Кони-лохи

Мы ели конину. Воздух топорщился жаром костра и плыл в расчерченное самолётами небо. Пассажиры отправлялись в дальние страны и закутки России. А может, возвращались домой, везя с собой воспоминания — об изменах, пляжах и конференциях.

По низу ещё стелился туман, и утренняя роса играла брызгами солнца. Влад зычно пернул и вгрызся в кусок мяса. Коня мы завалили недавно. На костре он оказался ещё теплым.

В паре километров была усадьба с конюшней — зажравшиеся богачи. Зачем им кони, когда у них мерины под триста коней?

Из стойла выводили затемно. Богачи кутили, орала музыка, слышалась пьянка. Они пропивали нечестно заработанное, а мы забирали то, что нам причиталось.

Раньше я был электриком. Зарплата скромная, но стабильна. Влад — сантехником. Каждый день копался в говне. А Саныч траншеи рыл, трубы перекапывал — уважаемый человек был! Всех сократили. Всех, как одного. Всё из-за таких вод «коневодов». Автоматизация, прогресс. А мы остались ни с чем. Санычу стало нечем платить за съём, Влада выгнала жена, а меня — мать. И какая она мне после этого мать, а?

Жизнь стала суровой. Перебивались, чем могли. То коня завалим, то ещё кого. Побесполезней.

Трубы горели. Несмотря на рукастого Саныча.

Он навострился шерстить все помойки, временами находил ценные вещи: от шмоток до бухла. Ну кто выкидывает полупустую водку? Идиоты, ей-богу.

- Ммм, хорошо-о-о, - Влад смачно жевал. По кустистым усам развесились мясные гирлянды.

- Да-а-а, - подхватил Саныч. - Ради такого стоило хату терять.

- Дык… это-то и с хатой можно пожрать…

- А ты раньше коней валил так? Валил, а? Тебе б и в голову это не пришло, не припри вот так вот.

- М… угу…

Променять хату на мясо. Да ещё и на какое?! Конину, чтоб его! Сначала мучились, потом Саныч вспомнил, что где-то вычитал: её сначала немного отваривать надо. Притащил с помойки кастрюлю, приладил над костром, и дело стало идти мягче. И выходить тоже.

Но не жизнь это всё же. Так, существование.

Вылазки делали по мере необходимости, зря не светились. Разве что время от времени Влад вываливал свои гениталии в неожиданных местах: то на тропинке девочку встретит, то у магазина подкараулит. Было у него такое увлечение. Саныч не одобрял. Я тоже как-то попробовал, но не пристрастился. Не понял удовольствия.

Иногда Влад ловил на свой уд старушек. Чумных и беспощадных. Одна огрела его палкой, другая насмехалась, мол, было б чем хвастаться.

После этого случая Влад сник, как и его баболовные снасти.

А вот Санычу было, чем хвастаться, так что лошадиные крупы он оставлял себе. Наваливал помаленьку, пока те не начинали подванивать.

А я по-старинке перебивался с правой на левую.

И вот однажды сижу я за кустом, наяриваю, а Саныч подходит ко мне со своим крупом, весь зелёный.

- Отцом буду, - говорит, - смори, чё…

И показывает мне мешок у этого крупа с жеребёнком.

- Да он сразу там был! - вопил Влад.

- Не было! Не трожь его! Это сын мой!

- А вдруг дочка? - я стряхнул струхнину и натянул портки.

- Может, и дочка…

Потом дошло до нас с Владом, что Саныча белочка навестила. К счастью, отпустило, и он сам посмеивался, когда пожирал этого зародыша.

- А я ж говорил, что сыночек!

Ещё мы любили к культуре приобщаться. Я ж полкурса театрального закончил! Пока работали, не до того было, а тут — раздолье-то какое! Подпевали ансамблям на лавках и участвовали в плясках. Иногда нас разгоняла полиция, а из окон кричало зажравшееся в тепле бескультурье.

Однажды я решил на шпагат сесть. Думал, раз с электрикой и актёрством не вышло, может, спортсменом стану. Страну на Олимпийских представлю, золото получу. В зуб переплавлю.

Через неделю уже на метр ноги раздвигать начал, так вот Влад с перепою надумал тренировать меня, надавил сверху, и мои бубенчики чуть не стали пилоткой. Месяц прихрамывал. А с травмой в спорт дорога заказана, как ни крути. И не надавливай.

Много случаев разных у нас было, жизнь не щадила. Как-то ещё мы лошадь доили. Потом коня. Масочки для лица делали — вычитали, что полезно. Усы у Влада ещё кустистее стали. Он и удочку свою подмазывал, но там только волос больше стало, сама не выросла.

А хотелось сказки. Мир, говорили, полон чудес, а на деле — херня полная.