Комета Сорена

Комета Сорена

Если у меня проблемы – я иду к Кайсе.

Чёрт побери, я взрослый человек, женатый – пока ещё женатый, но, если у меня проблемы, я иду к ней. Потому что Кайса – моя подруга, мой ментор, мой мотиватор, моя вторая голова, мой бесплатный психоаналитик и мой литературный агент. А ещё она русская. Это важно.

Её полное имя очень сложное для меня, хотя я не обделён чувством языка, даже наоборот. Когда я слышу его – я слышу, словно большая волна набегает на берег, врезается в серые камни скал и медленно откатывается обратно. У неё длинное всё, и имя, и middle-name, которое в России называют “отчеством”, и фамилия, поэтому я не могу произнести это вслух целиком – мне не хватает дыхания. Поэтому я бешу её, называя Кайсой. Но это только одна из причин. Её муж и мой соавтор Эрик не делал так ни разу – он бывший профессиональный спортсмен и с дыхалкой у него всё в порядке. Да и бесить жену ему гораздо менее выгодно, чем мне.

Как писателю, мне жутко интересно наблюдать за этой странной парочкой. Когда Эрик, непривычно пьяный в лоскуты и с бескрайней тоской во взгляде по утерянной навсегда, как ему тогда казалось, любви, первый раз рассказал мне о Кайсе и истории их знакомства, я даже не сразу поверил в его рассказ. Это звучало, как фэнтэзи. Как бульварный детектив. Или как пьяный бред. Второй раз я не поверил, когда впервые увидел её – восхищённая речь Эрика, пересыпанная превосходными формами слов, никак не сочеталась с очень посредственной внешностью Кайсы. Она не то, чтобы была некрасивая, нет – хорошо сложённая, с правильными чертами лица и круглыми славянскими глазами, но… какая-то незаметная, что ли. Я бы мимо такой прошёл, не зацепившись взглядом. И сама Кайса никак не сочеталась с Эриком, холёным, атлетичным и ослепительно красивым мужчиной, который просто отлично бы смотрелся на рекламных брошюрах “Посетите Швецию”. Но, как только я познакомился с ней поближе… В общем, как писатель, я изучал их, а как человек – страшно завидовал им обоим. Потому что они, чёрт возьми, любили друг друга так, что в упор не видели никаких препятствий, которых между ними было довольно много. И они все их снесли к чёртовой матери, как вскрывшаяся горная река сносит всё на своем пути, вне зависимости от веса и габаритов. Начать хотя бы с того, что при нашем знакомстве с Кайсой она очень аккуратно и небыстро формулировала предложения на английском, а шведского не знала вовсе. А уж когда с ней познакомился Эрик, она вообще знала хоть какой-то язык, кроме русского, крайне плохо, и как они общались – я могу представить с трудом. Но, тем не менее, в настоящий момент они были вместе, они были женаты, и, если честно, я им не был особо нужен.

А вот друг ради друга они были готовы на всё. Я имею в виду – совсем на всё.

Пусть я никогда ничего такого не видел своими глазами, но я очень легко мог представить спокойного, словно даже подмороженного, Эрика, сжимающего длинными пальцами горло своего соседа, и объясняющего ему в литературных выражениях, что “эта грязная русская” – неподходящие слова для описания его жены в кругу общих знакомых. И я очень хорошо мог представить Кайсу, с милой улыбкой подающей критику, обдавшему дерьмом последний роман Эрика, кофе, куда она только что щедро плеснула яду. Почему они взялись меня опекать – загадка, которую я за несколько лет нашего знакомства и нашей дружбы так и не разгадал, но греться в лучах их любви мне нравилось.

Поэтому, когда Биргитта сказала, что наш брак больше не имеет смысла – я пошёл к ним.

Кайса умная. Кайса хитрая. И именно Кайсу невозможно было обмануть с этим чёртовым браком – она видела меня насквозь. Эрик до сих пор думал, что у меня была какая-то воля, когда я женился, но Кайса своим непостижимым шестым чувством чуяла правду.

И у этой правды было имя.

Анна.

Её имя гораздо короче, но моё дыхание каждый раз сбивается, ещё на первом слоге, а сердце словно пропускает удар, когда я открываю рот, чтобы произнести его. Мы так давно знакомы, но это случается каждый раз, без сбоев и пропусков. С первого дня, с того момента, когда я увидел её на приёме, устроенном русскими продюсерами, купившими наш сценарий для адаптации в России.

Я помню, как мои руки, влажные от волнения, мяли рукав дорогого смокинга Эрика, пошитого ещё в те времена, когда его имя было гораздо известнее моего. Сейчас-то дело обстоит ровно наоборот. Я даже не слушал, что он мне говорил, хотя общий смысл был мне понятен – мне следовало моментально перестать портить хорошую вещь, проявить немного наглости и подойти к Анне, пользуясь тем, что на неофициальной части мероприятия всей съёмочной группе были представлены сценаристы, чья история и должна была лечь в основу нового русского сериала. Но я не мог. Она была слишком ослепительна, ее точёные белые плечи вскипали из нарядного бирюзового платья, как пена из обрушившейся на берег волны. Я словно присутствовал при рождении Афродиты, и чувствовал себя муравьём, ставшим свидетелем этой сакральной сцены не по своей воле. Я смотрел на неё и не мог оторваться, каждую секунду очень чётко осознавая, что оскорбляю её совершенство своим чересчур пристальным вниманием.

По дороге домой Эрик, будто между делом, посоветовал мне поговорить с Кайсой, как только она вернётся в Стокгольм. И это был первый раз, когда я отказался. “Это не любовь” – краснея, сказал я.

Разумеется, это была не любовь. Это была болезнь. Поэтому он и вспомнил про Кайсу.

Кайса могла мне помочь, или, как минимум, понять и ободрить – и дело не только в её хорошо развитой эмпатии, она сама была больна Эриком несколько лет, в той, прежней его жизни, когда она состояла в фан-клубе его футбольной команды. Но, вопреки любой здоровой логике, я взял с Эрика слово, что Кайса о моём позоре не узнает. Эрик, разумеется, сдал меня ей, но, к его чести, тянул до последнего. До того момента, когда мы вдвоём завели ситуацию в такие дебри, что разрулить её могла только Кайса. Предварительно сообщив нам, что мы с ним два идиота. Как будто мы сами уже не поняли.