Когда я был золушкой

Глава 7

С того времени я стал жить воскресеньями. Всю неделю я работал как вол, стараясь во всем угодить госпоже. Мне не хотелось злить ее, ведь в плохом настроении она ни за что не отпустила бы меня в деревню. Я стал вести себя еще более тихо и услужливо. Но мой выходной с Эльзой и ее семьей компенсировал шесть дней усердий. 
Там я чувствовал себя счастливым. Джордж научил меня удить рыбу на речке, что находилась рядом с их домом. Это оказалось очень забавным занятием, но мне ни разу не удавалось вернуться в дом с сухими ногами. Нэнси однажды повела меня за грибами и прочитала мне долгую лекцию о том, какие из них можно есть, а какие лучше обходить стороной. Эльза занималась со мной письмом и, надо отдать ей должное, ни разу не упрекнула меня в невежестве. 
Но самым удивительным для меня было то, как я привязался к Мэй. Не спорю, она сразу мне приглянулась, да и удивила неслабо. Но чтобы так сильно привязаться к ребенку… Мы очень много времени проводили вместе. Мэй была еще маленькой, и родители не обременяли ее работой, но заботливая девочка всегда помогала Нэнси на кухне и Джорджу в мастерской, прикладывая все усилия, на которые она была способна. Эльза как-то сказала, что всю неделю Мэй просит родителей дать ей какое-нибудь задание, да посложнее, каждый день, кроме воскресенья. Я потом спросил, зачем ей это нужно, и девочка призналась: «Так грустно представлять, что ты работаешь все время, пока кто-то бездельничает. Я верю, что работа распределена поровну на всех-всех в мире, а потому, если где-то люди ничего не делают, кто-то другой выполняет их часть дел. Поэтому я не хочу бездельничать. Я знаю, что если я буду делать хоть капельку какой-нибудь работы, у тебя ее станет чуть-чуть меньше. И меня это совсем не утруждает. Наоборот, я счастлива помогать маме и папе».
Речи Мэй всегда были такими душевными и трогательными. Поначалу их сложно было воспринимать серьезно, но вскоре я попал в сети ее искренности. Девочка тянулась ко мне и любила меня. Нэнси не уставала удивляться, как это мне удалось втереться ей в доверие. Обычно Мэй не приветствовала незнакомцев. Не знаю, как бы сложились наши отношения, будь дома Томас, но он уехал в город, и Мэй стало остро не хватать старшего брата. Я появился в ее жизни как раз вовремя. Девочка делилась со мной своими сокровенными мыслями и чувствами. Она показывала мне разные секретные места, вроде земляничных полянок за деревней, или дерева около реки, откуда лучше всего виден закат. Все же, самым любимым нашим местом оставалась та очаровательная лесная опушка, которую мы окрестили Пристанищем Лесных Духов. Мэй взяла с меня обещание, что я обязательно приду с ней сюда накануне Майского дня, чтобы посмотреть, как танцуют феи над гладью озера. Мы могли часами просиживать, наблюдая, как ветер покрывает рябью обычно гладкую поверхность воды. Мэй, как всегда, рассказывала мне свои истории, а я безмолвно им внимал, лишь изредка задавая вопросы. Она была без ума от сказок о всяких волшебных существах, и ее живое воображение с легкой руки превращало каждую бузину в жилище ведьмы, а яркие лесные цветы – в прячущихся эльфов. Иногда мне казалось, что она и сама была эльфом, вышедшим из этих сказок, эльфом, владеющим удивительной магией, которая делает людей счастливыми.
К концу лета я понял, как сильно полюбил Мэй. У меня никогда не было младшей сестры, но если бы она была, не думаю, что я смог бы полюбить ее сильнее. Эта девочка буквально делала меня живым. Порой я выезжал из дома в подавленном настроении, испорченном накануне госпожой Софи или Дайной. Но когда я добирался до холма, на котором меня ждали Эльза и Мэй, когда я смотрел в светящиеся радостью глаза девочки, когда она сообщала мне обо всех новостях, что произошли с ней за неделю, плохое настроение улетучивалось. Как по волшебству.
Мне нравилась эта деревня. Жители всегда были приветливы со мной, сердобольные бабушки частенько норовили чем-нибудь угостить и всучить яблоко или кусок желтого сыра. Билл, молочник, и его жена Лотта, что держали у себя на скотном дворе лучших коров, всегда оставляли для меня огромную кружку молока. Тони, пастух, учил меня ездить на лошади, считая, что мои умения пока еще никуда не годятся. Даже кузнец Мэтью, огромный бородатый мужчина с суровым взглядом, от которого большинству хотелось под землю провалиться, старался быть со мной необычайно добрым. Это вызывало двоякие чувства. С одной стороны было приятно, когда все вокруг так хорошо к тебе относятся, но с другой… Это все было потому что я сирота, бедный мальчик, живущий с тираншей-мачехой. Вся доброта этих людей выросла из жалости, и от этого на душе становилось мерзко. Мне порой хотелось стукнуть кулаком по стене и закричать: «Перестаньте меня жалеть, я этого не хочу». Но конечно, ничего подобного я делать не стал – это было бы отвратительно с моей стороны. Все эти люди от сердца желали мне добра, и я дал себе слово, что смирюсь с жалостью в их глазах. 
Жизнь в деревне бурлила, как вода в чайнике. Я бывал там всего один день в неделю, но этого оказалось достаточно, чтобы влиться в нее. Я прошелся по всем деревенским дорожкам, я познакомился с большинством жителей, я смеялся вместе с ними на празднике Первого Снопа и водил хороводы вокруг костра, я провел одну из ночей, блуждая по округе с факелом, ища потерявшегося ребенка, я радовался до слез, когда он все-таки нашелся. Я старался не потерять ни секунды того времени, что проводил в деревне. 
Я узнал многое о местных укладах жизни. Например, оказалось, что молочник Билл заезжает в наше поместье по дороге в город, где он продает свой товар, не только молоко, но и масло, и сыр. Все это делает Лотта, дома, своими руками. Но Билл не единственный, кто продает свою продукцию в городе – гончар Питер тоже ездит туда со своими горшками, кувшинами и чашами, а его дочери – с плетеными корзинами. Большинство селян все же занято выращиванием овощей на своих участках, разведением животных, вроде кур и овец, и конечно, работой в поле. Поселение находится на земле, принадлежащей моей мачехе, а потому, жители обязаны раз в год платить налог – часть собранного урожая или часть денег, полученных от их продажи. Госпожа Софи внимательно следила за всем, что касалось финансов, и чаще всего сама искала наиболее выгодные пути продажи. Я не удивился, узнав об этом. Уж что-что, а деньги должны были интересовать ее во всех реальностях. 
- Пусть кровь этой женщины благородна, - поделилась со мной как-то Эльза, - но душа ее в прошлой жизни явно принадлежала какой-то торгашке. Госпожа Софи только и думает о том, как бы приумножить свое состояние. Она никогда не боялась идти на риск, и чаще всего ожидания ее оправдывали. Но недавно твоя мачеха взялась за дело, которое было ей не по зубам. Торговые отношения между разными королевствами – дело непростое, требующее крепких связей и хороших посредников, а еще лучше компаньона, который будет разбираться в подобных вещах. У госпожи Софи не было ничего, кроме денег и самонадеянности. И вот, дело не выгорело, и она потеряла все, оставшись у разбитого корыта. Твой папа решил заключить с ней союз, который был бы выгоден для обеих сторон. Он оставил этой злыдне все свои деньги, а она взамен должна была сделать вас носителями дворянского имени. Очень жаль, что ему не удалось довести до конца свой план.
- Ты так много знаешь обо всем, что происходило с папой, - Эльза была настроена на откровения, и я решил не упускать момент, - вы, наверное, были достаточно близки?
- О да, если фраза «достаточно близки» сюда подходит, - горько усмехнулась девушка, - Мы были достаточно близки с того момента, как встретились впервые. Отец тебе не рассказывал?
Я мотнул головой, и моя собеседница продолжила.
- Мы нравились друг другу, Ник. Мы проводили вместе столько времени, сколько это было возможно. Конечно, с тобой мы почти не были знакомы, Джим почему-то старался пресечь наше общение. Он был уверен, что ты был бы против нашего союза. Ума не приложу, почему он так считал, у нас ведь сейчас замечательные отношения, правда? Мы очень, очень хотели пожениться, но в один прекрасный день Джим пришел ко мне и сказал, что не может пойти на такой шаг. «Мой сын не одобрит это, Эльза, прости» - так он сказал, - «Я должен сделать его жизнь лучше, я должен дать ему будущее». Джим был в глубокой печали, и я тоже, но мы оба решили двигаться дальше и не забывать друг о друге. Ты слышишь меня? Эй, Ник, что с тобой? 
Я слышал. Если бы я не слышал, слезы бы не текли из моих глаз. За эти полгода я ужасно расклеился, касаемо эмоций. Раньше я выплескивал из себя все через гнев. Обиды, боль, тоска, раздражение – со всем я справлялся через крики, через оскорбления других или безумные поступки. Сейчас единственным выбросом эмоций, который я мог себе позволить, были слезы. Тихие и бессильные, лишний раз доказывающие мою слабость. Я плакал по ночам, когда был уверен, что Мэри спит. Потому что стыдился своих слез. Да я бы прятал их от самого себя, если бы мог. 
Но вот, после рассказа Эльзы какая-то ниточка в моей душе лопнула, и чувства выплеснулись наружу. Я плакал, от стыда закрывая лицо руками. Я ненавидел себя, не только за лишнюю эмоциональность, но и за то, что сам того не ведая, я разрушал судьбы людей, включая свою собственную судьбу. Я долго бегал от подобного осознания, отбрасывал мысли, запрещал себе думать об этом. Всю вину за происходящее я переносил на старика, по воле которого я оказался здесь. И вот откровения Эльзы расставили все по своим местам. Я четко и ясно осознал, кто виноват во всем на самом деле, и это осознание причиняло сильную боль. 
Эльза стояла рядом в растерянности и пыталась меня утешить, бормоча что-то вроде «Ну, ну, Ник, пожалуйста… Я не хотела тебя расстраивать, прости, пожалуйста, постарайся успокоиться». Мне слабо помогали эти слова. Я уткнулся лицом в колени Эльзы и, все еще плача, просил у нее прощения. Никогда я не делал этого так искренне, как в тот раз перед Эльзой. Кажется, она растерялась еще больше, потому что какое-то время не могла вымолвить ни слова, но потом ласковым, но твердым голосом попросила перестать. Я боялся поднять голову. Я всегда избегал смотреть людям в глаза, чтобы не видеть жалости к себе. Теперь я испугался, что во взгляде Эльзы увижу еще и презрение. Конечно же, я ошибся. Она смотрела на меня с любовью и пониманием, аккуратно стирая слезы с моего лица. 
- Пожалуйста, не пугай меня так, дорогой, - облегченно вздохнула Эльза, когда я успокоился, - Я совсем не понимаю, о каком прощении ты меня просишь. Мне не за что прощать тебя.
- Эльза, это я все испортил, из-за меня вы с папой не поженились, это все мой дурацкий характер, все потому что я никчемный эгоист, – я все еще не находил сил подняться.
- Ник, - мягко ответила женщина, - знай я заранее, что ты во всем начнешь винить себя, ни за что не рассказала бы тебе эту историю. Какая же дырявая у меня голова, однако, - Эльза сжала мои плечи и заставила меня отвести взгляд от пола, - Ты ни в чем не виноват, запомни. А даже если бы и был виноват, своей жизнью в поместье ты уже тысячу раз искупил бы все свои грехи. 
«Ну же, старик», - думал я в тот вечер в своей постели, - «Я уже искупил свои грехи, пожалуйста, верни меня назад, верни мне прежнюю жизнь, если она не была всего лишь сном». 
Проснулся я, разумеется, снова в поместье и, пытаясь согнать с себя разочарование, принялся заниматься своими делами. Мнения Эльзы и старика явно не совпадали.
***
Джина появилась как гром среди ясного неба. Одним сентябрьским днем, когда я был занят вычищением кухонной печи от скопившейся золы. В кухню внезапно ворвался Джон и крикнул, чтобы я готовил чай на троих человек и тащил его в гостевой зал, да побыстрее. Наспех вытерев руки, я бросился исполнять поручение. Я уже давно привык к таким внезапным визитам, а потому в скором времени появился в дверях зала с нагруженным подносом. И тут же чуть не выронил его из рук. За столом рядом с моей мачехой сидела незнакомая седовласая женщина и Джина! Я спокойно поставил поднос с чаем перед ними и поклонился. Госпожа Софи велела мне приветствовать таким образом всех своих гостей, и это вошло в привычку. 
- Ваш пасынок, я полагаю? – величественно осведомилась женщина.
- Именно так, госпожа Роуз, - своим самым приторным голосом ответила моя мачеха и добавила, обращаясь ко мне, - Почему ты ходишь с перепачканным лицом? Немедленно умойся.
- Простите, госпожа - кротко ответил я и вновь пошел на кухню. 
По дороге до меня доносились обрывки разговора: «Вы слишком суровы к мальчику, моя дорогая. С первого взгляда видно, какой он старательный и послушный. Будьте мягче…». Не знаю, что ответила на это госпожа Софи, но вряд ли согласилась. 
Госпожа Роуз была настроена благосклонно по отношению ко мне, думаю, в этом была заслуга Джины. Я представлял себе эту женщину несколько иначе. Тетя Джины оказалась довольно высокой, слегка худощавой и очень серьезной. Пепельно-белые волосы не старили ее, скорее придавали солидности. Богатое, но строгое платье и высокая прическа создавали ей царственный вид, и моя мачеха на фоне госпожи Роуз казалась вычурной провинциалкой. «И эта женщина стреляет из лука и скачет верхом. Как такое может быть?» - недоумевал я. Любопытство съедало меня настолько, что я даже тихонько пробрался к воротам, чтобы проверить, не стоит ли там парочка оседланных лошадей. 
Оказалось, что лошади запряжены в небольшую карету. Это даже немного разочаровало меня, слишком ярко я вообразил Джину и ее тетю, мчащихся к нам на быстроногих скакунах.
- Кого высматриваешь? – внезапный голос за спиной заставил меня вздрогнуть.
- Джина! – я обернулся, - Разве ты не должна пить чай со своей тетей?
- Тетя Роуз занимается делами насущными, ради которых она и прибыла, - поддельно скучающим голосом отозвалась девушка, - А я решила подышать свежим воздухом, отдохнуть, так сказать, после дальней дороги. Составишь компанию?
У меня сердце затрепыхалось от желания откликнуться на это предложение. Пройтись до речки, посидеть у воды в тени деревьев, бродить по лесу. Я хотел разделить эти чудные моменты свободы с Джиной, но кое-что останавливало.
- Извини, не могу. Как обычно, куча дел, - я старался придать своему голосу бодрости, - Но я могу посоветовать отличное место, чтобы отдохнуть. Если спустишься по тропинке, ведущей от дома, а затем повернешь налево, то выйдешь к речке. Продолжишь идти вдоль берега и набредешь на старую иву. Знаешь, оно того стоит, дерево ужасно старое, и корни его такие толстые, что выходят из земли. И между корнями и землей есть пространство, такое большое, что туда может залезть парочка человек. Я когда увидел его, подумал, что там прячутся какие-нибудь животные, но нет. Там пусто. Не знаю почему, но это место показалось мне довольно уютным. 
- Думаю, даже корни старой ивы гораздо уютнее твоей комнаты, - засмеялась Джина, - Знаешь, я ведь юная и беззащитная девушка, мне просто необходим проводник до речки.
- Джина, я бы с радостью…, - я неловко опустил глаза, - Просто меня ждет целая корзина белья, которая сама себя не выстирает. Ты не в обиде? 
- Ник, - Джина картинно всплеснула руками, - О какой обиде может идти речь! А где ты будешь стирать одежду? 
- За домом, там лавочка с навесом… Черт, мне еще нужно забрать поднос с пустыми чашками у госпожи, иначе эти чашки полетят в меня, - со всех ног я помчался в гостевой зал. Судя по побелевшему лицу мачехи, она была жутко зла на меня, но ничего не сказала. Я решил, что ее останавливало присутствие госпожи Роуз, и после ухода гостей она на мне отыграется. 
Переживать по этому поводу мне было некогда, так предстояла стирка. Куча одежды, скатертей, простыней, скопившихся за неделю. Я надеялся, что хотя бы с половиной из них управлюсь до ужина. Вода в котле закипела, я вылил ее в корыто, стоящее около лавочки, и пошел к колодцу. Вернувшись с ведром холодной воды, я обнаружил, что на лавочке сидит Джина. Стирка приняла неожиданно приятный оборот.
- Не помешаю? – весело спросила девушка, болтая ногами.
- Нет, конечно, нет, - я немного смутился, - Я думал, ты пойдешь к реке… Не пойми не правильно, я рад, очень рад, что ты осталась! 
- Я всего лишь бедная девушка, которая может заплутать на незнакомых тропах. К тому же, уставшая после долго пути. Так что позволь перевести дух на этой скамье, - наигранно возвышенным тоном заявила Джина.
- Как скажешь. Повторюсь, я очень рад тебя видеть. Где ты была все лето? – я тут же спохватился, - Извини, если это не мое дело. Само вырвалось.
- Я была дома. В родительском доме. Отец прислал письмо, пришлось ехать. А ты скучал без меня, наверное? – она хитро прищурила глаза.
- Надеюсь, ничего серьезного не случилось? – искренне забеспокоился я. И после паузы добавил, - Конечно, скучал.
Щеки Джины зарумянились. Думаю, ответ пришелся ей по душе.
- Нет, абсолютно ничего серьезного. Всего лишь старшая сестрица вышла замуж. Думаю, скоро настанет и мой черед, хотя я пытаюсь отсрочить его как могу, - в голосе девушки послышалось раздражение.
- Нет подходящих кандидатов? Или жаль терять свободу?
- И то, и другое. Это мечта отца, обеспечить нам, «его девочкам», благополучное будущее. Раньше я не особо переживала, но сейчас, когда Элен «удачно пристроили», как выразился папа, моя свободная жизнь в любой момент может накрыться медным тазом, - Джина воинственно сжала кулаки, - И все-таки я что-нибудь придумаю. Я всегда что-нибудь придумываю. 
- Как ты уговорила его отпустить тебя обратно к тете Роуз?
- Это заслуга самой тети Роуз. Папа не может устоять перед ее авторитетом, ведь тетя Роуз – его старшая сестра. Но само собой, тут дело не только в возрасте. Элен старше меня, но я никогда не относилась к ней с таким благоговением, как папа к моей тете. Я ужасно благодарна ей за то, что она вырвала меня из цепких папиных объятий. Из-за них я все лето проторчала дома! Надеюсь, у тебя лето выдалось получше, - и, увидев мой скептичный взгляд, добавила, - Я не смеюсь. Слухи по округе разносятся быстро, так что я уже знаю, где ты теперь проводишь воскресенья. Давай, я хочу знать подробности! – Джина с азартом захлопала в ладоши.
Наконец-то у меня появилась возможность не только внимать рассказам девушки, но и самому кое-что поведать. Выступать в роле рассказчика было непривычно, но приятно. 
- Никогда не думал, что дети могут быть такими милыми, - говорил я, пытаясь отстирать пятно с очередного любимого платья Дайны, - Крошка Мэй просто чудо. Ты бы послушала ее речи! По ним не скажешь, что девочке всего восемь. 
- Всегда хотела иметь младшую сестренку, - отозвалась Джина, полоща в соседнем тазу рубашку Джона. Девушку раздражало сидеть рядом и ничего не делать, - Рассказывать ей сказки, заплетать косички. Она бы любила меня ужасно и во всем бы равнялась только на меня.
- Мэй бы переплюнула тебя в способности рассказывать сказки, могу ручаться. У нее каждый день появляются новые истории о феях и прочих маленьких человечках, а раз в неделю еще и по одной истории о колдунах и ведьмах. Я все пытаюсь понять, откуда она их берет. Разве только сами феи и нашептывают. 
- Кто знает, - многозначительно протянула Джина, - Ты стал выглядеть гораздо лучше за это лето. На лицо поправился, и глаза больше не такие грустные. Только волосы слишком отросли. В глаза же лезут, - она убрала пряди с моего лба.
- Я заметил, но не могу же их сам отрезать. Выйдет криво. 
- Можно перевязать, - Джина распустила свою косу и сняла ленту, - Сам сумеешь?
Я покачал головой. Девушка сама собрала мои волосы в хвост и охватила лентой. По моему телу пробежали мурашки от ее прикосновений.
- Ну, так лучше? – Джина будто невзначай провела рукой по моей щеке. Тело охватила приятная дрожь.
- Да, намного…, - пересохшими губами проблеял я, - Спасибо большое.
- Пожалуйста, - улыбнулась в ответ девушка, - Обращайся, если нужна будет новая лента.
- Не думаю, что мне понадобится новая. Я буду беречь эту как зеницу ока. 
Щеки Джины вновь покрылись румянцем, да и мои, в общем-то, тоже.
Вскоре нам пришлось распрощаться, потому что госпожа Роуз велела племяннице немедленно идти к карете. Когда Джина скрылась за домом, я обнаружил, что нестиранного белья осталось не так уж много, а я нисколько не устал. В голову сразу пришли сказки Мэй о людях, похищенных феями. Для них года в волшебном королевстве протекали как один миг. Наверное, Джина тоже немного была феей, потому с ней я времени совершенно не чувствовал.
***
Когда я в следующий раз поехал в деревню, меня ожидал сюрприз, причем настолько неожиданный, что я не поверил своим глазам. На холме помимо Эльзы и Мэй меня ждал еще один человек.
- Джина, - радостно выдохнул я. В голове вертелось множество вопросов, которые я жаждал задать, но язык почему-то онемел.
- Привет, - довольно прищурив свои синие глаза, сказала она, - А я тут подалась в ученицы к самой лучшей мастерице по швейным делам. Можешь поздравить. Хотя нет, это лишнее, я по глазам вижу, как ты рад.
- Да, конечно, - промычал я что-то невнятное, пытаясь заставить свой язык шевелиться. Еще вчера ночью я думал о том, как много хочу ей сказать, чем хочу поделиться, и сетовал на то, что мы так долго не увидимся. А сегодня Джина стояла передо мной, с притворной скромностью скрестив руки за спиной, а я стоял и молчал, как дурак, потому что все нужные слова вылетели из головы. С каждой встречей я все сильнее влюблялся в эту девушку, и я готов был поставить на что угодно, что тоже ей нравился. Люди не приходят ранним сентябрьским утром на встречу с тем, кто им не нравится.
- Эта девушка определенно владеет даром убеждения, - покачала головой Эльза, - Я и глазом моргнуть не успела, как ее лисьи повадки меня околдовали. И это после того, как я торжественно пообещала ни в коем случае не брать никаких учеников!
- Но ты ведь не жалеешь, правда? – вскинув вверх свои черные брови спросила Джина.
- Нет, конечно, нет! – удовлетворенно заверила женщина, - Ты просто прелесть.
Мэй часто закивала, выказывая свое согласие с мнением Эльзы.
- А еще она знает сказки про фей, - торжественно объявила девочка, - Очень хорошие сказки, почти такие же хорошие, как наши с Томом. Мы их тебе расскажем, правда, Джина?
- Обязательно, - заверила та, - Нику придется затыкать уши. Ведь сегодня он полностью в нашем распоряжении, верно? И какая удача, что именно сегодня у меня выходной.
Конечно, Джина привирала, и этот выходной был вовсе не случайным. Однако я делал вид, что верю будто бы Джина здесь ради обучения, а Джина делала вид, что верит, будто я ни о чем не догадываюсь. 
- Я останусь здесь на полгода, может чуть дольше, - рассказывала мне девушка по дороге, - А потом… Конечно, я должна вернуться домой, я обещала папе быть дома к семнадцатилетию, но… Они же запрут меня в четырех стенах, а я не хочу этого! Я хочу свободы, хочу заниматься тем, к чему душа лежит, хочу парить в небе и собственных мечтах!
Джина кружилась так, что подол ее простенького коричневого платья развевался при полном отсутствии ветра, она вскидывала руки вверх и тянулась к солнцу, подставляя ему свой курносый носик. Мэй бегала рядом, смеясь и хлопая в ладоши. Я молча шел рядом с Эльзой и улыбался, глядя на это беззаботное веселье. Никогда не думал, что можно ощущать счастье от того, что счастлив кто-то близкий, но именно так оно и происходило. Я ничуть не завидовал девочкам, но сожалел, что сам не могу вести себя так непринужденно. Если Джина и могла однажды воспарить птицей, то я навеки был прикован к земле. У меня не было родителей, способных обеспечить безбедное существование, не было имущества, которое можно продать, не было дома, в котором я мог бы спать спокойно. Джине быть беспечной позволяло ее положение, Мэй пока еще слишком мала, чтобы о чем-то беспокоиться, и обе они мало чего смыслили в суровых жизненных реалиях. Надо отдать должное Джине, она была сильна духом, решительна и смела, но смотрела на этот мир слишком оптимистично. Джина верила, что способна на все, на великие подвиги и отважные приключения, в одну из наших встреч она говорила об этом с таким восторгом, с такими горящими глазами, что я не осмеливался ей возразить. Эта романтичная натура верила, что наша жизнь гораздо лучше, чем она есть. Мне нравились эти речи, они вселяли в меня надежду, так же, как и волшебные сказки Мэй. Но суровая реальность продолжала тянуть ко дну и не давала прыгать по полю, как кузнечик. Уйма работы, ненавидящая меня мачеха, невозможность выбраться из этого плена… В голову вновь пришли воспоминания о доме, о настоящем доме. И о том, какой простой была та, другая жизнь. «Надеюсь, Мэй и Джина никогда не узнают, каким тяжким может быть существование», - пожелал в мыслях я.
Мы подошли к дому, и навстречу выбежала Нэнси, задорная и еще более румяная, чем обычно. Она держала что-то высоко над головой, и, приглядевшись, я понял, что это лист бумаги.
- Кузнец ездил в город, чтобы дочку проведать. Только что вернулся, - задыхаясь, восклицала она, - И знаете что? Встретил нашего Томаса! 
Мэй завизжала от радости, захлопала в ладоши и обняла мать за талию.
- Он ведь написал нам? Дай скорее прочесть! Я так скучала!
- Ничего конкретного не сообщает, - покачала головой Нэнси, - Но пишет, что здоров, что неплохо устроился. Сами посмотрите. Ну-ну, не нужно кислых мин! Мэтью, кузнец, сидит у нас кухне. И я не отпущу его до тех пор, пока он не выложит до последней капли все, что знает о моем сыне.
Мэй стрелой влетела в дом, Эльза и Нэнси отправились следом, по дороге махнув нам с Джиной, чтобы мы тоже вошли. Я чувствовал себя несколько не в своей тарелке, потому что разговоры на кухне велись только о Томе. 
- Нэнси, - простонал кузнец, держа в руках кружку молока, след от которого виднелся на его пышных усах,- что еще я могу добавить? Сколько можно повторять: я шел по улице, к лавочнику, что продает орехи и сладости, чтобы купить дочке гостинец. И буквально в двух домах от лавки встретил твоего сына. Он хорошо выглядел, ты можешь не беспокоиться.
- Он не стал бледным как смерть и худым как скелет? – побеспокоилась Мэй, – Мама говорила, что Том станет именно таким.
- Я уже говорил твоей маме, что нет, - посмеялся Мэтью, - Том выглядел вполне довольным жизнью, чистым и ухоженным, в новой одежде, из совсем недешевых тканей. Вы бы с Джорджем и не подумали бы покупать мальчишке плащ из цветной шерсти, да еще и с заклепками.
- Потому что мальчишке ни к чему такой плащ, - язвительно фыркнула Нэнси, - уж если бы я его встретила, то всыпала бы по первое число.
- Наверное, потому Том и не стал сообщать мне, где живет и чем занимается, - развел руками кузнец, - Только нацарапал коротенькую записку и попросил передать вам. Нэнси, это правда все что я знаю. Теперь ты разрешишь мне уйти?
Женщина кивнула, но по ее хмурому взгляду было видно, что она не прочь еще помучить Мэтью и убедиться, что теперь-то уж тот точно ничего нового не сообщит. Мы с Джиной вышли, чтобы проводить его немного. Кузнец выглядел человеком страшным, из-за своей могучей фигуры и длинной бороды, многие взрослые в деревне побаивались его жесткого нрава, а дети вообще разбегались врассыпную, едва услышав, как он кричит своим зычным голосом. Однако семья, у которой я гостил, была исключением. Нэнси и Эльза были единственными женщинами в деревне, речь которых при виде кузнеца не превращалась в бессмысленное лепетание. Мэй же любила порой садиться к Мэтью на колени и с непринужденным видом поведывать ему очередную историю. Суровый и грозный кузнец сразу таял под очарованием этого ребенка, взгляд мужчины теплел, а уголки его губ, скрытые под усами, ползли вверх. 
- Держи, это для крошки Мэй, - он протянул мне сверток бумаги, когда мы покинули двор, - Не хотел отдавать при Нэнси, она же вцепится в него как кошка в добычу. Томас просил меня передать девочке лично, но, думаю, так будет правильнее. 
- Хорошо, - кивнул я, - я обязательно передам. Что там, ты не знаешь?
- Нет, он уже был завернут, когда Том мне его отдал. На самом деле я думаю, что он меня там поджидал, уж больно подготовленным оказался. И бумага, и чернила у него были с собой. Разве всякий человек носит с собой чернильницу? Нет, конечно!
- Если только он не из ученых, - задумчиво поглаживая подбородок, произнесла Джина.
- Наш Том, да вдруг ученый? Глупости, - отмахнулся Мэтью, - Это же сколько учиться-то нужно, а парень окончил только наши сельские классы. Далековато ему до ученого. Ну, бывайте. И не забудь про сверток, Ник.
Проводив кузнеца взглядом до поворота, мы с Джиной вернулись обратно, чтобы взять Мэй и отправиться гулять. 
- Возьмите с собой поесть, бедняга Ник так и не успел позавтракать, - суетилась Нэнси, перед тем как отпустить нас, - Мэй, возьми накидку на всякий случай, вдруг ветер подует. И не ходите слишком долго, по вечерам уже холодает.
Как только мы добрались до лесного озера, я вытащил из-за пазухи сверток.
- Это тебе от Томаса. Кузнец просил передать. Удивительно, но Мэтью удалось кое-что скрыть от твоей всевидящей мамы.
И без того широкие глаза девочки округлились еще сильнее, и она запрыгала от радости.
- Ура, ура! – весело кричала Мэй,- я знала, я чувствовала, что должно быть что-то еще. Братик обещал мне писать, а он не мог нарушить обещание.
С восторгом в глазах, дрожащими руками девочка аккуратно открыла подарок, чтобы не разорвать бумагу, в которую он был завернут. 
- Быть не может… – завороженно прошептала Мэй, держа в руках толстенькую книжку в кожаном переплете, - Том сказал, что однажды подарит мне книгу со сказками, но я не ожидала получить ее сейчас.
- Давай скорее откроем, - с предвкушением предложила Джина, - Она такая красивая… Эти цветы и завитки на обложке прелестны. Такие недешево стоят.
Мэй, борясь с нетерпением, медленно и торжественно открыла подарок и ахнула от восхищения.
- Как же чудесно. «Любимой сестренке от Томаса. Лучшие истории о волшебстве». Поглядите, он сам все написал! Это наши сказки, он рассказывал мне их по вечерам.
- У твоего брата прекрасный почерк, - сказал я, глядя на аккуратные и ровные строчки, без ошибок, помарок и грязи. 
- И рисует он отлично, - добавила Джина, показывая на иллюстрации с изображениями фей, гномов, троллей, цветов и деревьев.
- Да, - с гордостью ответила Мэй, - Том и не такое умеет. Ого, здесь в конце письмо.
- И что же пишет твой брат? – полюбопытствовал я.
Мэй величественным тоном начала читать:
- «Милая сестренка! Мы не виделись с тобой всего каких-то пару месяцев, а я уже безумно соскучился. Пару раз я порывался бросить все, чем занимаюсь сейчас, и вернуться домой, чтобы только обнять тебя. Однако я перебарываю свои желания, ведь в таком случае мама привяжет меня к кровати и будет выпускать только во двор, чтобы напоить кур и нарубить дров. От такой жизни я быстро зачахну, и больше некому будет рассказывать тебе сказки. Поэтому прошу, подожди еще немного, мы скоро обязательно увидимся. Как ты поживаешь? Как тебе спится по ночам? Чем ты занималась летом? Пожалуйста, расскажи мне обо всем в письме. Я собираюсь отправить это послание через Мэтью, в последнее время он частенько прохаживается мимо моего жилища (я не могу назвать это место домом, ведь дом у меня только один). Напиши мне письмо, сестренка, и передай его с Мэтью назад. Я очень хочу знать, как вы все живете. Мама, наверняка, все еще злится на меня. Это из-за нее я не могу сообщить тебе, где я живу и что делаю. Мама обязательно попытается меня вернуть, я знаю. Но я пока еще совсем не готов. Надеюсь, что папа и тетя Эльза понимают, почему я так поступил, и не будут осуждать эту вынужденную скрытность. Передай им всем привет и скажи, что я всех крепко обнимаю. И скажи маме, что ей не о чем беспокоиться, я одет, накормлен и сижу в тепле. Я не занимаюсь разбоем и не прошу подаяния. Надеюсь, у вас всех все тоже хорошо. Я с нетерпением жду ответного письма.» И вот, еще отдельная приписка. «Я записал сюда все наши любимые сказки. Как только удастся, я куплю еще одну тетрадь и сразу же передам ее тебе. Новую книгу ты создашь сама»
Девочка нежно прижала книгу и листок с письмом к груди.
- Дорогой мой Том… Как я хочу, чтобы он был рядом… - она тут же опомнилась,- Не обижайтесь пожалуйста. Ник, тебя я тоже очень люблю. И ты, Джина, мне нравишься. Просто Том – это Том…
- Не нужно лишних слов, крошка Мэй, - я слегка приобнял девочку, - Мы прекрасно понимаем, что ты чувствуешь сейчас.
Мэй, удовлетворенно кивнув, вскочила и побежала в сторону дома, маня нас за собой.
- Идемте, идемте. Я хочу скорее написать ответ,- девочка возбужденно поторапливала нас.
Гулять Мэй в тот день больше не вышла. Она заперлась в своей комнатке, вооружившись пером и листиком бумаги, любезно предоставленными Нэнси. «Только один лист. Не больше», - категорично заявила женщина, - «Дай тебе волю, ты изведешь целую кипу. Бумага, между прочим, денег стоит. Так что излагай свои мысли покороче». Излагать мысли покороче Мэй не умела, а потому и сидела в комнате, пытаясь понять, как же рассказать обо всем, уместив этот рассказ на одном листике. В конце концов, она уговорила мать выдать ей еще два листа, и только тогда дело сдвинулось с мертвой точки. «И все равно, я написала только самую капельку», - сокрушалась она потом за ужином, - «А ведь сокращала, как могла. Придется дописывать в следующем письме». Нэнси схватилась за голову, прикинув, сколько еще бумаги изведет дочка, а Джордж тихо посмеивался. Он одобрял увлечения Мэй, втайне от жены, конечно. Я знаю это, потому что сам видел, как он тихонько сует девочке еще немного чистых листов, и как та аккуратно подмигивает отцу в ответ.
Нужно ли говорить, как я был счастлив в тот день? Теперь в моих выходных появилась Джина, а это значило, что мое низменное существование окончательно превратилось в полноценную жизнь. 
***