Король мёртвых

Король мёртвых

- Долгой жизни и честной смерти, милорд.

Серое утро. Раскисшая, стоптанная в грязь земля, влага в воздухе, мелкими каплями оседающая на коже. Осень лезет мокрыми руками в чужой дублет...

В мой дублет.

- Долгой жизни, сэр Аррен, - ответил я негромко. - Пришли посмотреть на казнь?

- Я пришел проводить несчастного в последний путь.

- Вам он нравился? - поинтересовался я. - Впрочем, не отвечайте... Я знаю, что нравился.

- Он так молод.

"Он стоил мне восьми солдат."

- Сэр Олбери приговаривается к смертной казни, - возвестил глашатай. Потом сделал паузу - казалось, я слышу, как толпа вдохнула и замерла... Тишина. Лишь издалека доносится обычный гул: шлеп, шлеп, шлеп и всхлипывание грязи под сотнями ног. Хучи не знают усталости. Месяц и два дня назад я думал, что сойду с ума от этого шума... Обманывался.

- Он будет повешен.

Роковые слова отзвучали, и я увидел, как в одночасье молодость обращается в старость. Сломался. Он готов был умереть, этот сэр Олбери, дерзкий и отважный рыцарь, красавец и волокита... Глупец, нарушивший мой приказ. О чем он грезил? Не просить, не умолять, твердо шагнуть на эшафот и положить буйную голову на плаху...

Уйти красиво.

Только вот я не верю в красивую смерть.

Смерть -- уродлива. Чтобы убедиться в этом, достаточно сделать два шага за ворота...

- Приговор привести в исполнение немедленно. Генри Ропдайк, граф Дансени, писано восьмого октября, тысяча пятьсот тридцать второго года от рождества Господа нашего, Иисуса Христа...

Какое страшное молчание. Мертвой тишину делают люди... и хучи.

Шлеп, шлеп, шлеп.

Я обвел взглядом толпу. Ну, кто из вас самый храбрый? Кто попросит за Олбери. Ты, толстяк? Или ты, лысый? А, может, предоставите это женщине -- какой-нибудь сердобольной старухе? Ее-то уж точно не трону...

- Милости, милорд! - взвыл голос. - Честной смерти! Милости!

Наконец-то.

А то я устал ждать.

...Мне всегда казалось, что я умру осенью. Шагну в объятия старухи с косой, свалюсь в грязь, под ноги наемной швейцарской пехоте -- острие алебарды пронзит кирасу и войдет в живот. Но умру я не сразу. Рана загноится, будут кровь, жар и мучительные сны. А еще через несколько дней, почернев и воняя, как брошенная волками падаль, я отойду в мир иной. Жаль, что я лишился юношеских грез о героической кончине... Прекрасная дама, рыдающая над телом рыцаря, наденет на его белое чело венок из красных роз и запечатлеет на устах... Жаль.

Прекрасная дама, рыдающая над хладным телом, гораздо приятней хуча, с громким чавканьем это тело пожирающего.

- Честной смерти, Генри, прошу тебя, - шагнул ко мне Вальдо. Рослый и плечистый, с белыми усами и черной шевелюрой, Вальдо хороший боец, но никудышный правитель. Он не понимает. Нельзя давать черни даже призрачной власти над собой. Были жестокие правители, были умные правители, были жестокие умные правители... Добрых -- не было. Вместо них правили другие.

В жестоком деле доброта - сродни глупости.

- Кузен, Алан Олбери - всего лишь мальчишка, - вступил Сидни. Как же без двоюродного братца?

- ЧЕСТНОЙ СМЕРТИ! - кричит толпа.

...Ему двадцать три с небольшим. И он стоил мне восьми солдат.

Я поднял руку. Толпа смолкла, "жалельщики" отступили назад и приготовились слушать. Вот только услышат ли они меня...

- Вы просите милости? - я обвел взглядом площадь. Ожидание, весомое, словно тяжесть кольчуги, легло мне на плечи. - Ее не будет.

Толпа выдохнула...

- Святой отец, - обратился я к священнику. - Сэру Олбери нужно исповедаться... Пусть Господь его простит.

- А вы, милорд? Неужели..?

- Я, в отличие от Господа, прощать не умею, - сухо сказал я. "И, может быть, именно поэтому до сих пор жив."

...Мертвое тело вдруг дернулось, заплясало на веревке, серые губы искривились в неестественно широкой улыбке, обнажая зубы. Налитые кровью глаза - черные и вылезшие из глазниц - казалось, взглянули прямо на меня.

Глаза хуча.

Я дал знак.

Один из стражников, Мартин, шагнул вперед, ухватил бывшего сэра Алана Олбери за щиколотки, повис на нем всем телом. Веревка натянулась. В мертвой (шлеп, шлеп, шлеп) тишине отчетливо прозвучал скрип пеньки...

Другой стражник, Аншвиц, ударил.

Острие алебарды вонзилось дергающемуся Олбери под челюсть и вышло из затылка. Мертвец обмяк. Кончено! Хучи тоже умирают. Достаточно нанести удар в голову, разбить череп или снести голову с плеч...

То же самое, проделанное с живым человеком, называется честной смертью.

Такой смерти просили для несчастного Алана Олбери...

И я отказал.

...Влага мелкими каплями оседает на коже, осень лезет мокрыми руками...