Консолио. Предчувствие.

Часть девятая. В серебре.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. В серебре

Интерриум. Руководство к применению

В Интерриуме Океан вернулся в свои пределы. И жители этой удивительной страны вышли на улицы. Одни, чтобы встретить новых членов братства, вторые – чтобы разобраться в себе, привыкнуть, выбрать свою дальнейшую судьбу. Но были и третьи – счастливцы, судьба которых была определена. Они не сомневались, не ждали, не метались между полюсами чувств. Они были необыкновенно спокойны, созерцательны, улыбчивы. Именно на таких постояльцев Интерриум не мог нарадоваться, потому что благодаря им здесь существовало равновесие.

Лабард был далек от местных страстей. Он был Комендантом Интерриума, а значит, обладал некой фактической властью – но, как и положено коменданту большого общежития, он старался этой властью особо не злоупотреблять, ибо его руководство было несколько номинальным. Об этом мало кто догадывался, для всех живущих здесь он был безусловным начальником как для Итернов, так и для людей.

Фредерик Лабард был хорошим Комендантом, он никогда никого не осуждал. Не заставлял человека страдать, как это часто делают на Земле так называемые психологи и наставники. Он великолепно чувствовал потаенное, то, что пряталось столь глубоко, что иногда даже Переход не мог обнаружить в человеке. И вот новый преставившийся персонаж возникал в воротах Интерриума – это действительно были ворота, а за ними, точнее, с ТОЙ стороны, - настоящий перрон. И привозил сюда людей реальный поезд. То есть, это был образ поезда, а если есть образ, значит, он функционирует. Так вот, люди сходили на перрон, и так как на всем его протяжении был лишь один выход – тяжелые кованые ворота, то все заходили именно в них.

А за воротами их встречали. Когда сам Комендант в своем лиловом вельветовом костюме, когда те, кто уже оБосхновался здесь и имел постоянную прописку. В любом случае, новобранцы оказывались в надежных руках. Была у этого места еще одна особенность – любой, оказавшийся в Интерриуме, словно в качестве подспорья получал назад утраченный «голос истины». Люди, живущие в мире физическом, не совсем верно именуют его интуицией. На самом деле – это «голос истины» или как называют его Итерны «оракул знания». Это та изначальная подстраховка, что дается всякому человеку от рождения, но не каждый может ее сохранить. У большинства она утрачивается, как рудиментарный орган, счастливцы не только сохраняют ее, но и развивают в течение всего воплощения.

В Интерриуме этот дар возвращается. Поэтому вопросы в этом месте возникают намного реже, чем где бы то ни было. Но, даже, несмотря на такой королевский подарок, многие сомневаются, вспоминают, анализируют, пристают с расспросами к коренным жителям, бродят с одного уровня на другой, приглядываются, прислушиваются, не сразу постигают чудотворность этого места.

Но постепенно осваиваются. И почти сразу понимают, сколько волшебной может быть мысль. Потому что Интерриум им дает понять: только пожелайте. Это не значит, что бывший бомж запросто намечтает хоромы олигарха, навороченный Lexus и собственный остров в Тихом океане, но Дом у него точно будет.

Пространство, пограничное между миром воплощений и Высшим Космосом, похоже на мощный томограф, сканирующий человеческие души. Когда-то о чем-то похожем написал польский фантаст Станислав Лем и назвал свою версию «Солярис». Только Интерриум в отличие от Соляриса не сублимирует человеческие мысли в образы. Это делают сами жители. Но перед тем как перейти в фазу мыслетворчества, они проживают заново прожитую жизнь, вспоминают самые важные мгновения и проводят работу над ошибками.

После этого Интерриум помогает им смириться. Смирение – особое состояние, далекое от покорности и равнодушия. Это не поражение, как принято его воспринимать, но скорее особое благодатное состояние духа – и разума и души. Смирение дистанцирует человека от того, что делало его соучастником собственной судьбы, оно поднимает его «над» всем, что волнует, болит, радует. Человек перестает быть заложником прожитого воплощения.

А дальше все складывается как нельзя лучше. К кандидатам приходит Комендант и беседует с ними. Ненавязчиво, ласково, легко, словно проводит экскурсию. Ни к чему не принуждает, не обязывает, просто информирует, дает понять, что Выбор – священный долг каждого. И люди выбирают. Им не приходится делить свою душу между прошлым и будущим, - это было бы слишком жестоко и Лабард это знает, - они просто формируют истинное желание. Как только оно обретает форму, начинается стадия воплощения, но не физического, а ментального.

Хотя. Тем, кто будет читать эту книгу, надо бы объяснить, что Интерриум – мир образов, зримых образов, живых, ярких. При этом, Интерриум - мир нематериальных образов. Хотя у океана есть все необходимые ему качества, трава – шелковая, цветы пахнут, камни мостовой и домов кажутся, куда как более, реальными, но все это образ, материя здесь не живет…

Но вернемся к той поре, когда Океан вернулся в свои пределы. Фредерик Лабард, влекомый неявным чувством, отправился туда, где предполагался дом Итерна Босха. И каково же было его удивление, когда дом обнаружился во всей своей абсолютной зримости, то есть, существа придумавшего его, здесь не было, а дом был. «Странно, - пробормотал Лабард, - может он еще вернется?».

Ничего странного в этом не было. Босх столь долго здесь обитал, что часть его мыслительной энергии продолжала удерживать фантазийный дом в виде конкретной формы. Лабард поднялся по ступенькам – прошел темный коридор и попал в большую залу. Стены, отделанные темно-дубовыми панелями, светлый пол, выложенный бледно-кремовой плиткой. Массивные бронзовые подсвечники с мерцающими огненными лепестками. «Кажется, здесь были зеркала….», - он нагнулся и поднял с пола острую звездочку, потом еще одну и еще, но тут же, прямо у него в руках они растворились без остатка. Босх был далеко, его энергия слабела. «Неужели после тебя, мой мальчик, ничего не останется…?» - в голосе Лабарда послышались несвойственные для него интонации сожаления. Он встал, огляделся. Образ дома постепенно бледнел. Надо было его покинуть прежде, чем он не исчез вовсе. Лабард повернулся и пошел к выходу, и только у самого порога его острый взгляд выхватил на светлом полу небольшой листок – Лабард наклонился и поднял его – вдвое сложенный, по текстуре напоминающий земную бумагу. Он развернул его и увидел текст, написанный красивым мелким убористым почерком. Первая же фраза объяснила все: «Девочка моя, если бы я мог быть смелее, но жизнь на Земле делает нас слабыми…».