Косточка-невидимка

Косточка-невидимка

Косточка-невидимка

Смеркалось. Прошка шел от деревенского пятачка, где они каждый вечер собирались с ребятами на бревнах под развесистым старым дубом, чтобы в прохладе после жары погрызть семечек, поиграть в прятки да побегать за соседскими девчонками. Путь лежал через веревочный мосток чистейшей реки Чернояз, где в большом количестве водились черные пиявки. Залезешь в студеную воду сполоснуться на две минуты, вылезешь и пару кровососок с себя отдерешь. Правда, местная врачиха говорит, что они полезные, хоть и мерзкие на вид. Задумавшийся о пиявках Прохор не сразу заметил фигуру в шубе, шедшую на встречу с другой стороны моста. Иначе успел бы свернуть в обход, но теперь было уже не только поздно, но и позорно. Будто испугался…

- Здравствуйте, - учтиво поздоровался он с Системой, местной колдуньей. Та, не поздоровавшись, злобно сверкнула черными глазищами, да прошла вплотную мимо.

Нехорошее предчувствие охватило парнишку, правая щека заныла, будто вздулась от больного зуба. О Системе ходили нехорошие слухи. Да и прозвище она свое получила неспроста. Странная была: ходила и зимой летом в теплой шубе, поясняя, что у нее, дескать, больная нервная система. От того и прилепилось к Фёкле Бычковой прозвище. А теперь и вовсе зловеще звучало. В селе греха не утаить: селяне знали, кто с бабкой Фросей последние часы бдел: та помереть не могла, даже крышу в хате рубить пришлось. Только после того дух и испустила. Были у Системы и другие странности: то ходила задом наперед, то на четвереньках через всю улицу скакала как собака. Старо-Любинские привыкли – тут колдун колдуном погоняет, но старались обходить стороной. А раз уж встретилась – жди беды.

Мамка с порога спросила:

- Со щекой чего?

Прохор схватился за правую сторону лица, догадавшись, где распухло.

- Систему встретил - еще в щеке так кольнуло, - пожаловался он.

- Э-э-эх! Я ж тебе говорила – кукиш за спиной держи, да стороной обходи. Экий ты непонятливый! Тебе ж говорено было, как отец от бабки Фроси ещё килу[1] таскал. Да не сразу лечиться пошел. Через два дня только, щека уж и почернела.

Прошка что-то смутно припоминал. Зато как отец подаяние тогда отнес, на следующий же день опухоль спала.

Сыну, недолго думая, собрали корзинку со сметаной, маслом, да медом. Семья хоть и не была зажиточной, но и не бедствовала: держали маленькую пасеку из шести ульев, две дойные коровы, пару мясных бычков, да с десяток барашков.

- А что мне, одному идти? - спросил он у батьки, поглядывая в темноту за окном. Боязно на ночь глядя идти в логово местной колдуньи.

Тот, улыбнувшись, пристыдил сына, потрепав по льняным кудрям:

- А ты до четырнадцати дорос, мне до плеча вон уже, а все за мамкиной юбкой таиться горазд?

 Прошка помотал головой, застыдившись. А отец продолжил:

- Некогда нам, завтра в Листовки с утра едем, на ярмарку. Останешься за старшего, за скотиной присмотришь.

Хоть и страшно, а деваться некуда: щеку заломило пуще прежнего. Не ровен час, еще сильнее разнесет.

Пришел к ее хуторку, постучал в калитку. Домишко у той старенький, весь скособоченный, собака только на цепи бегает по двору, тявкает.

- Проходи, - ответила та, нисколько не удивившись. Видать ждала. Посадила его на кухне, а там даже образов нет в углу, как в других избах. Никак правду бают, что с чертями якшается… Сама куда-то вышла, унеся подношение. Глядь, а под столом книга валяется странная, от руки писанная. Старая-старая, а посередине звезда пятиконечная нарисована. Прошка не растерялся, цапнул ее, да сунул себе за пазуху. Была за ним подобная слабость – таскать, что плохо лежит. Мало ли, где Система книжку бросила, небось и потерять могла...

Зашла колдунья, подвела его к дверному косяку, пошептала что-то, поводила пальцами по щеке, да по сучку в двери, а потом говорит строго:

- Уходи и на глаза больше не попадайся, - и глазищами своими зырк-зырк.

Парень закивал, попятившись. Выскочил в сени, да бежать.

 Бежал-бежал, очнулся только за деревней у сиреневого поля цветущей гречихи. Потом никак не мог вспомнить, как там оказался. Только потряхивало от напряжения. Рухнул на колени, запыхавшись, что аж книжка из-за пазухи вывалилась. Чем его эта ведьма так напугала? Понять себя не мог. Но щеку вроде-как отпустило, прошла ломота. Сдернул старенький платок с головы, который ему мамка повязала, чтобы опухолью не светил, положил рядом.

Стемнело совсем, но почти полная луна дарила толику света и буквы разобрать все же получилось. Открыл первую страницу и замер, увидев аккуратно выведенное от руки: «Рецепты». Хмыкнул, стал листать – а там ритуалы колдовские записаны.

Читать мальчика научил отец, три года назад ещё. С тех пор он читал все, что попадало под руку. Попадало редко, от того и стащил тетрадку у колдуньи. Просматривая заголовки, один за другим, он удивлялся – чего тут только не было: как испортить надой у соседской коровы, как навести икоту, как приворожить, как извести врага. А более всего заинтересовало «Как найти косточку-невидимку». В рецепте том говорилось, что к ночи полнолуния нужно затопить баню, предварительно сварив в банном котле совершенно черную кошку. В баню следовало взять зеркало и засовывая кошкины косточки поочередно за щеку, проверять свою невидимость. Говорить при этом запрещалось, также нельзя выходить оттуда и впускать хоть кого. Дополнительно указывалось, что в ходе колдовства будут казаться всякие ужасы. Нужно терпеть и продолжать искать косточку.

Луна скрылась за тучей и читать стало невозможно. Прохор вырвал страницу с рецептом, чтобы посмеяться-подивиться вместе с Федькой-другом, а сам, завернув книгу в платок, неглубоко закопал ее с краю гречишного поля.

Спалось ему в эту ночь плохо, снилась Система, глядящая с недобрым прищуром, и грозящая ему, пальцем. Батька разбудил рано, отправил скотину в табун гнать, пока сам запрягал Чернушку, да грузил товар для продажи на ярмарке.