Корешок

Глава шестая. Вызов океану. Шторм. - Трудная вахта. - Авария. - Все за одного

Шторм хлестанул по скулам «Ташкента» сразу, как только, тот вышел из горла Первого Курильского пролива на простор Тихого океана.

К счастью, Федя успел сдать вахту. Он наскоро помылся, не пошел ужинать и, уже чувствуя, как подступает тошнота, забрался на койку, «Теперь пускай штормит. Впереди целых восемь часов. Можно себе лежать и лежать. Никто не поднимает. Никто не осудит. Это не в Жорином очкуре прятаться. Да и никаких занятий сегодня нет, собрания тоже. А боевые тревоги, по которым надо подниматься и бежать сломя голову на свой пост, отменены. Пройдет время, шторм утихнет, болтанка кончится, и можно будет стоять новую вахту... »

Так успокаивал себя Федя. Но в душу вкрадывалось сомнение - выдержит ли: «Рейс-то какой! В Америку. Через весь океан. Суток пятнадцать, а то и больше придется идти без всяких заходов. Это же сколько вахт! А если все время океан качать будет-вывернет всего наизнанку. И тогда вся команда увидит, какой я моряк на самом деле».

Он вспомнил профсоюзное собрание, которое было перед началом рейса. Тогда помполит сказал:

- Это у нас первый рейс через океан в мирные дни. Но расслабляться не следует. Японцы еще воюют с Америкой, и кто знает, что у них на уме. И второе. Родине сейчас нужен хлеб. Мы идем за пшеницей. Наша задача - доставить ее в кратчайший срок. Каждая вахта должна бороться за мили. Чем больше пройдет - тем лучше. Скорость вращения лага за кормой зависит от рулевого, от машиниста и кочегара.

Тогда Феде показалось, что при последних словах Анатолий Васильевич взглянул именно на него, словно спросив: «А ты, Корнев, не подведешь?»

- Эх, откуда взялся этот штормяга на мою голову! - вздохнул Федя. Он попытался уснуть, но не мог: все думал, как избавиться от морской болезни.

Пока у него был один выход, который посоветовал когда-то Жора, - отлеживаться. Так он и делал. О слабости его, кажется, никто не догадывался. Всегда выручал Жора. И что только не выдумывал, чтобы прикрыть Федю. Бывало, вахтенный механик спохватится: куда, мол, Корешок, запропастился? Жора, не моргнув глазом, тут же придумает. И всякий раз другое. То у него Федя выбежал на верхнюю палубу, чтобы развернуть раструб котельного вентилятора к ветру. То вдруг скажет, что у того после несвежего компота произошло расстройство желудка. А то, не придумав ничего подходящего, расскажет совсем уж невероятную историю, слушая которую, даже сам старший механик забудет, о ком и о чем спрашивал.

На этот раз, если проклятый шторм не кончится до начала вахты, Феде придется надеяться только на себя.

Закадычные друзья как рассорились, так ни в какую не желали мириться. Жора больше не забегал в кочегарку и не пел свою песню про «гвардии вахту». В каюте не разговаривали. В душевую после вахт вместе не ходили, хотя до этого любили натирать спины друг дружке. В столовой, удивляя всю команду, которая не знала причины их распри, садились за разные столы. А когда они неожиданно сталкивались в тесноте машинного отделения, Феде казалось, что Жора, хмурясь, так и хочет сказать ему: «Я, между прочим, таких в упор не вижу!» «Сам обидел. Батей попрекнул», - думал Федя, тоже «держа» характер.

Он все не мог заснуть, а потом из столовой вернулся Жора.

Щелкнул своим ночником и начал не спеша раздеваться, что-то мурлыкая.

"Ишь ты, котеночек нашелся! Ждет поди, когда помощи запрошу? Жди-жди, не дождёшься», - Федя засопел, давая понять, что спит непробудным сном.

А Жора громко хлопнул дверцей рундука, достал гитару и, развалившись на койке, начал «концерт», совсем не беспокоясь о том, что разбудит товарища по каюте, не думая, что тому надо отдохнуть перед ходовой вахтой.

На этой дубовой скорлупке

Железные люди живут.

Пусть волны доходят до рубки,

Но с ног они нас не собьют.

Федя невольно прислушался. Слова нравились. Да и пел Жора как никогда здорово. «Наверно, на него шторм тоже влияет, но по-своему. Недаром говорят старые моряки, что укачиваются все, девяносто девять человек из ста. Только одни в одну сторону, а другие в другую. Кто начинает есть много, а таким, как я, совсем не можется. Вот он поет: а тут хоть плачь».

Бушуют ветры, стонет шквал,

Рыдают снасти.

Кто с ветром морским не воевал,

Тот не узнает счастье!

Песни дразнили, вызывали зависть к Жоре, ко всем, кто мог сейчас стоять вахту, как будто и не было никакого шторма. Для таких море всегда свое.

«А я не такой, видно, - ревниво думал Федя. - О таких, как я, говорят: любит море с берега».

А Жора будто почувствовал, что было в душе у Феди, и запел:

Набрали пассажиров, вербованных в Сибири.

В твиндеки насадили, хоть соли.

Концы поотдавали -

В твиндеках застонали,

А слабые совсем уже дошли.