Кошка

Кошка

КОШКА

Никогда не понимала пристрастия людей забирать уличных кошек себе домой. Как можно променять свободу и свежий воздух на бессмысленное существование в бетонной коробке? Пусть тебя кормят до отвала и живёшь ты в тепле, но… И это «но» всегда для меня перевешивало всё остальное. Люди считают, что кошки их лечат, успокаивают, дают уют в доме, мудрость, покой… Не знаю. Я не хотела никого лечить, успокаивать или кому-то приносить уют. Я ценила свою независимость. И свободу. Они были для меня важнее всего на свете. И как бы я ни хотела, я не смогла изменить свою натуру…

Матери своей я не помнила. Когда я думала о ней, мне вспоминалась только чернота. Тепло и вкус молока на языке. Потом, когда я стала осознавать мир, матери уже не было рядом. С детства я не обольщалась – мир жесток. И чтобы выжить, нужно было самой стать жестокой. Я не доверяла никому. И не зря: кошки боролись каждая за свой кусок, собаки норовили задрать кошек, а люди… Люди были хуже всех: когда они маленькие, они просто издеваются над тобой, а когда они взрослые, они приманивают тебя ласковым словом, куском полузасохшего мяса, спокойными манерами, а потом… Потом собаки заканчивают свою жизнь на вертелах шаурмы, а кошки – на воротниках и шапках под видом кролика или ещё кого-нибудь. Зачем людям надо выдавать шкуру и мех одного животного за другое, я не знала. Люди… Непонятные существа. От них одни беды… Когда я была котёнком, натерпелась от детишек их людей. Уж лучше драться с дворовыми котами, чем попасть к человеку. И хоть я однажды чуть не лишилась глаза в драке с кошкой – рана загноилась, - это всё равно лучше, чем человеческий ребёнок, который считает тебя своей игрушкой. На мою беду люди считали меня красивой: миниатюрная, худая, шерсть чёрная с белой грудкой и лапками. Они просто млели, когда видели меня. Хотя некоторые считали, что чёрная кошка приносит несчастье, и обходили меня стороной. Глупость, но я ей была рада – тем меньше меня трогали.

Но однажды мне не повезло: я всё-таки попала к человеку. Вроде бы милая женщина, сумевшая воспользоваться тем, что я отвлеклась, оказалась чудовищем: она постоянно меня била и морила голодом. А когда выпьет, любила играть мной как в мяч. Конечно, я хотела убежать! Так глупо попасться ради жизни в аду! Но она каждый раз привязывала меня. За шею, за лапу, за хвост. Да и жила она высоко. Глупые люди считают, что у кошек девять жизней, но прыгать с двенадцатого этажа – это верный способ убиться. Тем более, что эта живодёрка любила вынести меня за окно ночью и держать на весу, угрожая разжать руки. Иногда она подвязывала меня на верёвке. Я задыхалась и цеплялась за её мерзкие руки – я хотела жить! Да, я мстила ей, как могла: драла её ветхую мебель, испражнялась на постель и одежду, крала и надкусывала еду со стола, валяла её по полу… Но это было ни к чему: она жила в такой помойке, что мой вклад не отличался от того, что устраивала она сама или приходящие к ней пьяницы.

Однажды, когда она долго не просыпалась, к ней пришли люди. Они и раньше приходили к ней пить. Я тогда пряталась. Но они находили меня в этой полупустой норе. И начиналась новая серия адских мук: вырванные или подпаленные усы, сломанные рёбра, пинки… Как я хотела вырваться! И вот забрезжил луч свободы – в этот раз с теми пьяницами, что обычно пили с моей, нет, не хозяйкой – палачом, пришли и другие. От них странно пахло, и одеты они были получше. Они долго пытались её разбудить, ходили по квартире, говорили, что-то писали и, наконец, увезли мою палачиху куда-то. Та тяжело дышала, но глаз не открывала. Я знала, что она долго не протянет. Откуда? А вот этого бы я не сказала. Пока люди были заняты, я потихоньку выскользнула за дверь. Свобода!

Я долго спускалась по ступеням. Даже успела устать. Один раз меня охватила паника: а вдруг эта лестница никогда не кончится? Но в окно я видела, что из этого проклятого дома можно выйти на улицу: часто наблюдала, как моя палачиха вылезала в магазин за водкой. Поэтому я взяла себя в лапы и продолжила свой спуск вниз. Быстрее! Только бы подальше от сюда! Только бы не слышать пьяного крика и не получать пинков по ребрам и бутылкой по голове! На улицу! Подальше от людей… Я была так рада и счастлива, что потеряла бдительность: со всех лап выскочив из подъезда, я попала под колесо железного монстра, которого люди зовут автомобиль или машина. Мне «посчастливилось» отлететь назад, в кусты, потому что машина, не тормозя, проехала себе дальше. Сколько я лежала там, я не знаю. Очнулась я в тёплом доме. Снова… Рядом со мной сидела старушка и совала мне в мордочку миску с молоком. На вкус оно отличалось от материнского, но я его полюбила. Моя палачиха мне редко его покупала, потому что после него и её побоев у меня что-то случилось с желудком и, поев молока, я потом дристала несколько дней. Старушка дала мне молоко и… погладила меня. Меня сроду никто не гладил. И мне не понравились мои чувства: чужая ласка пришлась мне по душе. Это плохо. Если я привяжусь к человеку, я снова попаду в ад. А я этого вовсе не хотела. Я зашипела и утробно зарычала. Старушка со вздохом убрала руку.

- Досталось тебе, маленькая, - произнесла она, вставая. Я приготовилась защищаться. Но к моему удивлению, она не стала меня бить.

Она мне что-то говорила о людях, о животных, о соседях, которым место в гробу, о несчастных, которым никто куска хлеба не подаст… А я думала, как мне сбежать. Но едва я захотела встать, как тело пронзила знакомая боль и вокруг меня всё закружилось.

- Я бы оставила тебя, - услышала я, когда оставила попытки двигаться, - да у внучка аллергия. Нельзя ему ни кошечек, ни собачек. – Она снова вздохнула и протянула руку погладить меня. Я снова зашипела и оскалила зубы.