Колдунья и палач

Глава 5

Айфа Демелза

В эту ночь меня почему-то не мучили тяжкие сны. Мне вообще ничего не снилось, и я впервые за несколько месяцев уснула крепко и спокойно. Наверное, уже устала бояться, а появление служителя окончательно меня сломило, и я утратила способность что-либо чувствовать, будто тело мое уже умерло, а душа еще не покинула его навсегда. Но в полночь я все равно проснулась, и, глядя в темноту, пыталась понять, что же меня разбудило? А потом услышала стоны – еле слышные, как бывает, когда человек стонет во сне, не имея возможности проснуться. Я сразу поняла, что это стонет назвавшийся Ларгелем Азо, о котором слышала много - и только плохое. Таким людям всегда должны сниться черные сны, потому что если днем совесть молчит, то ночью, когда телесная власть ослабевает и преобладает власть духовная, человек вспоминает о своих грехах. И страдает.

Я от души пожелала Ларгелю Азо страданий. Пусть видит самые кошмарные сны.

Но стоны прекратились, потом священнослужитель заворочался, тяжело вздохнул, потом раздалось его ровное и спокойное дыханье. Зато мне не спалось. Он связал меня крепко и умело. Сразу ясно, что ему не раз приходилось это делать. Я попыталась освободиться от пут, но не преуспела, хотя двигала руками достаточно свободно и даже смогла удобно устроиться в постели.

Озерная выпь заскрипела под окном. Ее монотонная песня убаюкивала, и я снова уснула, решив не думать о завтрашнем дне и полностью положиться на волю небес.

Второй раз я проснулась от шума шагов и звука чужого голоса.

- Восхищаюсь вами, мастер! Но вы должны были взять меня с собой, – говорил кто-то жалобно.

Ничего не соображая после сна, я вскочила, готовая дать отпор чужаку, совершенно позабыв, что лежу в собственной постели связанной.
В моем доме находились мужчины. Двое. И когда я вскочила, а вернее – неуклюже села, они разом обернулись ко мне.

Один – Ларгель Азо, епископ, смотрел на меня безо всякого выражения. Через его щеку проходили длинные царапины – следы нашей вчерашней борьбы. Он показался мне еще более страшным и диким, чем вчера ночью. Теперь солнце щедро поливало его светом, явив во всей красе – долговязого, худого, горбоносого, обликом своим похожего на ворона, которого потрепали жизнь и кошки. Черный квезот на нем был завязан до горла, хотя день обещал быть по-настоящему весенним и жарким.

Второй был гораздо моложе и не лишен миловидности. Русые волосы лежали волнами, и было ясно, что он укладывает их любовно, как кокетка и очень гордится собой. Скорее всего – ученик, о котором вчера шла речь. Он посмотрел мне в лицо, замолчав на полуслове, а потом скользнул взглядом ниже. Ларгель Азо взял его за рукав и отвернул к окну, ко мне спиной. Я взглянула на себя и едва не умерла от стыда и негодование. Мое платье, порванное Ларгелем Азо, не сошлось по линии разрыва волшебным образом, и сейчас я выставила грудь на всеобщее обозрение. Другое дело, что не следовало сейчас изображать стыдливую дурочку. Потому что сам епископ и не думал отворачиваться.

- Что смотришь? – спросила я у него высокомерно, как у зарвавшегося простолюдина. – Разве священнослужителям не полагается вести себя скромнее?

Не ответив, епископ прошел к двери, протащив за собой ученика, и в два счета выставил его за дверь.

- Скажи, чтобы готовили лошадей, мы уедем сегодня же, - сказал Ларгель Азо, а молодой что-то забормотал в ответ, но потом заскрипели мостки, и я поняла, что он отправился в деревню исполнять приказание.

Мы остались вдвоем, и Ларгель Азо аккуратно закрыл дверь, даже проверив – надежно ли закрыл.

Я не раз слышала ужасные рассказы о том, что творят последователи яркого пламени с мнимыми или вменяемыми ведьмами, и похолодела, но постаралась не выказать страха. Собака кусает, когда от нее бежишь, а Роренброки никогда не бегали ни от собак, ни от волков.

- Избавился от ученика, - сказала я с издевкой. – Понял, что он слаб и поддастся чарам соблазнительницы?

- А ты оголилась намеренно? – спросил Ларгель Азо, подходя ко мне.
Будь руки свободны или связаны впереди, я могла хотя бы прикрыться, но такой роскоши мне не предоставили. Поэтому я дернула плечом, откинув пряди волос, посмотрела епископу прямо в глаза и спросила:

- А как тебе удобнее думать?

Он не ответил и начал расшнуровывать квезот, отойдя к окну и выглядывая наружу, будто любовался озером и водяными птицами. Сняв квезот, он развязал вязки на рукавах рубашки, по-прежнему посматривая в окно. Блики от воды играли на его надменно-бесстрастном лице, и он казался мне уродливым, как никто на свете.

Когда он начал стаскивать рубашку через голову, я не выдержала:

- Если только посмеешь прикоснуться ко мне…

- Что же ты сделаешь? – спросил он и снял рубашку.

Сердце мое заколотилось, как от безумного бега. Я и в самом деле не смогла бы дать ему надлежащий отпор. А он подходил ближе, нарочито медленно, чтобы помучить. Он был мускулистый, худощавый и жилистый. И очень сильный, наверное. На шее висел золотой медальон на толстой цепочке, а руки до локтей пятнали старые шрамы. Все это я отмечала краем сознания, потому что лихорадочно искала выход – что сделать? как поступить? Взмолиться о пощаде или перенести позор с молчаливым достоинством?