Коробка

Коробка

— А что у вас в коробке? — спросила моя дочь.

— Дэлия, — сказала я, — не приставай к женщине.

Было воскресенье, а до Рождества оставались две недели, стемфордский поезд был переполнен выстроившимися в ряд покупателями с пакетами, но нам повезло отыскать места. Женщина с коробкой сидела лицом ко мне и моим сыновьям, Кларку и Джейку, мы втроём прижимались друг к другу на сиденье напротив, а Дэлия устроилась возле нас. Я могла понять любопытство Дэлии. Женщина держала красную квадратную коробку для подарков на коленях, сжимая так, будто боялась, что её отнимут с минуты на минуту. Она не отпускала её уже две остановки — с того момента, как села.

Она была высокой — два метра, а возможно и больше, метра два с лишним лишнего весу, из-за которого сильно вспотела, несмотря на холодный сухой ветер, врывавшийся каждый раз, когда двухстворчатые двери вагона открывались за нашими спинами. У неё было прыщавое лицо и густые волосы; одета в коричневое пальто, уже много лет как не новое, поверх измятого платья. По моей оценке, платье было на ней короткое, чем следовало. Колготки были намного светлее платья. Женщина улыбнулась Дэлии и посмотрела на коробку — картонную, где-то один метр в ширину, обёрнутую блестящей красной бумагой.

— Подарок, — сказала она, глядя не на Дэлию, а на меня.

Её голос был, как у заядлой курильщицы — сухой и хриплый. Хотя, может она простудилась?

— Можно взглянуть?

Я прекрасно знала, в чём дело. Не так уж и просто провести весь день в Нью-Йорке с двумя восьмилетними мальчиками и шестилетней дочерью, когда они знают, что неподалёку находится магазин игрушек. Даже если ты уже сводила их на представление и покатала на коньках. Даже если их подарки уже давно куплены и спрятаны под кроватью в ожидании своего часа. Там всегда находилось что-то, чего они раньше и представить не могли.

Мне пришлось воевать с ними — особенно с Дэлией — чтобы сесть на поезд в 4:50 и успеть в Раи (Городок возле Нью-Йорка) к ужину. Но на уме у неё по-прежнему были только подарки.

— Дэлия...

— Ладно вам, — сказала женщина. — Всё нормально.

Она посмотрела в окно. Мы уже подъезжали к очередной станции. Женщина приоткрыла коробку со стороны Дэлии, сантиметра на четыре, чтобы больше никто не увидел. Лицо Дэлии засияло и она, лукаво улыбнувшись, посмотрела на Кларка и Джейка, а затем заглянула в коробку. Улыбка медленно потухла и сменилась какой-то озадаченностью. Я подумала, что там было что-то, с чем она была совсем не знакома. Она посмотрела ещё немного, но недоумение всё не сходило с её лица. Женщина закрыла коробку.

— Мне пора, — сказала она. — Моя остановка.

Она ушла, и её место сразу же занял мужчина средних лет с тяжёлой сумкой, которую он устроил у себя на коленях. Я почувствовала спиной холодный декабрьский ветер, когда поезд выпустил пассажиров. Женщина, скорее всего, вышла.

Дэлия посмотрела на сумку мужчины, смутилась и спросила:

— Подарки?

Он кивнул и улыбнулся. Дэлия предпочла больше ничего не спрашивать.

Поезд тронулся. Следующая остановка — наша. Выйдя на ветреную платформу Раи, мы спустились по лязгающей металлической лестнице.

— Что у неё там было? — спросил Кларк.

— У кого?

— У тёти, дура, — сказал Джейк. — У тёти с коробкой. Что было в коробке?

— А. Ничего.

— Ничего? Как? Она пустая?

И они побежали к нашему автомобилю, стоявшему во втором ряду стоянки справа. Я не услышала, что она ответила. Если она вообще ответила. К тому времени, как я открыла авто, девушка с коробкой вообще вылетела из моей головы. Этим вечером Дэлия отказалась кушать. Такое иногда бывало. Такое со всеми детьми бывает. Не хотят от чего-то отвлекаться либо чересчур много перекусывали днём. И я, и мой муж Стивен выросли в семьях, в которых господствовал менталитет переживших Великую депрессию. Если ты не хочешь доедать — это очень плохо. Ты должна сидеть за столом, еда остывает всё больше и больше, и никуда не встанешь, пока не опустошишь тарелку полностью. Мы не собирались поступать так же с нашими детьми. И большинство экспертов соглашаются, что в этом нет ничего плохого. И уж тем более не стоит из-за этого ругаться. Поэтому мы разрешили ей не садиться за стол. Следующим вечером — в понедельник — то же самое.

— Что такое, — спросил Стивен, — ты съела пять десертов на ланч?

Он, похоже, говорил почти серьёзно. Десерты и пицца — вот чем обычно питаются наши дети в школьных столовых.

— Нет. Просто не хочу есть и всё.

Мы не стали заострять на этом внимания. Но я не сводила с неё глаз целый вечер — ждала, что во время рекламной паузы, прерывающей какой-либо ситком из тех, что мы смотрим по понедельникам, она пойдёт на кухню за пачкой чипсов или банкой жареного арахиса с мёдом. Но так и не дождалась.

Она пошла спать, и даже стакана воды не выпила. Нельзя сказать, что ей нездоровилось. Цвет лица оставался таким же, как всегда, и она смеялась над шутками со всеми. Я предположила, что она чем-то заболевала. Стивен со мной согласился. Конечно же заболевала. Обычно у нашей дочери был неотменный аппетит. Я не сомневалась, что следующим утром она будет умолять не идти в школу, ссылаясь на головную боль либо расстройство желудка. Но она не стала. Так же она не стала есть свой завтрак. Вечером — то же самое. Это было особенно удивительным, потому что я приготовила макароны с мясом и подливкой — вряд ли в моём репертуаре отыщется что-то, что дети любят больше. Несмотря на то, что — или потому что — это было одно из моих простейших блюд. Но Дэлия просто села и сказала, что не голодна, довольствуясь тем, что смотрела, как другие накладывают еду себе на тарелки. Муж пришёл домой поздно, после крайне тяжёлого дня — он работает в брокерской фирме в Сити — и очень изголодался. Он выглядел уставшим от повторяющихся отказов нашей дочери кушать.

— Слушай, — сказала я. — Ты должна поесть хоть немного. Ты ведь три дня уже ничего не ела!

— Ты ела что-нибудь на ланч? — спросил Стив.