Кому суждено быть повешенным, тот не утонет

Кому суждено быть повешенным, тот не утонет

Смерть придвинулась еще ближе…

Она ползла все выше и выше, придавливая ему грудь,

не давая ему ни двигаться, ни говорить…

Эрнест Хемингуэй. Снега Килиманджаро

Это была необычная командировка. Обычно он ездил в одиночку на своей машине, а тут – машина фирмы с водителем и директором по производству в придачу. Он-то и предложил на обратном пути пообедать и раздавить бутылочку на двоих. Именно бутылочка, как это часто случается в жизни, и стала причиной дальнейших событий.

Выпитая жидкость вскоре попросилась наружу, и во время очередной остановки у придорожного базара он зашел за недостроенный ларек. На ходу расстегивающий штаны посетитель не вызвал восторга у местных собак, охранявших территорию этой “великой” стройки. Долетавшее от непрошеного гостя водочное амбре установлению теплых отношений между сторонами также не способствовало. Слово за слово, если считать словами его мат и их лай, но мирные переговоры быстро зашли в тупик, и собачий вожак, исхитрившись, цапнул гостя за ногу. Небольшая рана, аптечка, йод – ничего особенного, и вскоре об этом случае он позабыл. Если и вспоминал, то рассказывая, называл своего обидчика Рексом, чем неизменно нарывался на вопрос: он что, сам тебе сказал? Сказал, конечно, не сам, а работавший неподалеку парнишка.

Вспомнить об этой истории пришлось через год, и вот тогда уже было не до смеха. У него вдруг стали появляться явные симптомы начальной стадии бешенства: тянущие боли и зуд на месте давно зажившего укуса, необъяснимый страх, депрессия, расстройства сна. Прививку вовремя он, конечно же, не сделал, а после начала болезни летальный исход наступает в ста процентах случаев – это он знал наверняка, как и то, что инкубационный период может продолжаться до года и более.

Когда-то, очень давно, когда ему было пятнадцать, он уже раз умирал. Подрабатывал в карьере, в котором случился обвал. Тяжелая земля накрыла его с головой – ни кричать, ни даже дышать он не мог, и вообще был без сознания. Спасла его мгновенная реакция экскаваторщика, который бросился в котлован и за считанные секунды руками отрыл его голову. А потом была долгая ночь. Приехали пожарные, которые теперь именуются спасателями, скорая помощь. Медленно вручную откапывали, чтоб не повредить то, что еще осталось целым. Из разговора врачей он понял, что там, под землей, у него “дрова”, но в итоге, не считая мелких ран, отделался лишь переломом бедра. И хоть дело было летом, его била сильная дрожь, и каждый раз, когда сокращались мышцы, осколки кости резали мясо по живому. Той ночью он впервые познакомился с наркотиками: врачи, не разобравшись с возрастом, вкололи ему лошадиную дозу морфия и потом, уже без всякой дополнительной анестезии, зашивали рваные раны, сверлили спицей кость – ему всё было в кайф. Правда, его знакомство с наркотиками в дружбу так и не переросло – и слава богу.

Несмотря на все признаки начинающейся болезни, он продолжал ездить на работу. Он вообще не любил болеть, предпочитая переносить болезнь на ногах, а больничный брал всего раз в жизни. Да и работа пусть немного, но отвлекала его от всё более проявляющихся симптомов болезни. Иногда он ловил себя на мысли, что больше всего жалеет о том, что не успеет закончить множество выгодных проектов, которые как раз накопились к этому времени. Не о семье, не о детях, не о самом себе, которого не будет больше никогда, – он жалел о том, что не успел доделать! И вовсе не потому, что был законченным трудоголиком, просто он привык всё доводить до конца, любил порядок, который заключался для него в завершенности. Как тут умирать?

Умирать не хотелось ни в пятнадцать, ни несколько лет спустя, когда они с друзьями решили забраться на Сокол – четырехсотметровую скалу в Крыму. Не раз поднимались на нее со стороны Судака, но в этот раз выбрали маршрут гораздо сложнее – из Нового Света. Шли без всякого снаряжения. В середине подъема поняли, что погорячились, но спускаться уже было поздно: спуск – он всегда сложнее (отец Федор в курсе). А стена меж тем становилась все круче, щели и выступы попадались реже, зато чаще встречались оставленные незадачливыми скалолазами костыли. Те самые костыли, которые профессиональные альпинисты вынимают и уносят с собой. В общем, тот случай, когда одно неловкое движение – и ты уезжаешь домой уже не пассажиром, а багажом. К счастью, из двух вариантов развития сюжета – сорваться с трехсотметровой высоты или, стиснув зубы, попытаться преодолеть оставшиеся сто, – они выбрали второй и не прогадали. Каким-то чудом на вершину взобрались все, и это впоследствии позволило ему пережить еще одно чудо.

На этот раз они решили пройти насквозь Новосветский заповедник, но не оборудованным туристическим маршрутом из Нового Света, а со стороны Морского. От Алушты, под которой стояли лагерем, добрались на автобусе до Морского и смело двинулись по берегу к намеченной цели. С собой прихватили лишь два спальника на четверых – ни палатки, ни четкого плана действий у них было. Не спеша прошли несколько километров и углубились в заповедник уже на закате. Брать штурмом отвесные скалы в надвигающейся темноте не рискнули и принялись готовиться к ночлегу. Костер в заповеднике не разводили, замерзнуть не боялись. Во-первых – лето, а во-вторых – состав группы: два мальчика и две девочки. Таким составом, если правильно разбиться на пары “мальчик-девочка”, не только не замерзнешь, но часто даже и не уснешь! Но не спали они тогда по другой причине. Ночь их застала, наверное, в самом романтическом месте Крыма – в сердце Новосветского заповедника, в ущелье между скалами, что в народе зовутся рогами носорога. Безумно глубокое небо, мириады звезд в кромешной темноте, недостижимой в городе с его иллюминацией, и всё это в обрамлении практически отвесных скал. Они лежали на самом дне глубокого ущелья, не в силах сомкнуть глаз и оторваться от этого чуда. Такой красоты он не видел больше нигде и никогда: звезды сыпались с неба так часто, что он просто не успевал загадывать желания. Пожалуй, это была самая удивительная ночь в его жизни. А потом наступил рассвет, и они жадно принялись снимать поднимающееся над морем солнце своими фотоаппаратами, тогда еще настоящими, пленочными. И пришел день…