Королевство трёх Светил

Глава первая: «Кула-Бьяла»

Тоска по родным краям ещё не успела меня обуять, но уже подкрадывалась где-то в глубине души. Медовая листва поздней солнечной осени сияла в лучах двух дневных светил. Водная гладь озера Молочное лучилась и мерцала, берёзовые колышки, вбитые вдоль тенистой тропы, постепенно редели. Последний путеводный столбец с перечёркнутой надписью «Лазурные Шхеры» остался позади, а перед нами раскинулось необъятное холмогорье земель Королевства Трёх Светил. Глубокие, практически чёрные в низинах пади сменялись пушистыми хвойными возвышенностями изумрудного цвета. Словно написанные кистью художника, искрящиеся, бесчисленные островки чинных пшенично-шафрановых лесов, изредка соседились с медными полями и крохотными хрустальными зеркальцами озёр. Вмиг захотелось искупаться напоследок, ведь с каждым днём становилось всё холоднее, зима приближалась, а к следующему лету даже шхерские боги и Великие Отцы не знают, что с нами станется.

Я окинул взглядом небеса, усеянные млечными прядями перистых облаков. Меж ними теснились столпы жёлто-янтарного света, ласкающие природу своим теплом в последний раз. Даже вечно настороженный и готовый к охоте беркут, лениво парил играючи улавливая потоки ветров, видимо примиряясь с неминуемой нуждой кочевать на юг, куда держали путь и мы трое: я, мой брат Елей и наш оруженосец Елушка.

Спускаясь с холма, мы несколько раз, чуть не перевернули обоз, а у лошадей то и дело ноги подкашивались на неровной дороге. Чудом, не без моих молитв, мы всё-таки оказались в низине, куда свет солнц почти не попадал, сразу стало зябко, под копытами слышалось влажное хлюпанье непросохшей земли.

– Вот и покинули родные земли. Эх-х. – молвил вполголоса брат. – Теперь имя рода нашего Вальедонского тем меньшую силу имеет, чем дальше к югу направляемся…

– Ты только и мечтал, что сбежать, – Хоть и привыкший к тяге брата за пределы родных земель, я всё ещё недоумевал в глубине души. – а теперь горя хапнем, будем знать.

– Не хапнем, – ответил Елей со стальной уверенностью в голосе. – я-таки не лыком шит, что такое война знаю не понаслышке, да и ты чай не гортензию собирал во дворе, за свои семнадцать зим, а?

– За свои семнадцать зим я так поднаторел, что мельеторка сейчас на моём скакуне покоится, а не на твоём.

– Давеча медовуха по усам стекала, я не то что фехтовать, я меч еле в руках держал. И то надавал тебе плашмя по щам, до сих пор щёки алые! Ха!

– По щам может и надавал, а мельеторка всё равно у меня, вот и думай.

– Вам лишь бы помериться мельеторкой, а как встретим на пути вышеградских разбойников, так мало нам не покажется. Вся ваша бравада превратится в мольбу о пощаде. Арханцы – народ нетерпимый, горячий. Слухи ходят, что они уж все леса прилежащие заполонили.

Оруженосец не смог сдержаться и внёс свою угрюмую лепту в разговор.

– Ты, Елушка, давай не принижай нас, а то ишь, думает мы с тобой вышеградских головорезов не сдюжим, Бадьян, слышал, а? Арханцы его пугают… Да я лучами Светил благословлённый, плечом к плечу с арханцами между прочим шакшийцев резал только в путь! – Продолжал свою браваду Елей. – Не сдюжим, ха! За себя говори, Елушка!

– Доколе их будет хотя бы трое, сдюжим. А коли четверо попадётся на пути, тут уж Елушке самострел доставать придётся.

– Трое?! Да ты верно шутишь, забыл, как мы разобрались со шхерскими душегубами? Семеро на двух! Три зимы минуло с тех пор, а мы упражняться не прекращали меж тем!

– То жалкие душегубы с топорами наперевес, а то арханские изгои, что через войны прошли.

– Я так-то тоже войну прошёл, не забывай.

– То ли прям война?

Я посмотрел на Елея исподлобья.

– Что, коли не война?

– Будь по-твоему, я там не был.

То конечно война была и кровопролитная, изредка я брата подстёгивал, ибо ну уж совсем тоскливо в пути бывает, аж глаза слипаются. Хочется немного попроказничать.

– Я там был! – Молодой Елушка опять заладил. – Война, война! Самая настоящая! За право рода Вальедонского жить и здравствовать!

Светила уж прятались за горизонт, а ходу было ещё десятки вёрст.

– Заночуем здесь – озябнем, будем идти всю ночь – лошади выдохнутся. Да и шиш его знает, что нас впереди ждёт, не нравится мне эта низина. Дурно пахнет здесь, только ртом и вдыхай, лишь бы смраду не ощущать.

У Елея был совсем уж плохой настрой. То ли голова весь день у него зудела после медовухи, то ли из-за рапиры расстроился.

– Чего это озябнем? Костёр разведём, Елушку на дозор поставим, и никто нас не тронет. – Я был твёрдо уверен, что оставаться здесь можно и нужно. – Коли недруги найдутся, часто ли тут караваны ходят? Тропа узкая, вязкая. Грабить некого. Основной тракт в другой стороне.

– Ты меня поучи ещё, юнец! – в голосе брата звучала отцовская строгость и материнская прыть. – Коли останемся, я глаз не сомкну. С Елушкой будем сидеть песенки под нос бормотать, да у костра греться.

– Да как пожелаешь, завтра усталый в поединок зайдёшь и не вернёшь Мельеторку, ха! Мне же лучше.

– Уж лучше тебе мельеторку оставить на денёк другой, чем сгинуть здесь во сне.

На том и порешали. Низина и вправду была совсем хмурой. Ни тебе белок, ни огарей в озерцах, ни стука дятла… Даже снегуряки со своими трелями притихли, хотя доселе голосили только в путь. Тишина. Едва уловимый ветерок чуть подкрадывался, но в испуге рассеивался и колыхал лишь верхушки сосен.

Пока мы с братом упражнялись перед сном в фехтовании, Елушка подсуетился, развёл костерок, достал из повозки тройку крохотных деревянных седалищ, шоб не голым задом на земле сидеть, налил водицы в котелок и начал варить вечерние харчи.

– Янко, ты давай не сачкуй! – Елей говорил на выдохе, нанося удары. – Вчера вон какой бойкий был, а сейчас чего?

– Снова хочешь меня раззадорить, чтобы ошибки допускал? Не получится, я твои хитрости все знаю.

По вечерам мы фехтовали почти во всю силу, но деревянными мечами, поэтому дозволялось и в лицо тыкнуть, и по ноге шарахнуть. Не смертельно ведь. Елей техничен, стойка монолитная, все движения отточены, а реакция на мои попадания – горыйская. Будто и не попадаю вовсе, а так лишь поглаживаю.