Корешок

Часть вторая. Лицом к ветру. Глава первая. Дед. *** Пароход «Ташкент». - Пацаны, пацаны ... - «Огненный человек»***

В порту миновали несколько пароходов, стоявших. под разгрузкой. За ними Федя увидел высокий, прямой нос и на нем четкую надпись: «Ташкент».

- Вот он наш красавец, любуйся! - сказал Жора.

У Феди сердце забилось. Он остановился, задрав голову.

Огромный шеститрюмный пароход стоял у причала. Над широким верхним мостиком возвышалась надстройка. Над ней высилась дымовая труба. На крыльях виднелись скорострельные пулеметы. А над площадкой кормовой надстройки навис длинный ствол дальнобойной пушки.

«Ташкент» уже был почти выгружен. Парадный трап шел круто вверх. Федя, неловко хватаясь за леера обеими руками, приотстал от Жоры, Тот оглянулся, приободрил:

- Смелее, Корешок! Запомни, мужчины уходят в моря, чтобы мальчишками вернуться на берег.

Возле каюты старшего механика Жора подобрался и решительно постучал.

Старший механик Яков Семенович Кудановский находился в плохом настроении: скоро отход, а дел еще невпроворот. Он только что поднялся из машинного отделения и, поддергивая старые сингапурские брючки, которые все сползали с брюшка, сновал, как челнок, по небольшому салону и ворчал: «Кому работать?! Людей - раз, два и обчелся. Да и те вымотались. Кому готовить машину к рейсу?! В кочегарке полный завал. Средний котел до сих пор не чищен. А кто чистить будет?!»

С досадой махнув рукой, Яков Семенович выглянул в открытый иллюминатор. На причале девушка-крановщица, подавая гаечный ключ чумазому подростку, понуро склонившемуся над электромотором, что-то выговаривала ему.

Старший механик разозлился на себя: «Пацаны работают, а я митингую. Нашел время! Что, инструмент держать разучился? Давай-ка влазь в робу. А что делать? - Он улыбнулся: это была его поговорка. - Действительно, что делать, когда работать надо не покладая рук. На фронте - там не до сна, а я тут, в тылу, в салончике прохлаждаюсь, чиновник!»

Яков Семенович распахнул рундук, чтобы достать рабочий комбинезон, но тут послышался бойкий стук в дверь.

Вошел Жора. За ним, споткнувшись о комингс, Федя. С замиранием сердца он увидел, как выцветшие глаза старшего механика прищурились, и пролепетал:

- Здравствуйте.

В ответ - грозовое молчание.

Но Жора как ни в чем не бывало начал:

- Товарищ старший механик, между прочим, я выбил в кадрах кадра. Знаете, чего это мне стоило. Легче две ходвых вахты подряд отстоять, чем убедить Нельсона! Но вы меня знаете. И он дал кочегара первого класса. Какой кадр! - и Жора уважительно повернулся к зардевшемуся Феде. - Настоящий огненный человек. Фаирман, одним словом. Таких кочегаров по Владивостоку поискать. У него и головной с маслом. Соображает! Фамилия - Корнев. Не слыхали? Не смотрите на его молодые годы. Он, как и я, успел пройти огни, воды, котельные змеевики и живым выйти. На самом «Франце Мерингe» школу начинал. А там котелки, вам ли говорить, между прочим, времен Петра Первого.

Федя слушал, и у него уши становились пунцовыми. Он не знал, куда себя деть. «Ну чо врет, чо врет-то! Разве можно так?» Ему было стыдно поднята глаза на старшего механика.

А Яков Семенович смотрел на ребят и думал: «Пацаны, пацаны! Славные вы наши ребята. Надежда наша. Честное слово, не пришли бы вы на флот в эти годы, пришлось бы нам, старикам, на море туго. Кто остался?! Одни утонули. Другие на фронте погибли. Третьи еще воюют. А вот эти пацаны - в чем и душа держится? - вахту приняли и стоят. И не только любовь к морю привела их сюда. «Ты что сделал для фронта?» - стучит и в их маленькие сердца. И они рвутся на самые трудны участки. А заманчивее и труднее моря нет. Тут и шторм, ту и вражеская торпеда. И они становятся моряками. Сколько уж через мои руки прошло таких ...»

Старший механик растрогался и, чувствуя, как все больше смягчается его сердце, щурился еще сильнее, чтобы не выказать всего, что было у него на душе. «Ну, ну, брат, не расслабляйся. В море не в бирюльки играть выходим. Кто знает, вер немея ли? …» •

- А Нельсон, между прочим, вам привет передал, переусердствовал Жора. - Ежели бы, говорит, не ваш замечательный старший механик, умеющий ценить молодых моряков, то говорит, не направил бы на «Ташкент» такого золотого кадра.

Яков Семенович, кажется, задохнулся. Он упал в кресло хлопнув ладонями о подлокотники: «Так вот кто моей добротой пользуется! Направляет одного за другим. Ох, Нельсон, доберусь я до тебя, иллюминатор вставлю заместо глаза. Кадра подсунул. Да Юрчика от такого кадра кондрашка схватит. Кочегар первого класса! Видано ли! И этот говорун в электрики метит…»

Жора, подмигнув ободряюще Феде, заявил таким тоном, будто ему некогда больше разговоры разговаривать:

- Чего резину тянуть, Яков Семенович? Мы, между прочим готовы: Корнев - в кочегарку, а я в - в электромастерскую. И обещаю, динамо-машина, самый ответственный механизм на «Ташкенте», конечно, после котлов, и стучать не будет и искрить тоже.

С этими словами он протянул старшему механику Федино направление.

А Феде показалось, что не бланк Жора держит, а его мечту, вот она, вся в этой канцелярской бумажке. Легкая, невесомая, трепетная. Ее можно порвать, смять, выбросить в урну, швырнуть в иллюминатор, где ее подхватит ветер и унесет. И все! И в этой каюте закончится еще не начавшаяся Федина морская судьба. А он уже не представлял себе жизни вне этого парохода с его крейсерским носом, высокой трубой, пушкой; не представлял все это без отчаянного Жоры Между Прочим и даже без старшего механика с его хитрым прищуром.