Контракт на гордость

Глава 8

Лиза, 14 лет назад

 

Когда тебе восемь – весь мир против тебя.
Когда тебе тринадцать – ты против всего мира.

(с) к/ф «Сестры».

 

Пару недель назад мне исполнилось четырнадцать, я с гордостью получила бордовую книжицу под названием «паспорт», и, видимо, жизнь решила, что я достаточно взрослая для ее д***ма.

Этот хмурый ноябрьский день ничем не отличается от вереницы таких же. Я сижу в своей комнате, качая ногой, и безуспешно бьюсь над системой уравнений. К слову, математика никогда не была моей сильной стороной. Около полудня с грохотом хлопает входная дверь, и я с удивлением вслушиваюсь в папин голос. Обычно он не приходит домой на обед, потому что, во-первых, он очень загружен в своем офисе. Ну, а во-вторых, отношения родителей далеки от идеала. Когда-то приносившие эйфорию походы в кино канули в лету, совместные ужины стали редкостью, а букет цветов отец приносил маме года так три назад.

– Вера! – басит отец на всю гостиную, а я подпрыгиваю в кресле и поджимаю под себя ноги. Становится неуютно от нехорошего предчувствия, стянувшего обручем грудь. – Ты ничего мне не хочешь объяснить?

Я не слышу, что отвечает мама, но мне необходимо это знать. Поэтому я откладываю тетрадь в сторону и на цыпочках выхожу в коридор. Прижимаюсь боком к стене и задерживаю дыхание, когда папа срывается на крик.

– Отвлекись ты от своего дурацкого сериала! – негодует он, хватая пульт и все-таки выигрывая у телевизора битву за внимание собственной супруги. – Почему у меня на работе каждый второй говорит, что жена изменяет Истомину?

Желваки на его скулах ходят, руки сжаты в кулаки, а я поддаюсь липкой панике и прекрасно понимаю, что мой иллюзорный мирок вот-вот рухнет.

– Потому что это правда, Андрей, – спокойно произносит мать и вручает отцу небольшую белую бумажку, при виде которой его брови изумленно ползут вверх. – Я развожусь с тобой.

– Повестка в суд? Серьезно?

Пространство вокруг меня плывет, паззл никак не складывается, и я не могу осознать, что черное – это белое, белое – черное, а мы уже давно не любящая друг друга семья. Сейчас хочется кричать, бить посуду и совсем не хочется видеть никого из родных. Так что я возвращаюсь в комнату, накидываю толстовку с капюшоном, засовываю сиди-плеер в ее бездонный карман и опрометью скатываюсь по лестнице на первый этаж. Папа что-то кричит мне вслед, но я не слушаю. Выбегаю на улицу и несусь вперед, не разбирая дороги. И едва ощущаю, что сверху падает мерзкий колючий мелкий дождь, пробирающий до костей.   

Я бреду в никуда, глотаю соленые слезы вперемешку с водой и на всю громкость врубаю «Комиссара». Пробирающий до мурашек голос поет «А помнишь наш вечер и белый снег, ложился на плечи тебе и мне, шел первый и теплый снег декабря, тогда я не знал, какая ты дрянь», когда по узкому тротуару мимо пролетает парень. Он цепляет меня своей огромной спортивной сумкой, я впечатываюсь ладонями в стеклянную витрину и, выплескивая всю злость на случившееся в доме родителей, кричу ему в спину: «Придурок!». Он молча продолжает свой путь, я же спотыкаюсь, не замечая булыжника, и пропахиваю сантиметров тридцать асфальта. Еще больше раздирая дырявые модные джинсы и стесывая колени в кровь.

Я обиженно соплю, когда чужие пальцы осторожно прикасаются к подбородку, и совсем не могу разобрать черт чужого лица из-за плотной пелены слез. Вижу только темные карие глаза, лучащиеся неподдельной тревогой.

– Ну и зачем ты вернулся? – недовольно спрашиваю у сидящего передо мной на корточках широкоплечего брюнета, который игнорирует мой вопрос.

– Так ты девчонка, – недоуменно бурчит парень, когда капюшон падает мне на плечи и открывает длинные, ниже лопаток волосы. И пока я горько реву, не в состоянии объяснить, что причина вовсе не в саднящих коленях, он допытывается: – Сильно ударилась? Болит?

Он представляется Сашей, подхватывает меня под мышки, ставит на ноги и тащит за собой. Потому что опаздывает на тренировку и не может бросить мокрую, грязную и грустную меня здесь, в луже. Так я оказываюсь перед обшарпанной коричневой с многочисленными выщерблинами дверью, которая ведет в полуподвальное помещение. 

– Это боксерский клуб. Здесь я занимаюсь, – заметив мою растерянность, поясняет Саша и улыбается уголком рта, демонстрируя озорную ямочку на левой щеке, сражающую меня наповал. – Не бойся.

Как ни странно, я не боюсь. Совсем. По необъяснимой, непонятной мне самой причине я доверяю новому знакомому и с легким сердцем спускаюсь за ним в оборудованный зал. Где места хватает впритык для десяти упражняющихся парней в возрасте примерно от тринадцати до восемнадцати лет. Конечно, мать непременно обозвала бы меня неосмотрительной дурой, если бы узнала, что я без лишних вопросов пошла непонятно куда с человеком, которого вижу в первый раз. Но ее возможные ахи и вздохи волнуют меня в последнюю очередь.

– Волков! Где тебя черти носят? – отчитывает Сашу низкорослый коренастый мужичок со свистком на груди в копирующем известный «Адидас» темно-синем спортивном костюме с белыми полосами. 

– Извини, Григорич! У меня тут по дороге… форс-мажор случился, – виновато разводит руками парень, ну а я выныриваю у него из-за спины и улыбаюсь той самой улыбкой, перед которой никогда не может устоять отец.



Отредактировано: 20.04.2021