Кот и "Сытая свинья"

Кот и "Сытая свинья"

В одном городе, который по праву мог называться большим, но никогда не входил в списки крупнейших, на одной узенькой улочке, которую почти никогда не посещали лучи солнца, скрываемое вездесущими высотками, среди картонных коробок и мусорных бачков, жил кот. 

Это был молодой, почти юный, полосатый красавец, с длинной шерсткой и зелеными как изумруды глазами. Конечно, уличная жизнь оставила свои следы на его шелковистой шкуре: Правое ухо было изорвано в клочья, шерсть, местами, была содрана, а розовый носик пересекал длинный шрам. 

В силу своей молодости, кот ничего не боялся. Он постоянно ввязывался во все кошачьи разборки, задирал собак, ухлестывал за симпатичными кошечками, которых хозяева выпускали погулять на карнизы или балконы. Жизнь была ему по зубам, и он наслаждался ею, пока в человеческом мире не грянул кризис. 

Кризис грянул с такой силой, что даже мусорные баки, которые обычно ломились от всевозможных объедков и всяких вкусностей, стали пустеть. По началу кот не особо замечал изменений, ибо стояло лето и можно было охотиться, таскать еду у людей и не особо переживать, что за родным бачком не окажется вкусной косточки или куска пиццы. 

Но лето кончилось, сменившись долгими серыми днями, наполненными дождем и ветром. Люди становились мрачнее, злей и осторожней, ведь кризис и не думал кончаться. Они уже не оставляли еду, беспечно отвлекаясь на досужие сплетни, не клали её на подоконники. Теперь всё съедалось до последней крошки. 

Пугающе изможденное лицо Голода склонилось над узкой улочкой. Возвращаясь после долгого, наполненного поисками дня, кот рылся в родном мусорном бачке, надеясь найти огрызок яблока или заплесневевший кусочек хлеба, но все его поиски оставались тщетными. Все чаще юный кот засыпал баз крошки во рту за целый день. Но пока у него были силы и смелость, он боролся за последние ошметки еды с другими котами, что жили на соседних улицах, и порой выходил из этих драк сытым победителем. 

Но, по законам этого мира, после дождливой осени наступила зима. Она обрушилась на город внезапно, в одну промозглую ночь, и укрыла всё холодным снегом. Жизнь стала покидать узкие улочки. Сначала исчезли слабые и беззащитные, став добычей более сильных и удачливых, затем умолкли неимение удачливые из оставшихся, а спустя месяц на узких улочках воцарилась мертвая тишина. 

Одним морозным утром одна из старых картонных коробок зашевелилась и приподнялась, выпуская кота на засыпанную снегом дорогу. Его было трудно узнать. Блестящая шкурка больше не лоснилась под солнечными лучами - шерсть, которой осталось не так уж и много, стала жесткой и ломкой. Кожа плотно обтягивала торчащие ребра, а глаза, что сверкали как два драгоценных камня еще несколько месяцев назад, поблекли, словно подернулись пеленой смерти. 
Он оглядел пустынную улицу и медленно побрел вдоль закрытых дверей и зашторенных окон с трудом переставляя дрожащие лапы. Город казался заброшенным и пустынным. Люди старались не выходить без причины из своих иллюзорно неприступных квартир, боясь стать добычей более сильных и удачливых. Поэтому двери домов были закрыты на все замки а шторы опущены и никто не видел, как изможденный, голодный кот медленно переставляет отощавшие лапки.

И все же, сквозь болезненно колючий ветер, полный ледяного песка, до притупленного бессилием нюха кота донесся теплый и манящий аромат поджаристого бекона. Это божественный запах, пробудивший в обессилившем,но не сдавшемся, коте надежду, просачивался через неплотно закрытую дверь небольшой забегаловки, что все еще держалась на плаву. 

Над дверью забегаловки висела потрепанная неоновая вывеска с названием заведения - “Сытая свинья”. И, хотя половина ламп на ней была разбита, она словно смеялась своим ярким свечением над бледностью пустынных улиц. 

“Сытая свинья” принадлежала Льюису Мэрдоку, отставному моряку, что в своё время вдоволь наглотался соленых вод тихого океана и натерпелся от японского свинца. Помотавшись после войны по разным заводам и уяснив, что даже герои былых сражений обществу уже не особо нужны, он собрал все накопленные средства, а так же деньги с продажи родительского дома, и открыл забегаловку, где успешно применял свои знания корабельного кока на гражданской кухне. 

Поначалу дела шли в гору. “Сытая свинья” отбила вложенные в неё деньги и даже начала приносить прибыль, так что Льюис смог нанять себе помощницу, Мэри-Бэтт, чтобы принимала заказы у посетителей, разносила еду и напитки, а так же своим юным личиком и хорошенькой фигуркой привлекала посетителей. Платил моряк ей не много, но за-то кормил и разрешил жить в небольшой каморке, что располагалась над забегаловкой. Мэрдок даже начал планировать расширение бизнеса, но кризис поставил на его планах жирный крест. И, все же, даже в такие тяжелые времена, забегаловка продолжала работать, частично из-за льгот, которые государство предоставляло ветеранам войны, и из-за контрафактного алкоголя, который Льюис добывал благодаря связи со своими армейскими друзьями. 

Но кот всего этого не знал. Котов вообще мало интересовали людские проблемы. С трудом переставляя свои лапы, дрожащие от слабости и холода, он вскарабкался на невысокое крыльцо под неоновой вывеской, и попытался открыть дверь, преграждающую путь к источнику манящего аромата. Но дверь не поддавалась. Кот навалился на неё всем своим истощавшим телом, но она даже не шелохнулась. 

Хрипло мяукнув, полосатый бедняга свернулся клубком в кружке красного света, что отбрасывала одна из ламп вывески. Холод вонзил в него свои безжалостные когти в его облезлую шкуру, вытягивая последние силы. И вот, когда уже поблекшие глаза бродяги готовы были закрыться в последний раз, чьи то руки подняли дрожащее тельце с холодного, покрытого коркой льда, бетона, и занесли в тепло, навстречу к аромату жаренного мяса, пива и табака. 
- Смотри, Льюис, - сказала Мэри-Бэтт, демонстрируя безвольную тушку Мердоку, - Котёнок! Совсем замерз, бедняжка.

Бывший моряк поднял своё, раскрасневшееся от жара и проблем с сердцем, лицо и скептически посмотрел на облезлого кота.

- Убери этот комок заразы с моей кухни! - хмуро буркнул отставной кок, - Как будь-то мышей нам недостаточно. Вышвырни на улицу!

- Вот еще! - помощница упрямо вздернула свой аккуратный носик, - Он же погибнет от голода и холода! Оставим его тут! Будет гонять мышей!

Мэрдок устало вздохнул. При все его внешней суровости, он был добрым человеком, да и к Мэри, в силу своего одиночества, он испытывал очень теплые чувства.

- Сама будешь за ним ухаживать, - пробурчал он, возвращаясь к готовке. - В своё свободное время!

Удача снова благоволила к полосатой шкуре. Тепло и забота Мэри-Бэтт, а так же обильная кормежка быстро поставили молодого кота на ноги, и, спустя несколько недель, он уже во всю охотился на мышей, игрался с Мэри или путался под ногами у Мэрдока. 

Посетители, которые поначалу удивлялись присутствию кота в заведении, вскоре привыкли к его усатой морде и сверкающим изумрудным глазам. Сам кот быстро привык к людскому вниманию и спокойно разгуливал между столов, позволяя, иногда, гладить свою, вновь заблестевшую здоровьем, шерстку.

Присутствие полосатого талисмана пошло “Сытой свинье” на пользу. Люди стали чаще заглядывать сюда, чтобы выпить кружку пива, похрустеть жареной картошкой и погладить кота. Его мурчание дарило им драгоценные минуты спокойствия и умиротворения, которого так не хватало погрязшему в кризисе городу. 

Мэри-Бэтт души не чаяла в своём усатом подопечном, отдавая коту самые вкусные кусочки из своего обеда. Даже Льюис уже не хмурился при виде полосатого хвоста, сам наливал для кота молоко в миску и отдавал редкие мясные обрезки.

Зима перевалила за середину срока своего правления над узкими улочками города, а экономика продолжала падать всё глубже и глубже в финансовую яму. Все меньше клиентов заглядывали в “Сытую свинью”, а те, кто удосуживался зайти, больше не заказывали марочного пива и мясной нарезки, отдавая предпочтения дешевому пойлу и черствому хлебу. 

Лица людей, которые и раньше не светились от счастья, теперь и вовсе излучали обреченность и злобу. Все чаще, когда кот шатался по залу, его пинали грязными сапогами, вместо того, чтобы почесать за ушком и послушать его умиротворяющее мурчание. 

Дела у “Сытой свиньи” шли все хуже и хуже. Мэрдок ходил мрачнее тучи, всё чаще припадая к бутылке или запираясь в своём небольшом кабинете, что располагался над кухней. Мэри-Бэтт продолжала улыбаться в ответ на грубые шутки клиентов и резкие слова Льюиса. Её обеденные порции мельчали с каждым днем, но она всё равно откладывала лучшие кусочки для кота, да и бывший кок всё так же наливал для полосатого красавца его ежедневную порцию молочка.

В один особенно ненастный день, когда на город обрушилась последняя снежная буря уходящей зимы, кот пропал. Его не было ни в пустовавшем в такое ненастье зале, ни на кухне. Его лежанка, что скрывалась в углу за барной стойкой всё еще хранила тепло его пушистого тельца, но от самого усатого хулигана не осталось и следа.

- Придет к обеду, - пробурчал Мэрдок, когда Мэри постучалась в дверь его кабинета с этой печальной новостью, - Этот засранец любит пожрать. 

Но и к обеду кот не объявился. Не прибежал он и на ужин, хотя выбравшийся из своего убежища Мердок зажарил немножко бекона, и аромат мяса наполнил пустующую забегаловку.

- Значит такова судьба, - отставной моряк печально вздохнул и обнял расплакавшуюся Мэри-Бэтт.

Вскоре зима отступила, оставив после себя засыпанные снегом опустевшие улочки. Вслед за ней, согрев замерзший город просыпающимся после длительной спячки солнцем, и залив его проливными дождями, пролетела весна. 

Летом стало немного полегче - кризис затих, позволив рабочему люду поднять головы и с надеждой взглянуть в будущее. Но это был лишь краткий миг покоя перед настоящим ураганом, который обрушился на узкие улочки с первыми осенними дождями.

Чтобы удержать на плаву своё детище, Мердок связался с мафией, и “Сытую свинью” заполонили воры, убийцы и проститутки. Сам же кок занырнул в бутылку с головой, приходя в себя только для того, чтобы поколотить несчастную Мэри-Бэтт за не вовремя поданный обед или за маленькое пятнышко на барной стойке. Сама же девушка связалась с сладкоголосым молодым вором по прозвищу Лютик, который на проверку оказался жестоким и безнравственным тираном. “Сытая свинья” все глубже и глубже погружалась в преступное болото, без всякой надежды на спасение. 

Однажды, когда мороз лютовал так сильно, что даже шумные посетители заведения, молча потягивали подогретый виски, в зал вошел представительный мужчина, в дорогом итальянском костюме и маленьких круглых очках на вздернутом носу. В руках он сжимал небольшой портфель, обшитый выделанной кожей высшего качества. 

Его появление сразу привлекло к себе внимание множества вороватых глаз, но семеро амбалов, что протиснулись в дверной проем следом за гостем, немного притупили разгоревшийся интерес. Окружив мужчину и грозно поглядывая своими крошечными озлобленными глазками на посетителей, амбалы проложили гостю путь до стойки, за которой усталая Мэри наливала очередную порцию пива.

- Добрый день, мэм, - гость учтиво склонил голову, - Могу я переговорить с хозяином этого заведения. 

- Вряд ли, сэр, - ответила Мэри-Бэтт, искоса рассматривая нового посетителя, - Он уже два часа не выходил из своего кабинета, а значит упился до бессознательности. 

Мужчина задумчиво почесал гладко выбритый подбородок и оглядел зал.

- Вы совершенно уверены, что у меня нет никакой возможности переговорить с господином Льюисом Мэрдоком? - спросил он, поймав на себе тяжелый взгляд одного и постоянных посетителей “Сытой свиньи”.

- Да скорее пекло замерзнет, чем эта скотина протрезвеет, - мрачно пробормотала девушка, ставя бокалы на поднос, - Если у вас есть к нему дело, то можете подождать за одним из столиков, только не мешайте мне работать. 

Мужчина некоторое время задумчиво разглядывал кожаную ручку своего дорогого портфеля, а затем что-то коротко приказал своим дуболомам. Плечи здоровенных детин сомкнулись, образовав неприступную стену между притихшим отребьем и стойкой.

- Моё имя Бенжамин Квартовски из юридического агентства “Бренк и Квартовски”, - представился гость, положив портфель перед девушкой, - Я представляю интересы клиента, который пожелал остаться не названным. Согласно его воли я могу я должен обратиться к Льюису Мердоку или Мэри-Бэтт Стоун в заведении “Сытая свинья”, 132 Муди-Авеню, Чикаго, Иллинойс. Вы - Мэри-Бэтт?

Девушка кивнула, отставив поднос с кружками в сторону. 

- Отлично! - обрадовался Бенжамин и поспешно открыл портфель, достав оттуда лист бумаги, испещренный мелкими печатными буквами, и тяжелый, плотно перевязанный белой бечёвкой сверток, - Клиент просил передать вам, или господину Мэрдоку, этот сверток. Распишитесь пожалуйста в получении вот тут и тут.

Девушка взяла учтиво предложенную гостем перьевую ручку и вывела свою незамысловатую подпись на листе в указанных местах. 

- Благодарю вас! - Бенжамин явно испытывал облегчение, расставаясь со свертком. - Рекомендую вам спрятать это, покуда господин Мэрдок не придет в себя. Всего вам хорошего, мэм.

Он вновь учтиво поклонился и свистнул своим амбалам. Дуболомы вновь проторили путь сквозь возмущающихся посетителей и вывели гостя из забегаловки. Девушка поспешно спрятала сверток в тайный ящичек, что Мэрдок встроил в стойку еще при открытии “Свиньи”, и побежала разносить пиво. 

Той же ночью, когда Лютик, вдоволь надругавшись над Мэри, громко захрапел, девушка спустилась в зал, достала загадочный сверток и задумчиво взвесила его в руках. Он был тяжелее, чем казалось на первый взгляд, около девяти фунтов. 

Аккуратно положив сверток на барную стойку, Мэри-Бэтт достала нож, которым нарезала лимоны, и перерезала бечёвку, высвобождая содержимое - четыре аккуратных слитка, которые тускло блестели золотом в неярком свете газовой лампы. По верх слитков лежал конверт, запечатанный сургучом. 

Аккуратно поддев печать кончиком ножа бурую печать, девушка вскрыла конверт и достала от-туда лист из дорогой, плотной белой бумаги, с одной единственной строчкой, выведенной каллиграфическим шрифтом: “Пусть это золото поддержит “Сытую свинью” до моего возвращения”. Мэри некоторое время смотрела на четыре толстеньких слитка, покусывая нижнюю губу. 

Быть может, в те мгновения в ней боролись противоречивые эмоции, роился целый хоровод мыслей и честность, побитая тяжестью жизни, вела неравный бой с искушениями. Так или иначе, утром в "Сытой свинье" не было ни Мэри-Бэтт, ни таинственного золота. 

Через два месяца, внезапно разгоревшийся пожар, поглотил забегаловку вместе с отставным моряком и парой десятков посетителей. Через два года уже почти никто и не помнил, что на в старой обгоревшей развалине на Муди-Авеню когда-то было заведение с названием “Сытая свинья” и яркой неоновой вывеской. 

Через семь лет развалины были снесены, чтобы освободить место для нового многоэтажного здания. Впрочем, через 6 месяцев строительство было приостановлено по причине нехватки денег, а спустя еще полгода и вовсе заброшено. 

После трех лет и трех несчастных случаев, что так любят происходить с детьми на заброшенных стройках, всю территорию обнесли трехметровым забором с угрожающими плакатами “Смертельно опасно!” и “Осторожно! Возможен обвал!”.

Теплым летним вечером, когда солнечные лучи, прощаясь, гладили крыши домов, к этому забору подошел старый кот. Его обвисшая полосатая шкура лезла клочьями шерсти, а бледно-зеленые глаза были затянуты катарактой. Подойдя к деревянной преграде, он принюхался, раздувая ноздри своего, разделенного шрамом носа, и громко мяукнул. Поведя единственным здоровым ухом, второе было порвано и безвольно лежало на косматой макушке, но не дождавшись ответа на свой призыв, кот угрюмо заворчал и улёгся на нагревшийся за день асфальт.

Он пролежал так всю ночь, а с первыми лучами солнца вновь огласил окрестности своим хриплым мяу. Просыпающийся город ответил ему шумом машин и чьей-то далекой руганью. Встряхнув обросшей головой, кот обошел забор вокруг и вернулся на прежнее место, вновь воззвав к городу, и вновь не получив ответа. 

Так продолжалось день за днем, снова и снова. Кот просыпался, звал, совершал круг, вновь звал и вновь засыпал на одном и том же месте. 

Люди, что жили в соседних домах, поначалу удивлялись странному коту, но вскоре привыкли и стали его подкармливать. Кто-то из особенно добросердечных даже пытался забрать полосатого часового домой, но кот не давался в руки. Другие добряки натащили ему старых тряпок и пустых картонных коробок, устроив старику вполне удобное лежбище, защищенное от дождей и ветров.

Прошло лето, а за ней и осень. Кот всё так же сидел у забора, раз в день совершая обход и вновь возвращаясь на то-же место. И, хотя, с наступлением зимних холодов его голос ослабел, а глаза совсем перестали видеть, он упорно продолжал звать кого-то. И не было в его зове грусти или отчаянья, только немного обиды. 

Постепенно старость стала одолевать полосатого стража. Все реже покидал он своё убежище для обхода и все чаще спал, свернувшись в пушистый комок. И, в одно морозное утро, собирающиеся на работу жители узкой улочки не услышали привычное хриплое мяу. 

Кто-то спустился и заглянул в картонный домик, кто-то забрал безжизненное мохнатое тельце, кто-то убрал коробки. Еще долго, проходя мимо высокого забора, люди с приятной грустью вспоминали мохнатого часового. И, хотя никто не знал, к кому обращал старый кот свой мяв, но его помнили гораздо дольше, чем всех обитателей “Сытой свиньи” вместе взятых.