Когда я был золушкой

Глава 9

Одним зимним вечером я осознал, что прошел уже год моей жизни в поместье. Госпожа с детьми уехали на новогодний прием к нашим соседям, Мэри отпросилась навестить своих родных. Я же остался в доме, чтобы встретить хозяев, когда они соизволят вернуться.
Все что мне оставалось – сидеть в одиночестве, смотреть на пляски свечного пламени и слушать тишину. В такие вечера я даже не мог читать книг, потому что, сколько я ни пытался сосредоточиться, строчки расплывались перед глазами, а буквы и не думали складываться в слова. Я думал о том, насколько сильно повзрослел за такой короткий срок. 
Лестница была погружена в жутковатый сумрак, но я поднялся по скрипучим ступенькам в комнату мачехи. Там стояло большое зеркало, в полный рост. Единственное большое зеркало в поместье. Конечно, иногда я смотрелся в него мельком, когда вытирал пыль или стелил постель в мачехиной комнате. Но в такие моменты мне обычно было не до разглядываний собственного личика, тут бы успеть выполнить все поручения! А узнать, насколько я все-таки изменился было интересно. Потому я и решил воспользоваться шансом. Поставил свечу на столик возле кровати и оглядел себя со всех сторон. 
Волосы слишком длинные, одна прядь глупо заправлена за ухо. Морщинки и синяки под глазами. В мои-то семнадцать! Губы обветренные и потрескавшиеся. Кожа бледная, хоть Мэри и говорила, что я стал выглядеть гораздо лучше. Если это и есть «лучше», что же было раньше я даже боюсь представить. Одежда серая и болтается мешком. Зато глаза сияли, хотя возможно, это был всего лишь отблеск свечного огня. Я смотрел на себя очень долго, пытаясь найти какие-то кардинальные изменения, и, в конце концов, решил, что наверняка я вытянулся и стал шире в плечах. Было еще что-то, что-то очень скрытое в глубине, но я никак не мог понять, что именно. Лишь когда я спускался обратно в библиотеку, меня будто молнией пронзило. Ну конечно. Взгляд и выражение лица. Из отражения на меня больше смотрел не маленький мальчик, а пусть и юный, но уже мужчина.
Мачеха с детьми вернулись через несколько часов после полуночи. Госпожа Софии и Дайна просто светились от счастья, да и Джон был в заметно приподнятом настроении. Остаток ночи я провел, гадая, в чем причина их внезапной радости и коснется ли эта причина меня. Лишь утром после завтрака я осмелился спросить об этом напрямик у сводного брата.
- Вообще-то пока ничего не известно наверняка, - таинственно проговорил Джон, - Но почти весь высший свет об этом говорит. Король хочет устроить большой весенний бал. Праздник, который будет символом мира и процветания Западных Туманов. 
У меня дыхание перехватило. Бал! Вот оно. Мой шанс.
- Ты и сам наверняка заметил, как сейчас все напряжены сложившейся обстановкой, - размеренно продолжал Джон, - Ну, эти нововведения насчет верований, и все такое. Народу нужен праздник, чтобы расслабиться после всех этих волнений. И конечно, все должны убедиться, что нас король вполне себе в здравом уме. 
- И когда же он будет, этот бал? - я изо всех сил старался делать вид, что спрашиваю лишь из праздного интереса.
- Говорю же, это пока еще на уровне слухов. Лично я думаю, что вместо Майского дня. Это ведь отличный способ, пресечь неугодные гуляния, обходясь без лишних запретов. Эй, а ты чего-то заволновался, - Джон дружески хлопнул меня по плечу, а я в который раз убедился, что притворщик из меня никакущий, - Тоже хочешь на бал? Ну конечно хочешь! Знаешь, я думаю, если ты ничем не разозлишь маму, она позволит тебе тоже поехать. Мне не лишним будет камердинер. 
Надежда забила ключом в моем сердце. Наконец, наконец, я покину этот мир. Все будет как прежде, я снова буду дома. Я снова смогу увидеть папу. Осталось только подождать совсем чуть-чуть. И ничего не испортить. 
***
Остаток зимы я старался показать себя перед госпожой Софи в лучшем свете. Мачехе даже не приходилось давать мне каких-то заданий, я выполнял все сам, четко и безукоризненно. Стоило только ей о чем-то заикнуться, как я уже был наготове. Дайна и госпожа Софии недоумевали, чем вызваны такие усердия с моей стороны, а проницательный Джон тихо посмеивался, но не выдавал меня. 
Выходной я по-прежнему проводил в деревне, и все чаще оставался с Джиной наедине. Дело в том, что Томас исполнил обещание, данное сестре, и передал через кузнеца Мэтью еще один подарок. Чистую толстую тетрадку в кожаном переплете. Теперь девочка только и делала, что просиживала над ней, записывая всяческие истории. Она еще не умела писать быстро и красиво одновременно, а потому писательство отнимало большую часть времени Мэй. Теперь нам с Джиной приходилось гулять вдвоем. Мы почти не разговаривали, просто сидели в тишине, рассматривая деревья, все еще укрытые снежными шапками. Молчание связывало крепче, чем пустые слова.
Мне было страшно представить, что это последние наши с Джиной месяцы. Я слишком привык к ее обществу, ее смеху, ее взгляду. И если раньше я думал, что наше расставание было временным, то сейчас выяснилось, что я ошибался. Иногда, когда мы прощались с ней на холме, мне хотелось все бросить и предложить ей сбежать куда-нибудь далеко. Но я вовсе не был дураком, и понимал, что Джина, не смотря на всю ее романтичность и жажду свободы, не посмеет предать родителей. В минуты подобных порывов я представлял себе лицо отца, тронутое печалью от потери единственного сына. Желание убегать сразу отступало. Я тоже не мог предать своего родителя, даже ради любимой девушки.
***
Апрель принес с собой потепление. Из-под талого снега начала проглядывать первая трава. С каждым днем я все сильнее ощущал приближение конца испытаний, выпавших на мою долю, и оттого мое сердце переполнялось радостью. Я успевал насладиться слегка пригревающим голову весенним солнцем, журчанием первых ручьев и запахом пробужденной природы. Надежда, так ярко горящая в моем сердце, освещала все вокруг и делало и без того прекрасную погоду еще прекраснее. До весеннего бала, о котором теперь было объявлено официально, оставалось меньше двух недель. Джон оказался прав, праздник был назначен на вечер, накануне первого Майского Дня и событие это обещало быть воистину масштабным. Все хоть сколько-нибудь знатные люди были приглашены в королевский дворец, а простым селянам и горожанам предстоял настоящий пир на главной площади. 
Нэнси и Джордж тоже подумывали присоединиться к народному гулянию, и они добросердечно звали меня с собой, на что я отвечал весьма неопределенно. Крошку Мэй, конечно, огорчал тот факт, что бал назначен в такой важный для нее день, ведь она целый год мечтала, как мы вместе пойдем на лесное озеро, чтобы подглядывать из-за кустов за танцующими феями. «А давай мы сбежим с глупых танцев, - предложила она мне, - Совсем на чуть-чуть, мама с папой даже не заметят». У меня духу не хватило ей отказать, и я откровенно врал, борясь с муками совести. 
На фоне всеобщего предвкушения предстоящего торжества, до поместья и деревни добирались весьма неутешительные слухи. Желание короля создать новый религиозный пласт достигло пика. Он решился искоренять неугодных весьма жесткими методами. Борцы против новых верований были объявлены вне закона, а вместе с ними и те, кто, как считалось, отдал свои души служению тьме. Защитники старых укладов жизни, колдуны и ведьмы, даже некоторые алхимики были жестоко казнены. Вокруг столицы повсюду вспыхивали костры, и с каждым днем их становилось все больше и горели они все ярче. Предводителем гонений на неверных выступил Юстиниан, проповедник и просветитель, нашептывающий королю, что должно делать. Именно он разъезжал по Западным Туманам в поисках особо запущенных душ, нуждающихся в спасительном огне костров. Я, конечно, ничего такого не видел сам, но мне хватило и простых разговоров, чтобы понять в каком ужасном положении находятся жители королевства. 
- Этот Юстиниан и его свита, они просто изверги, - рассказывала накрахмаленная гостья госпожи Софии, имени которой я не помнил, - Они не обходят стороной ни одной, даже самой крошечной деревеньки. И в каждой, в каждой без исключения, находят несколько жертв. Понимаешь, родная? Даже если в поселении нет яростных противников новых обрядов или откровенных колдунов, они все равно находят кого-нибудь, кто хоть самую малость вызывает сомнения. Мой драгоценный муж говорит, что это показательные костры. Чтобы люди знали, какого перечить его величеству.
- Хвала небесам, - отвечала мачеха, - Среди наших крестьян нет никого даже отдаленно похожего на обладателя колдовских сил. Разве что обвинить в сделке с демонами ту портниху, что шьет слишком красивые платья. Ну-ну, не принимай близко к сердцу, - добавила она, видя, как я стиснул зубы, - Никто не собирается отправлять твою подругу на костер. 
Обычно я возражал мачехе, если та нелестно отзывалась об Эльзе и ее семье, но сейчас молча опустил глаза и проглотил обиду. Госпожа Софии была неглупа, а потому после ухода гостьи поинтересовалась, чем вызваны столь покорное поведение.
- Я уже месяца два не замечаю никаких кривляний и усмешек в свой адрес, - сказала она мне вечером, - Ты послушный как никогда, из кожи вон лезешь, чтобы мне угодить. Что ты задумал? Я знаю, это вовсе не потому что тебя устраивает твое положение. Ты ведь до сих пор яро ненавидишь меня и моих детей.
Честно говоря, эта прямая откровенность немного застала меня врасплох. Госпожа Софи юлила, насмехалась, наговаривала, но никогда, никогда на моей памяти не говорила правды!
- Вы ошибаетесь, госпожа, - тут я нисколько не кривил душой, - Я вовсе вас не ненавижу. Да, положение мое оставляет желать лучшего и никак не может устраивать полностью, но я действительно стараюсь его оправдать.
- Знаешь, что меня удивляет? Ты не врешь, - нахмурив брови, медленно проговорила мачеха, - Ты совсем не умеешь врать, паршивец. Ну и куда, скажи на милость, делась вся та ненависть, которая исходила от тебя, когда мы решили создать союз с твоим отцом? А те испепеляющие взгляды, что ты на меня бросал… Признавайся, паршивец.
Я стоял перед мачехой, немного оцепенев. Ее гневный взгляд прожигал насквозь. Нужно было что-то ответить на это внезапное признание, ставшее для меня чертовым открытием и объяснением всего происходящего.
- Мое поведение было таким ужасным? – глупейшая фраза. Единственная, которую я смог выдавить.
- Не притворяйся, что ничего не помнишь, - вскрикнула госпожа Софи, - Все те дурные слова, оскорбления, которыми ты осыпал меня с ног до головы. Твое скверное поведение. Да ты даже за стол с нами отказывался садиться. Надеюсь, обедать за кухонным тебе намного приятнее. 
У меня ком в горле встал. Я пытался найти подходящие оправдания и объясниться, но нужные мысли почему-то разбегались в стороны. 
- Мне хочется верить, что за этот год сполна искупил всю свою вину перед вами, - тихо проговорил я, наконец, - А сейчас, позвольте вернуться к своей работе.
Я уже собирался уйти, но мачеха меня остановила.
- Джон хочет, чтобы ты поехал на бал с нами, в роли его слуги. Думаю, вы давно договорились об этом за моей спиной. И, конечно же, именно поэтому твое поведение стало таким образцовым. Я могла бы запретить тебе ехать, с нами ли, или с семейкой сапожника. Все же, ты здорово потрепал мне нервы в свое время. Однако я не изверг и не чудовище, как всегда тебе казалось. Ты вполне неплохо вел себя этот год и вполне заслужил отдых. Так что, попроси свою подругу-швею соорудить тебе какую-нибудь более-менее приличную одежду.
***
Я жил ожиданием весеннего бала, и даже время с Джиной, Мэй и Эльзой не было и вполовину таким приятным, как это ожидание. И мой последний выходной в деревне я решил провести как можно более беззаботно. У меня было непринужденно веселое настроение, и мы втроем, совершенно счастливые, прогуливались по лесу, укрытому молодой листвой, слушали стрекотание еще сонных насекомых и пересвисты жизнерадостных соловьев. Мэй, как всегда, была погружена в свою тетрадь. Она постоянно таскала ее с собой, чтобы случайно не упустить волшебное мгновение, когда перо и чернила призывают ее к действию. Мы с Джиной только улыбались, глядя в ее сосредоточенное личико с нахмуренными бровями. 
Я пытался запомнить каждый миг моего пребывания здесь, каждую, пусть самую незначительную мелочь. Когда мы возвращались с прогулки, я посадил Мэй на плечи, а Джину взял за руку, чтобы быть к ним как можно ближе. Я прощался с ними навсегда, и, думаю, Джина это тоже почувствовала, потому что на подходе к деревне крепко сжала мою ладонь напоследок. 
Чего я не ожидал, так это свалившихся на мою голову дурных и внезапных новостей.
- Они и до нас добрались, - сообщила нам помрачневшая, словно туча, Эльза, - Эти изуверы-проповедники. Объявили, что останутся здесь, пока не искоренят зло.
- Здесь нет никакого зла! И всем это известно! – гневно воскликнула Джина.
- Уж поверь, эти-то найдут. Один их предводитель чего стоит. Думаю, он самолично вырвет сердце кому угодно, лишь бы выглядеть перед другими самоотверженным борцом за правду. 
- Но ведь ничего еще не ясно, - я старался мыслить как можно более оптимистично, - Может, они поймут, что в нашей деревне им ловить нечего и отступят. 
- Надеюсь, так оно и выйдет, - нисколько не просветлев в лице, ответила Эльза, - хотя дубовые дрова, что они понавезли с собой говорят об обратном. 
Домой в тот день я возвращался с тяжелым сердцем, пытаясь убедить себя, что уж моим-то друзьям беспокоиться совершенно незачем. Проворочавшись в постели полночи, я кое-как заснул, ни на секунду не переставая переживать за тех, кто был мне так дорог.
***
Через пару дней оказалось, что мое беспокойство вовсе не было напрасным. До поместья долетели печальные вести: старушка Грейс, что жила на отшибе деревни, была объявлена злой ведьмой и приговорена к смертной казни. Я пал духом, услышав об этом. 
Грейс не практиковала никакой черной магии, уж это я точно знал, потому что не раз мы с Мэй бегали к ее покосившейся хижинке, чтобы послушать там занимательные старые сказки. Она была просто старой женщиной, неплохо разбирающейся в народной медицине. Пусть и местные жители порой приписывали ей какие-то сверхъестественные силы, ведь она так часто лечила как людей, так и животных, но уж я-то был уверен, что вся ее мощь заключалась в умении правильно распоряжаться дарами природы. Грейс была доброй женщиной, и никак не заслуживала того, что ей предстояло. 
- Это все их главарь, проповедник, - с печалью и страхом рассказывал молочник, принесший нам столь печальные известия, - Козел отпущения им нужен был, и в этом все дело. Бедняжка Грейс под руку попалась.
- Неужели ей никак нельзя помочь? - сквозь слезы спрашивала Мэри.
- А чем ей поможешь? – горько ответил молочник, - Попробуй выступить в защиту – так тебя обвинят следующим. В беде мы все с вами, в большой беде.
«Это всего лишь искусственный мир. Искусственный. Ненастоящий», - уговаривал я себя, пытаясь не думать о мучениях, предстоящих Грейс, - «Ничего из этого нет. Нет. Не существует». И все же обмануть свое сердце не выходило. Меня окружали настоящие люди с настоящими эмоциями, а не просто какие-то безликие персонажи. Все мои знакомые были личностями. Они могли злиться и смеяться, испытывать удовольствие и ощущать боль, желать чего-то, скучать о ком-то. И сейчас, больше всего на свете я хотел бы забыть их всех, чтобы избавить свою душу от терзающих мыслей.
***
Чему я научился за этот год, так это тому, что время заставляет тебя примириться с любой ситуацией, какой бы паршивой она не была. Накануне нашего отъезда в столицу я почти не думал об ужасах, что навлек на себя приезд этого инквизитора. 
Мысли были заняты грядущим путешествием, которое обещало занять, ни много ни мало, пару дней. Отъезд был назначен на завтрашнее утро, и я уже приготовил в дорогу потертый вещевой мешок, по словам мачехи, принадлежавший когда-то моему отцу. Сменная рубашка, фляжка с водой, огниво, от чистого сердца подаренное Джорджем и Нэнси. Я не был уверен, что мне выпадет шанс им воспользоваться, но хотелось быть готовым ко всяким неожиданностям. 
Ложился в постель я с искренней уверенностью, что это одна из моих последних ночей в чужом мире, и уж точно самая последняя в чужом поместье. Насчет второго я оказался прав.
***



Отредактировано: 20.10.2019