Конец света.

Конец света.

Тренировки в спортивном зале стали ещё жестче, если сравнивать с теми, что были до начала подготовки к ноябрьскому турниру. Тренер безжалостно срывается, крича на и без того перепуганных и вымотанных спортсменах.

— Таз не довернул!

— Ты гладишь её или что?!

— Палки вместо ног?! Где хлёст-то?!

И это продолжается изо дня в день. Единственное более-менее тихое место – раздевалка. В пятиминутном перерыве там есть возможность прислониться лбом к бетонным стенам, охладить разгоряченное тело, выпить немного воды и присесть на деревянные скамейки.

Женская раздевалка – место, где рассказываются последние новости и события с окружающего мира. И Лейма слушает их краем уха, копошась в своём ящике в поисках тейпа.

— Вот, а я ему говорю: «Так черный не в моде, почему ты не надел светло-синий костюм?» — щебечет Лиззи.

Эта информация, в целом, бесполезная и не имеет никакого значения, поэтому Марей пропускает её мимо себя.

— А он? Фу, как же это ужасно, прийти в кафе в похоронном наряде!

— Вообще-то, — потягиваясь, тянет Сара: — Чёрный цвет – классика. А классика, как вы обе знаете, не может выйти из моды.

— Всё равно, из уст Лиззи это звучало так, будто у них вместо свидания была траурная обстановка! — продолжает Эшли. У неё звонкий и противный голос, а когда она начинает возмущаться, так и подавно хочется зарядить ей с ноги по лицу.

Если обстановка в зале изменилась на более напряженную, то это не значит, что в раздевалках будет также. На удивление, мужская сегодня чересчур тихая, хотя обычно приходилось постоянно просить их перестать орать.

— Чего-то наши мальчики молчаливые сегодня, — закусывая губу, говорит Лиззи. — Их же не заткнёшь, а сейчас ни звука от них.

— А, вы не в курсе? — удивленно вскидывает бровь в вопросе Сара. Она – второй самый спокойный человек в команде. — Только не распространяйтесь, что я это рассказала.

— Ну, не томи! — подскакивают к ней две белобрысые девушки.

— Леон погиб, — выдыхает она и встаёт. На лице нет никаких эмоций. — Мне отец сказал.

— Чего?! — восклицает Эшли.

— Он работает в полицейском управлении. Им прислали бумаги, что-то там подтвердить нужно было. В общем, как он мне объяснил, то его машина сбила.

— Так он же… — шепчет Лиззи, прижимая руки ко рту, стараясь подавить всхлип. — Как же так?

— Да, — обреченно кивает головой Эш. — Вот так живёшь, радуешься, общаешься с человеком, а потом в один момент ты уже начинаешь говорить о нём в прошедшем времени.

— Эй, Лейма! Ты слышала это?

Марей едва заметно кивает головой, не поворачиваясь к сокомандницам.

— И ты ничего не скажешь?

У неё едва заметно дрогнуло плечо. Хорошо, что за волосами этого никто не увидел.

— Что ты хочешь от меня услышать? Какой смысл сейчас что-то говорить?

— Ну, — Эш медленно садится на скамейку. Ноги совсем не держали. — Неужели ты настолько бездушна? Тебе его не жаль?

— Жаль, не жаль, — она разворачивается и разводит руки. — Какая теперь разница?

И скрывается за поворотом, выходя в спортивный зал.

— С другой стороны, они всегда были в контрах, — Сара встаёт и шагает следом.

А после об этом инциденте рассказывает тренер. У каждого встаёт ком в горле – уж тяжело осознавать им то, что прошедшую неделю, в течение которой они ждали возвращения Леона в спортзале после операции, он уже был мертв.

Юджин отпускает всех пораньше по домам – он прекрасно видит состояние команды и ощущает эту непомерную тяжесть, повисшую в воздухе. На этот раз, в обоих раздевалках спокойно. Только журчание воды из душевой хоть как-то разбавляло эту давящую на уши тишину. Девушки моются, не говоря ни слова – быстро споласкиваются и одеваются.

— Лей, ты идёшь домой?

— Да, — отвечает она, закрывая тетрадь и пряча её в шкафчике. — Только в душ схожу.

В целом, вся команда привыкла, что она уходит с зала последней – тренер ей доверяет, а потому позволяет носить с собой дубликат ключей. И душ она принимает в гордом одиночестве.

Стоит под струёй кипятка, упираясь рукой в стену. Смотрит на заклеенную тейпом ногу и надрывисто дышит. Вода стекает по худому телу мощным потоком, словно смывая с неё маску безразличия.

А потом бьётся головой, да так, что в глазах темнеет.

Сползает спиной по кафелю.

— Какая же ты тварь, Леон, — шепчет она. А потом громче повторяет: — Какая же ты тварь!

И тут её скрутило. А потом она кричит. Коротко и страшно:

— Ублюдок!

Её выжимает как половую тряпку. Она ударяет кулаком кафель, оставляя след на светло-синей плитке. А потом ещё раз, и ещё – до тех пор, пока маленькая лужа не превращается в непонятное кровавое месиво.

— Сволочь!

Тварь, мудак, чертов кретин.

— Ты издеваешься?! Я ещё не все тебе сказала! Ты это специально, да?! Лишь бы мне досадить?!

А потом глухо смеётся – ну кто будет умирать с целью досаждения сопернику? Нет, бред. Леон бы явно такого не сделал – он слишком тупой и до безобразия добрый, чтобы причинять кому-то столько боли. Даже Лейме Марей.

— Что, ещё раз хотел проверить свои силы? Хотел выяснить, кто из нас круче в команде, да?!

Но теперь его нет.

Его просто нет.

Теперь Лейме некого превосходить по скорости реакции, по прыжкам в длину или по гибкости. А её некому теперь обходить по силе ударов, по аналитическому мышлению или же по размеру порции, съеденной в обед.

И ещё даже тут он её превзошёл и стал первым. Скотина.

— Фламинго ты недоделанный!

Он просто умер.

— Ты же хотел мне доказать, что ты лучше меня!

И она кричит, выгибаясь на мокром кафеле под душем обжигающего кипятка. Лупит руками и ногами, ударяясь головой о стену.

— Какая же ты сука, Леон!

И когда рука соскальзывает и подворачивается, а лицо соприкасается с плиткой, она начинает плакать.

Как же это глупо – лить слёзы об утрате своего соперника. А в момент, когда ненависть и порыв гнева резко кончается, она начинает реветь. Поджимает колени к груди и пытается вытереть слёзы трясущимися руками. А они всё не кончались.