Когда зацветет сирень

Когда зацветет сирень

Утро начиналось медленно и тягуче, словно крохи ночи, оставшиеся после рассветной росы, не хотели уступать место несмело пробивающимся лучам солнца. Сквозь чуть приоткрытое окно, слегка покосившееся с течением времени, доносились запахи свежескошенной травы с лёгким оттенком древесины, что давали ветви ели, тяжело свисающие под тяжестью иголок.

Сегодня мадам не хотелось вставать. Будто всё ее естество противилось тому, чтобы вытянуть белоснежную тонкую ножку из-под одеяла, набитого гусиным пухом и заботливо взбитого служанкой ещё с вечера. Желание в такое раннее утро, особенное своей неповторимостью, отрешиться от всех проблем было столь сильным, что женщина отдёрнула руку, уже протянувшуюся к бордовому, с пышной кисточкой тонкому шнурку над кроватью.

Отбросив зелёный бархатный халат, расшитый добытыми в далёких южных морях жемчужинами, и оставшись лишь в неглиже, она подошла к окну, открывая его ещё больше и впуская в комнату прохладный утренний воздух. Лёгкий порыв ветра принёс с собой еле уловимый запах сирени, укутывая весенним ароматом комнату. Оставленный ещё вчера прислугой конверт с причудливым орнаментом, изображающим королеву цветов, одиноко лежал на серебряном подносе в центре стола, излучая приторный и навязчивый аромат розы. Женщина смотрела на него с некоторой опаской, словно то, что он таит в себе, может разрушить уже привычный ей порядок вещей. Несмело протянув руку и вскрыв небольшим надломом сургучную печать, она вернулась к распахнутому окну, не решаясь все же взглянуть на его содержимое.

Утро уже полноправно вступило в свои права, не оставив и воспоминания о предшествующей ночи. На место по-весеннему жёлтых и тёплых солнечных лучей пришли лёгкие невесомые капли весеннего дождя, вынуждая хозяйку комнаты закрыть створки окна на медный крючок.

Тяжело опершись на стол, будто и не было в ней той утренний лёгкости и неги, она открыла письмо. Таких писем, как это, было много: написанные синими чернилами и посыпанные мелким песком, строки приносили радость и горе, безудержный смех и горькие слёзы по тому, что нельзя изменить. Конверты, все ещё пахнущие типографской краской, служили якорями передаваемых ими новостей.

Дрожащей рукой она вела по строкам, написанным чуть с наклоном, не смея пропустить ни слова, впитывая в себя каждую написанную букву, отпечатывающуюся новым шрамом на сердце. С каждым прочитанным словом она становилось все бледнее, превращаясь лишь в подобие тени той себя, которая каждое утро за завтраком целовала его в щеку, покрытую легкой щетиной в дань сегодняшней моде. Жалкую тень той, которая собиралась надеть свой лучший наряд и спуститься вниз к нему, к тому, при виде кого её сердце билось быстрее.

Под шум распахнувшегося порывом ветра окна чуть смятый лист бумаги медленно скользнул по воздуху, замедляясь при каждом движении, но неизменно приближаясь к земле, блестя красными каплями, причудливым узором стекающими по листу. Она не заметила, как её руку опоясывает тонкая красная нить после пореза от принёсшего дурные вести письма.

В голове била в набат лишь одна мысль, лишь одни слова, услышанные от черноволосой цыганки в пёстром платке, сидящей на холодной от мороза земле: «Все закончится, когда зацветёт сирень, её запах принесёт тебе лишь печаль».

Спускаясь по лестнице вниз, она не думала ни о чем, лишь смех цыганки, резкий и громкий, становился её спутником раз и навсегда.