Когда я тебя встречу

Рим

"Когда я тебя встречу, девочка, а я обязательно встречу тебя, я никогда и никому не отдам тебя. Я больше не причиню тебе вреда. Волос не упадет с твоей светлой головки, девочка моя, слеза не омрачит ясный взгляд твой, не будет для тебя никаких звуков в мире, кроме пения птиц и журчания ручьев, не будет для тебя запахов никаких, кроме цветения трав и цветов. Ноги твои не коснуться колкого сухостоя, руки твои не поднимут ничего тяжелее флейты… на которой ты сыграешь мне мелодию нашей музыкальной шкатулки. А я буду петь и танцевать для тебя, девочка"…

И у каждого есть сотни дорог и сотни шансов найти свой Дар и одарить им единственную душу, когда человек ее встретит.

Когда я тебя встречу, прими мой Дар.

***

Ланиста* опять орал на кого-то, переходя на истеричный фальцет, что выдавало высшую степень негодования и злобы. На арене всё пошло не так, и ставки полетели в Тартар*. Стало быть, ночью будет тревожная и безрадостная пьянка в покоях хозяина и надсмотрщиков и показательная порка в подвале, там, где ютились рабы-гладиаторы. Надзиратель порол бы чаще, будь ему с этого прибыль и больший толк, нежели просто выплеск эмоций. 

Вечерняя сырость донесла запахи плесени, застоявшегося пота, подгнивших соломы и кислой ячменной похлебки. Агний попытался встать, но не тут-то было! Даже повернуться не хватало сил! Пошевелиться и то не выходило. Глаза застлало кровавой пеленой от резкой боли в боку и плече. С губ Агния сорвался стон. 

Не уберегли его проклятые римские Лары*, которым приносили дары все гладиаторы перед боем. К сожалению, этот боец совсем не помнил богов своего детства. А чужие, они и есть чужие. Не спасли вот. И не спасут ни за что от гнева ланисты. Мертвые, неживые куклы, все, как один, в обличиях богов. 

На арене Агний устал: пот застилал глаза, скатываясь крупными каплями по лицу, пыль, поднимаемая ногами, забилась под кожаный нагрудник и поножи, покрыла серым налетом все тело. Эфиоп, подставив подножку, вынудил Агния встать против солнца. Это и решило исход битвы. 

Лишь каким-то животным чувством, в самый последний миг, светловолосый и рослый гладиатор отклонился.  

Топор пошел по касательной, задевая бок, клацнув по ребрам. Стало очень больно. Накануне поученная рана на плече, от напряжения особо кровоточила. Взмах топора, отблеск металла, забившиеся в глаза и ноздри песок и опилки... Боец почувствовал их, когда проехался мордой прямиком по арене. 

Все это позади. Агний очнулся в углу лудия* под крики ланисты – хозяина школы гладиаторов. От боли в теле, воин готов был рычать. Что ж, если не добили на арене, значит, будет жить дальше. Только зачем?

 Зачем ему быть среди этих коренастых, с ногами как бревна, черноволосых и кареглазых жителей Апеннин? Если и были рабы, что отличались от них, то они были чернокожими, добродушными друг с другом, но крайне жестокими с чужаками.

Высокий, белокожий, с длинными, светлыми космами, голубоглазый Агний был редкостным и выделяющимся среди них. На него приходили смотреть многочисленные зрители, на него ставили неплохие деньги, к нему прибегали проститутки... Но, что, пожалуй, самое главное: ланиста Ефрем получал вполне себе достойные деньги от приватных посетителей. 

Пока Агний был мал и юн, пузатые, лысеющие патриции любовались, как он моется и натирает тело маслом перед тренировками. Но, чуть стоило ему войти в возраст, как сначала один заезжий сенатор, а потом и многие высокие гости, видимо, следуя примеру или просто пронюхав интересную затею, были допущены к его телу. 

Они любили его, если это можно было так назвать, как скота, а он, порой, на глазах у мужей, любил их женщин, как сучек. Он не помнил, чтобы на его родине подобное было распространено, но он выживал. Выживал, не теряя надежды на то, что он вспомнит, в какой стороне находится его настоящий дом. 

Всё чаще Агния выпускали на арену лишь как приманку, как товар, что вставляли в первые ряды для привлечения покупателей. Он и был лишь товаром, который неплохо продавался. Пока. Век и гладиатора, и мальчика для утех совсем недолог. Как боец он не был особо примечателен, а для роли игрушки становился староватым.

Сейчас Агний просто вытянулся на спине, стараясь не шевелить левой рукой.  

Ждал. Либо лекаря, либо ланисту с палачом. 

Он падал уже в болезненное забытье; как всегда, в такие моменты, перед глазами, в кровавых всполохах, проносились диковинные картины и существа, перемешанные с реальностью и бредом. Словно продолжение игр на арене, утомительных тренировок во дворе, Агний, в полусне-полубреду, сражался, рубил головы, рассекал низкорослые тела и крушил блестящие доспехи рослых и таких же светловолосых, как и он сам. Видения неслись, кружились, наполнялись цветом, звуком. 

Как всегда, в самый разгар бреда, Агний почувствовал, как поднимается над лежаком, медленно взмывает под потолок. Ощущения были настолько острые и правдоподобные, что парень дернулся, застонал и вернулся в мир людей, если таковыми можно назвать тех, кто окружал его в школе гладиаторов. Агний летал во сне, парил и расправив руки, подобно птицам становился свободным. Никому не рассказывал. Люди не летают, а сны дарили забытье и хоть немного радости.