Конь без пальто

Конь без пальто

Конь без пальто

            Уж не знаю, друзья мои, насколько вы разбираетесь в «Академической» жизни – общество это крайне закрытое, со своими легендами, предрассудками, амбициями, эх… Да чего там только нет… Стороннему человеку, пожалуй, сразу-то и не понять, однако живут «академики» бок о бок с нами и воспринимаются, как некая неотъемлемая часть бытия. О чем это я? Да вот о чем – представьте себе персонаж – сухонький старичок с остроконечной седой бородкой, в черной чеплашке, на манер татарских тюбетеек, в круглых проволочных очках, с могучим портфелем, свиной кожи, зажатым в костлявой, старческой лапке. Кто он? Ну, конечно же! Профессор! И не то, чтобы других профессоров не бывает. Еще как бывают! И толстые, и лысые, и молодые, и не очень… Скажу больше – их большинство. Но, обязательно, в каком-нибудь из десятков и сотен академических институтов, всегда есть такой вот, почти карикатурный, ученый муж. Стереотип? А дьявол его знает, наверное… Однако факт на лицо – они есть! А что вы скажете по поводу не менее знаменитого обитателя академической поляны - «ботана»? Только произнесите это слово и вот, тут же, знакомая до боли картинка – сутуло-перекошенная фигура, могучие очки, короткие, едва до середины щиколоток, брючки, всклокоченная шевелюра и абсолютная неприспособленность к обычной жизни. Скажете – таких не бывает? Да сколько угодно! Они такие же неотъемлемые персонажи нашей жизни, как и компьютерные гики, или братки с привокзальной площади, да мало ли их, типажей-то… Не суть, речь не об этом. А вот о чем – существует в академической фауне еще один, крайне редкий, но чрезвычайно занятный подвид. И зовется он – Вечный Старший Лаборант. Именно так – все слова с заглавной буквы! Обитает этот персонаж, обычно, в цокольных этажах институтских зданий и представляет из себя хмурого, нелюдимого мужика неопределенного возраста. Он всегда одет в один и тот же, прожженный всевозможными  кислотами и паяльниками сине-серый халат, проговаривают, его носил еще сам Менделеев. Ему первому подает руку высокое начальство, и только он один может назвать директора института Матвеечем… Ну, или там - Петровичем… Потому как еще помнит, это самое начальство те, теперь уж кажущиеся нереально далекими, годы аспирантской юности. Когда хлопнув неразбавленного спиртика, вместе, они просиживали ночи на пролет над очередным лабораторным проектом. Да, было, граждане… Было… Еще одна отличительная черта Вечного Лаборанта – он всегда неимоверно занят. У него есть работа! И не приведи вас господь поинтересоваться – а что же он такого делает. Ни-ни. Ни в коем случае! Вы тут же будете испепелены «миллионноватно-лазерным»  высверком из-под кустистых бровей. Вас окатят ледяной волной презрения, а после, посмотрят, как на жалкого, обделавшегося щенка и, покачав в искреннем сожалении головой, пройдут мимо, словно есть вы предмет неодушевленный. Так, табуретка какая-то… Даже сами небожители академического пантеона – членкоры с академиками и те, стараются избегать подобных, возмутительных, вопросов. Потому как есть у человека работа, и он ее работает! И все, и точка!

            Итак. Конь принадлежал к этой малочисленной, но от того не менее пристнославной, касте двигателей академического прогресса – он был старшим лаборантом. Почему – «Конь»? Никто уже и не помнит, за давностью лет, каким образом прилипла к нему эта институтская кличка. Слухи ходили разные, но имели ли они хоть какое-то отношение к реальности? Думается – вряд ли. Поговаривали, что в те далекие, уже подернутые пеленой забвения, годы аспирантской юности, Конь и наш теперешний директор - академик Завадский, ухватив парочку барышень с параллельного курса, отправились на концерт известнейшего сатирика. Откуда были с позором изгнаны, поскольку Конь, своим оглушительным ржанием, перекрывавшем смех остального зала, просто сорвал спектакль. Правда ли? Скорее всего – нет. Конь и театр – вещи уж совершенно не совместимые. Другие рассказывали, что кличка появилась во время сдачи институтской молодежью обязательного, в те давние годы, комплекса ГТО. Конь был определен в забег на длинную дистанцию, но никто, вразумительно, не объяснил академическому спортсмену, что выстрел стартового пистолета бывает только в начале забега. И вот, когда остальные участники соревнования благополучно пересекли финишную ленточку, наш новоявленный стайер продолжал наматывать круг за кругом, погруженный в свои, высоконаучные мысли, ожидая финального выстрела… Правда? Тоже, навряд ли… Затащить Коня на какие-либо официальные мероприятия можно лишь под страхом смерти, хотя… Хрен чем его напугаешь… Нет, имя-отчество у него, конечно, тоже были – звался он Юрием Николаевичем, да и фамилия, опять же, вполне себе обычная – Коновалов. Но этот факт знали, разве что, в отделе кадров, и то не все, и не наверняка… Конь был худ, поджар и волосат. Он носил широкую лопатообразную бороду, по которой всегда можно было прочитать, что сей ученый муж ел за завтраком, и всклокоченную сивую шевелюру, чем очень походил на памятник Карлу Марксу. Ну, на тот, который на Театральной площади, если кто не знает. Лабораторных халатов у Коня сроду не бывало, поскольку принадлежал он к славному геологическому племени. Поэтому на службе он постоянно появлялся в одной и той же, протертой на сгибах до белизны, старой штормовке, вытертых джинсах и навороченных ковбойских сапогах, подаренных ему на юбилей нашим шефом, лет эдак пятнадцать тому назад. Работал же старший лаборант в коллекторской, расположенной… Да, да! Не смейтесь! В цокольном этаже институтского корпуса. Где среди тысяч пеналов с кернами разведочных бурений и горами экспедиционного оборудования стоял могучий, помнящий еще Пржевальского, письменный стол, и обшарпанный вьючный ящик – стульев Конь, почему-то, не переносил. Вся поверхность немалой столешницы, была завалена горами исписанных вдоль и поперек машинописных листов, всевозможными папками и скоросшивателями. Это и была святая святых, Шамбала, не побоимся этого слова, Вечного Старшего Лаборанта – это была его «Работа»! Подходить ближе, чем на шаг, а тем паче прикасаться к этим бумажным пирамидам было равносильно смертному приговору. С немедленным приведением оного в исполнение, перед строем младших научных сотрудников! Вот таким вот и было местообитание нашего Вечного. Хотя… Случился однажды прецедент, чуть не поколебавший ту самую – «вечность». Это было в те, тяжкие, для отечественной науки годы (интересно, а когда они легкими-то были?), когда начались повальные сокращения бюджетов и увольнения сотрудников. Высокое начальство, промокнув платком вспотевшую лысину, уже взяло в руки перо, дабы вписать фамилию нашего героя список подлежащих увольнению бедолаг, когда, неожиданно , выяснилось что… Постойте, постойте! А кто же тогда сможет засесть в одиночку в таежном зимовье, где до ближайшей человеческой души полторы тысячи верст, в ожидании подвоза новых аккумуляторов для радиостанций? Которые обязательно забросят с большой земли вертолетом, на следующей неделе… Ну…К концу-то месяца точно… Если погода будет… А кто отправится на поиски группы студентов ( господи, избавь нас от запоя и практикантов!), ушедших картировать восточный склон, всего-то в каких-то двадцати километрах от лагеря и пропавших на неделю?  А с эвенками скандалы улаживать кто будет, я вас спрашиваю?! А самое, а самое-то главное – кто тут у нас еще «интуитивист»? Тут, друзья мои, я вынужден сделать некоторую ремарку, поскольку именно эта особенность Конячьего организма и стала катализатором всей последующей истории. Дело в том, что Конь слыл одним из самых отпетых институтских «рукожопов». То есть, поручить ему сделать что-нибудь своими руками – не желать самому себе добра и покоя. В качестве ярчайшего примера подобного мастерства у нас, до сих пор, хранится изготовленная им коробка для образцов. Простой, метр на метр, деревянный ящик на постройку которого ушел весь наличный запас гвоздей экспедиции. Жуткими, криво-ржавыми букетами, торчат они из всех мыслимых мест, навевая воспоминания о самой бесчеловечной пыточной камере братьев святой инквизиции. Жуткая штука получилась… Человеконенавистническая… Ну так вот, в дополнение к этой, потрясающей, своей особенности, Конь имел еще одну – он был «интуитивистом». Например: проходя мимо, бьющихся уже третий час над умершим лодочным мотором, механиков, этот типус, тыкал своим кривым пальцем в какой-то проводок - и мотор оживал, наполняя радостным ревом Путоранские озера. Или, походя, стукнув кулаком по напрочь отказывавшейся работать армейской радиостанции – возвращал ее к жизни, под восторженные визги радистов. Вот такая вот особенность, объяснить которую, он и сам не мог. Эдакое экстрасенсорное чувство, что ли… И высокое начальство, основательно поразмыслив, решило, все таки, вычеркнуть фамилию нашего героя из «проскрипционных» списков академии. А поскольку слушок-то уже давно разошелся, и увольняемый народ бился в состоянии близком к истерике, это самое начальство удумало подсластить пилюлю, и… Подписало приказ на внеплановый, оплачиваемый отпуск старшему лаборанту - Коновалову Ю.Н. И надо же было такому случиться, просто мистика какая-то! Что именно в этот карьеро- и нерво-дробительный момент, Конь, получил совершенно невероятное приглашение, с которого, собственно, и началась эта история.