Корешок

Глава седьмая. В Ванкувере. ***Друг-наставник.-Встреча с фашистом.–Откровенность часового мастера.–Жертвенник последним из могикан.-Тяжкая новость.***

Федю качали. На пустынный причал, точно такой же, на который некогда он сошел с «Франца Меринга», выбежали из темного пакгауза меднолицые, полуголые индейцы с длинными цветными перьями в черных, распущенных до плеч волосах, схватили его и что-то вопя, начали подкидывать.

Он проснулся и едва не вылетел из койки от толчка снизу. Это Жора, задрав ноги и упершись ими в сетку койки, раскачивал ее и кричал:

- Земля! За иллюминатором, между прочим, Америка!

Федя откинул одеяло и ошалело прильнул к иллюминатору. «Ташкент» осторожно, будто ощупью, двигался в плотной темноте. Высоко над ним тянулась цепочка огней да неясно чернели переплетения каких-то ажурных балок.

- А что это?

-Мостик, Корешок, мостик! Бежим смотреть на заграницу, - дернул Федю за ногу Жора. - Ночью она куда красивей.

Через минуту друзья уже были на верхней палубе.

«Ташкент», пройдя под мостом, оказался в окружении огней. Синие, зеленые, голубые, красные, они вспыхивали, мелькали, гасли, переливались, образуя странные фигуры: то ногу в остроносом ботинке, то негритянские губы с дымящейся сигарой, то штанины, будто натянутые на высокие ходули, то тужурку с широкими, прямыми плечами, то бутылку, из которой пенился какой то напиток. И надписи, надписи. Все это отражалось в бухте, словно в черном зеркале.

- Вот это да! - только и повторял Федя, вертя головой. – Как в сказке. Не увидел бы сам, ни в жизнь не поверил.

- Да, Корешок, - сказал Жора. - Тут такие мостики любой «шип» пройдет и клотиком не зацепит. А кто захочет оттуда нырнуть, пока до воды кувыркаться будет, его душа, как дымок из нашей трубы, вылетит и растает.

- С таких поди безработные и прыгают, как Владимир Маяковский писал?

- С таких! - подтвердил Жора. - Чтобы наверняка. Но сейчас не прыгают. Сейчас здесь безработных тю-тю, между прочим.

- Ты их не видел?

- Нет. Пока нет. Бывал и в Сан-Франциско, и в Лос-Анджелесе, и в Сиэтле, и в Портленде, да мало ли где, а безработных не встречал.

- А куда они делись?

- Газеты больше читать надо, радио слушать. Они были, когда войны не было. А теперь есть на что работать, вот все и заняты. И зарабатывают так, что нам и не снилось. На войне зарабатывают. Ты думаешь, даром нам капиталисты тушенку давали, хлеб? Жди, так они и раскошелились. Вот тебе и шикарная иллюминация, и в магазинах, посмотришь, всего навалом. -Жора помолчал, прислушиваясь к грохоту цепи, которую сбрасывал «Ташкент», отдав якорь. - А нам бы не воевать, мы бы тоже понастроили, между прочим. Но ничего, война за кормой осталась. Подожди, и у нас Владик будет красив. И не только ночью. Построим на сопках белые здания, мраморные террасы, скверы по набережным разобьем, фонтаны пустим, зажжем навалом огней, если надо будет, - тоже залюбуешься, вот увидишь.

- Хорошо бы! - мечтательно произнес Федя.

- Так что рот на заграницу не разевай. Помни, что мы торговые моряки Советского Союза - победителя.

- Да ладно тебе учить-то, скажи лучше, а индейцы тут тебе попадались?

- Какие еще индейцы?

- Ну как в книгах.

- Есть в парках, вроде украшения.

Прозвучала склянка и позвала друзей на вахту.

Утром «Ташкент» пришвартовали к причалу, где поднимались колонны зернохранилищ. Федя думал, что тут, в загранице, как и на родине, сразу же, не задерживаясь, кинутся грузить судно. Но в порту не очень торопились. И было обидно. Казалось, американцам безразлично, ждут ли в России хлеб или нет.

- Сытый голодному не товарищ, - бросил Жора. - Подожди, они еще несколько суток будут резину тянуть, а потом устроят еще «газовый день».

- Какой еще «газовый день»?

- Когда обрабатывают все отсеки ядовитым газом, чтобы уничтожить грызунов. Добра без худа не бывает. Этот «газовый день» нам на руку. Отпустят в город с самого утра до самого вечера. Насмотримся на заграницу до тошноты.

Жора как в воду глядел. Действительно был «газовый день», и друзей отпустили в город с Юрчиком. Он как старший дал им пять минут на сборы и сказал, что будет ждать у трапа.

Федя, прибежав в каюту, вынул из рундука флотские клеши и тельняшку. Но Жора выхватил их у него и засунул обратно.

- Здесь тебе не Владик. Флотец нашелся. Мы люди мирной профессии. Торговые моряки, А торговля - это дружба. А дружба имеет обличье гражданское.

- А в чем я тогда пойду, в твоем «между прочим», что ли?

Жора снял с вешалки своего рундука голубую шелковую сорочку, галстук, уже завязанный широким, модным узлом, и брюки из темного английского бостона:

- На, держи! А ботиночки твоего редкого размера сейчас перехватим.

- А ты ... ты не пойдешь из-за меня? - обеспокоенно спросил Федя. - Нет, Жора, лучше я останусь.

- И будешь отравлен, как последняя крыса! А мне, между прочим, тебя жалко, все-таки кореш. Так что оба идем, и оба не голенькие. Ты морской закон забыл? Переодевайся, я сейчас.