Коты погибают в тени

Глава 3. Коррозия её металлических глаз

Мы выехали очень рано, при сером и очень тёмном рассвете. Солнце не пробивалось сквозь тучи и дым, и я видел лишь слабые лучи мертвенно-жёлтого цвета. Если бы я потерялся во времени, никогда бы не подумал, что это рассвет – так безжизненно и угрюмо он выглядел. При таком начале дня невольно будешь чувствовать себя потерянно.

После того, как я вернулся домой, дождя больше не было, и немного потеплело. Но утром холодный воздух быстро высушил и заставил гнилые листья хрустеть и рассыпаться под ногами и падающими телами. Я видел их – видел, как они падали, и как от них то отпрыгивали, то падали на колени рядом, тряся серый труп за плечи. Их синие губы были приоткрыты, как и совершенно пустые глаза, смотревшие в небеса.

Многих рвало, они ещё были живы. Лучше бы пошёл дождь, думал я. Тогда бы запах рвоты не так чувствовался.

Мне казалось, что он сопровождал меня даже в машине, когда мы уже оставили эти трупы далеко позади. Всех, кому было плохо, мы оставили умирать в деревне.

Пока мы ехали, я всё время оборачивался назад – мне казалось, что там кто-то истошно вопит и выкрикивает моё имя в предсмертной муке. И мой страх, что был всегда со мной, усилился. Вдруг солдат, видевший меня вчера таким довольным, сейчас бьётся в агонии и истерике, вспоминая моё довольное лицо. И выкрикивает моё имя. Я не знал, что я чувствовал, отталкиваясь от этой мысли. Разочарование, что меня убьют, или же наоборот, чувство приближающегося вечного блаженства.

Двух офицеров, сидевших со мной в прошлый раз, заменил один солдат и ещё один офицер. С ними мне было намного приятнее ехать, они не болтали, и от них, по крайней мере, не воняло едой и потом.

Офицер изредка поглядывал на меня изучающим взглядом профессионала. На его лице отчётливо виднелось недоверие, и мне казалось, что он выпрыгнет из машины, как только она остановится. А солдат – Гарольд, был приставлен ко мне Аннамарией. Чтобы я всегда был под присмотром, как она объяснила. Он вообще не смотрел на меня, на его лице были желтоватые, густые и жёсткие на вид усы. Его щёки были покрыты красноватыми, немного впалыми пятнами, которые я издалека сослепу (кстати, после принятия меня в «семью» Аннамарией я начал страдать близорукостью) принял за прыщи.

На место назначения мы приехали быстрее, чем должны были - до ночи. Грязь кочками застыла на дороге, и чтобы машина не прыгала, мы неслись с огромной скоростью.

Всё это время я наблюдал за природой. Представлял, что там, где мы едем, нет ничего. И когда появилась луна – моё воображение играло моими глазами. Я слышал голос отца, который говорил моему разуму, что рисовать в реальности. Странно, так странно – я находил в этой стране периодическое облегчение…

Вот ласковый голос отца кажется громче, по моей шее проходит дрожь – это он наклонился ко мне, чтобы сохранить всё таинство истории. Он говорит, а я вижу, как безликая Луна роняет свои лучи в пустоту, и появляются реки, струящиеся в серебре и тоске ночи. Как зеленеют появившиеся холмы, и зарастают мхом камни. Расцветают невинные цветы на яблонях и грушах от поцелуев, которые Луна дарит Земле, а над всем этим, в абсолютной черноте ночи появляется Млечный путь – почти незаметный, а раньше я и вовсе думал, что это тучи. Не знал, пока отец не сказал мне. Луна плачет, слёзы падают на ночное небо, и в нём прожигаются дыры, открывая путь в мерцающую пустоту – так появились звёзды. Где-то там слёзы Луны упали в бесконечные мрачные бездны, и образовалось серовато-синее море, бьющееся о скалы и наполненное прекрасными русалками. Луна дышала – и дышало всё вокруг. Всё, что мы видим – недосягаемый мир внутри маленького, бьющегося сердца. И это сердце – Луна. Из него вместо крови льётся мертвецкое серебро, перерабатывающееся в жизнь.

Я глубоко вдохнул. Вновь глазах у меня стояли слёзы, и я силился не зарыдать прямо здесь. Так тоскливо, так плохо мне всегда становилось ночью, и с каждым годом всё сильнее – боль уже не только в сердце, она доходит уже до кончиков пальцев, заставляя меня дрожать так сильно, словно я нагой стою посреди ледяной пустыни. Совсем один.

-О, смотрите, мы приехали, - зловеще сказал Гарольд, восхищёнными глазами глядя вперёд.

А я не хотел смотреть вперёд. Я снова обернулся назад, и заметил, что вместо семи ехавших за нами машин, их осталось всего три.

-Аннамария… Что ты приказала делать, если кто-то умрёт в дороге? – у меня в горле стоял ком.

-Выбрасывать труп и ехать дальше, - ответила она. Водитель заглушил мотор.

Меня уже давно не пугала её жестокость. Но меня всегда пугали её непринуждённые отношения с ней.

Выйдя из машины, я осмотрелся. Эта деревня была немного другой – тут сосны были не только в лесу, но и среди редко стоящих домов. Тут был запах хвои – волшебный, но по-другому. Это было не такое домашнее волшебство, как в Германии. Тут было что-то особенное. Я смотрел на сосновые ветки, и видел, как с зелёных иголок капает вода от недавнего дождя, и эту воду мигом впитывает в себя земля. И Луна (лучи этой Саломеи танцевали на еловых лапках) - мне казалось, что она тянется ко мне. Сердце, чьё-то бьющееся сердце тянется ко мне.

Чистый воздух прокрадывался в мои лёгкие, наполняя их жизнью. Кровь, до этого тёкшая, как нечто густое, с примесями тяжёлых металлов – вдруг словно очистилась и закружила по моему организму, оживляя мои движения и сознание. Сердце забилось не быстрее, но сильнее: я чувствовал его биение, стоя и не совершая никаких телодвижений.

Я не слышал, что происходит за моей спиной, впереди меня. Я слушал тишину, которую порождала природа, и старался стать её частью, стараясь вдохнуть как можно больше кислорода в лёгкие. Мне хотелось, чтобы всё это обняло меня, и я забылся навсегда. Растворился во всеобщем начале, тянущимся вечно.

Но тишина прервалась – это я услышал, даже когда отрёкся ото всех шумов и звуков. Однако прервалась она не так, чтобы меня это разозлило, а напротив. Я услышал, как бьют тарелки и барабанные палочки маршевый ритм, и к ним присоединяются трубы, валторны, почти незаметные скрипки, играющие заедающий мотив, но уже в противоречивом ритме строгого вальса. Я обернулся – и музыка стала игривой, словно девица пряталась за стволом дерева, выглядывая и краснея при виде меня. Но трубы звали меня, а ритм заставлял меня идти, словно я шагаю в строю и одновременно вальсирую. И я пошёл.