно прохлаждаться! Весь день только и таскаешься без дела! – отчеканила она, буравя меня своим ненавидящим взглядом.
Я опустил глаза вниз, не рискуя отвечать ей тем же. Позже я понял, насколько это удобный жест. Некий символ смирения и покорности. Он потом еще не раз меня выручал.
- Простите. Пытаюсь понять, как достать до потолка.
- Стремянка в кладовке. Ты должен знать это, - прошипела Софи. «Интересно откуда», - зло подумал я, - «Раньше мне такой работой заниматься не приходилось, потому что был целый штаб прислуги».
В кладовой действительно находилось ведро с тряпкой, баночка с подобием мыльного порошка и стремянка. Мэри налила теплой воды и развела раствор, помогла установить лестницу, а затем убежала на кухню, беспокоясь, как бы там что не подгорело. 
«Черт бы их всех побрал», - думал я, пока отскребал черную копоть, - «Старика, эту грымзу, и вообще всех». Я тер потолок изо всех сил, вкладывая в работу всю накопившуюся злость. Руки и шея затекли. Стремянка немного пошатывалась, вода в ведре дрожала. «Докатился», - ругал я сам себя, - «Ну и кто ты теперь? Уборщик? Прекрасно, просто прекрасно». Чтобы утешить себя, я начал рисовать в голове картины, где мачеха подходит ко мне, а я выливаю серую жижу из ведра прямо ей в лицо. Оно вытягивается, белеет, глаза ползут вверх, и она заходится диким свинячьим визгом. Софья из моей реальности делала так при виде всяких паучков и прочей летней домашней живности. Жаль, я не мог осуществить эти фантазии. «Почему нет? – спрашивал я себя и тут же нехотя признавался, - «Потому что спина будет снова гореть. Потому что я опять буду голодный. Потому что я хочу скорее домой. Все просто». 
Я не знал, сколько времени у меня заняло отмывание копоти, но заканчивал как раз, когда Мэри сообщила, что господа скоро сядут ужинать. Она показала мне, где обычно хранятся скатерти и сама перестелила все, пока я выливал мыльную воду с ведра.
- Грязное белье хранится в корзине под лестницей, скатерть там же, - сообщила Мэри мимоходом, ставя на стол блюдо с жареной птицей. Ужин был готов как раз вовремя.
- Мэри, разве накрывать на стол – твоя обязанность? – холодно спросила госпожа Софи, медленно спускаясь с лестницы. За ней шли двое – мальчик и девочка, примерно мои ровесники. Я однажды видел их в своей реальности – это были дети Софьи. Девочка показалась мне уменьшенной копией мачехи, такой же высокомерный взгляд, тот же заостренный носик, и редкие русые волосы. Мальчик же обладал совершенно непримечательной внешностью, коренастым телосложением и меланхоличным видом, с коим он наблюдал за разворачивающимся диалогом. 
- Нет, госпожа, - склонив голову, ответила Мэри, - просто мальчик еще не освоился, и я хотела ему помочь. 
Госпожа Софи, скривив губы, осмотрела комнату.
- Что-то я не вижу, чтобы он выполнил мои поручения. Картины, подсвечники, стены – все в пыли, пол грязный. Чем, скажи на милость, ты занимался все это время?
Я закусил губу, чтобы не плюнуть ей в лицо.
- Вымыл весь потолок. И скатерть перестелил, - украдкой посматривая на Мэри, сказал я. Кухарка подмигнула.
- Надо работать быстрее. Надеюсь, завтра ты закончишь с залом. После приступишь к холлу и спальням, - Софи указала на лестницу, идущую вверх, - Ах да, не забудь про конюшню. Но сейчас накрой нам на стол. Мэри не будет выполнять за тебя твою работу каждый день.
Мэри расставляла тарелки, вилки и ножи, а я помогал, стараясь запомнить, как это делается. Мачеха не переставала напоминать, какой я ленивый и медленный. А я думал, что будет нелегко приспосабливаться к новым обязанностям. И в доказательство того едва не уронил на пол бокал девочки.
- Мама, он совершенно неуклюжий! – взвизгнула она, - Зачем мы его держим, мама? Почему мы просто не можем найти хороших слуг, как все люди? У Сивиллы с Когтистых Ясеней целых три горничных, и лакей расторопный, и судомойка с конюшим живут в отдельной пристройке, чтобы не тащить грязь туда, где живут люди! Мама, почему у нас не так?
- Дайна, дорогая, - ласково ответила хозяйка поместья, прожевав свой кусок запечённой утки, - Зачем нам лишняя морока с целой делегацией прислуги, если у вас с Джоном есть сводный брат? Мы же не можем выкинуть мальчишку на улицу, правда? Подумай, дорогая, что скажут на это соседи. 
Дайна свела белесые брови к переносице и скорчила такую мину, будто думать для нее было делом совсем нелегким. После она расслабилась и энергично закивала, видимо, проследив за мыслительным ходом матери.
- Конечно, если он меня разочарует, придется пересмотреть свои взгляды. Время покажет, - продолжила мачеха, и обратилась ко мне, - Куда ты смотришь? Разве не видно, что мой бокал пуст? Ну что стоишь, возьми кувшин и налей еще вина! Бесполезный мальчишка.
Я не стал спорить, хоть и настроение было мрачнее некуда, и злость рвалась наружу. «Скоро все закончится. Скоро все это закончится», - утешался я мысленно. Самообман придавал сил.
После ужина хозяева поднялись к себе, а я остался наедине с костями, объедками и горой посуды, которую предстояло вымыть. Мэри объяснила, где взять корыто и воду, как пользоваться щеткой, да и вообще сделала часть моей работы. 
Это занятие тоже отняло у меня достаточно времени, и я не представлял, как завтра выполнить все поручения. К тому же, Мэри предупредила, что утром мне нужно отнести госпоже Софи и ее детям чаши с чистой водой и полотенца для утреннего туалета, как только они позвонят в колокольчик. И лучше не опаздывать, а то она будет в ярости. 
Когда я дожевывал свой ужин, состоящий из сухой лепешки и кружки холодной воды, часы в холле пробили двенадцать ночи. Я так устал, что с трудом добрался до своей комнатки и лег на лавку. После работы она показалась мне гораздо более удобной. Уснул я почти мгновенно.