Край воды

Часть I

ПРОЛОГ

С неба сыплется ледяной дождь, словно незримые руки перевернули коробку сверкающей муки. Капли падают и застывают, покрывая все поверхности хрустящей ледяной коркой. В свете проезжих фар это невероятно красиво.

За окном, судя по всему, очень скользко. Устроив прогулку на улице наверняка можно сломать шею. Леонид вышел из машины, размышляя.

Он снял пальто и туфли, отыскал вязанную шапочку и куртку попроще. Порывшись в коридоре, он нашел маленький полиэтиленовый пакет с застежкой. Варежки, ему понадобятся варежки. И ключи от дома – очень глупо будет выйти во двор, захлопнуть дверь и превратиться в сосульку на собственном крыльце.

Оказавшись на ступеньках он высыпал на них соль из пакета. Сунул пакет в карман, по-крабьи держась одной рукой за перила, а другую спрятал в карман, чтобы не тряслась. Насчет соли он прав. Ему еще несколько дней назад следовало использовать ее для посыпки льда, но ему было не до того, и если он и сейчас ничего не сделает, то они с Ниной будут замурованы в доме как пленники – к завтрашнему утру крыльцо превратится в каток. Что если лед подтает? Что если прейдет теплый фронт и продержится несколько дней? Он обогатит статистику своим именем - врач-стоматолог, жил и двигался излишне торопливо, скольжение, в травме виновата зима, - потому что, как совершенно справедливо рассудил Леонид Нестеров, люди не могут передвигаться по воздуху.

Придется попотеть. Целого пакета соли хватит на крыльцо и дорожку перед домом, чтобы ни он, ни племянница не пострадали. Он облизнул соленые пальцы и вытер нос шерстяной рукавицей. В доме полно полотенец, но ему не до таких мелочей.

В холодильнике осталось еще молоко, и он выпил его прямо из пластикового пакета, почти не пролив. Чуть позже он плеснул себе выпить чего-нибудь погорячее. Он торопился сделать звонок – из-за дорожки соли. Он хотел найти в ней нужность, оправдать свой труд, обезопасить все до конца. Отогнать от себя мысли, что может и не стоило ее сыпать. Теперь-то какой смысл?

Он пьет виски и молчит.

С этой рыжей, с этой Ниной, он познакомился в его первую врачебную зиму. Ему только что отдали место стоматолога, - в районной поликлинике, уже успевшей обнищать, еще жившей призраками своих совковых привычек. Он девчонок никогда не воспитывал, совершенно не знал о чем с девчонками говорить, как поставить себя. Она была одна: сиротка. Он чувствовал в ее присутствии постоянную вину и тошнотворное стеснение. На похоронах своих родителей она вела счет его глоткам чая, отчего он взволнованно, всеми пальцами, держал чашечку, словно впервые пил чай и все капал чаем себе на брюки, и тогда ее смышленый взгляд задумчиво переходил с его дрожащей руки на бледно-коричневые уже растекшиеся по ткани пятна. Нина потеряла родителей в автомобильной аварии и первое время оставалась ночевать. Как-то раз ударил мороз, он дал ей второе одеяло, и она тогда сказала: вот и отлично, большое спасибо, ты – папин брат и меня вырастишь, а потом я за тобой буду ухаживать.

С тех пор вошло в его обязанности укладывать ее спать. Оформил опекунство. Он, пожалуй, полюбил ее, - эту ясноглазую, тощую, долговязую школьницу с аристократическим тонким носиком, который забавно морщился, когда она прибираясь, находила пустые банки из под пива. У Нины был тихий нрав, врожденная чистоплотность, за которую он, вечно дежуривший, возносил хвалу небесам. От нее исходил домашний уют: как только она появлялась, ему уже казалось в комнате начисто прибрано, и, когда отводя в школу эту рослую живую поваренную книгу, он возвращался домой, среди запахов с кухни и слабого блеска безжалостно натертых полов, было ему хорошо и комфортно, комфортно до бессилия. Потому и не женился, нужда отпала.

Выросла. Не без его помощи Нина смогла стать очаровательной женщиной – из тех, чье появление никогда не остается незамеченным, с ней стало интересно и приятно общаться и о племяннице с восхищением стали поговаривать: «У нее большое будущее! Как?! Вы еще не знакомы?! Удачи вам на вашем пути»! Что же могло придать ей такую уверенность? Конечно, сознание того, что она самая привлекательная, красивая и неотразимая.

Потом вот приехал из центра ее будущий муж и заперся вместе с ним в кабинете, - муж, как муж, Леонид мало его рассматривал, только отметил его элегантную манеру сжимать пальцами сигарету и тяжелые, стальные с блестящим набалдашником часы, которыми тот постукивал о край кресла, пока он, истерично посмеиваясь, обдумывал поступившее предложение прикусив язык и воздерживаясь от высказываний.

- Вы задолжали за электричество, - тогда сказал он. А ведь он даже разрешения войти спросить не успел.

- Господи! – ответил Леонид. – Посмотрите как у меня руки трясутся. Как вы меня напугали, войдя без стука.

Гость почему-то не смог проявить понимание и подобающее чувство такта. Даже короткое приветствие его в тот момент морально поддержало бы. «Здравствуйте! Как поживаете?», например.

- Не меняйте тему, - сказал он. – Как вы прекрасно знаете, я могу спасти вас и ваш бизнес, иначе вы скоро разоритесь. Так дальше нельзя. Либо вам придется влезть в кредит, либо продать помещение. Продать его тому, кто сможет его купить.

Леонид сгорбился у стола.

- Я знаю, знаю. Я знаю вас Олег Константинович! Я обязательно со всем разберусь, только нужно время.

- Какое время? – гость недоверчиво ухмыльнулся. – Линейное или циклическое? Абсолютное или измеряемое? Евклидово или декартовское?

Не смог обойтись без подколов на уровне продвинутого курса философии для знавших о чем речь посвященных, причем в такой поздний час. Вот же подонок.

- У вас случаем не будет прикурить? – спросил Леонид. Жалкий приемчик, но ничего другого у него, полностью подавленного поведением гостя, в запасе не оказалось. Тем более, ему правда хотелось курить.

Гость подошел и полез в карман за сигаретой. Не побрезговал для него и зажигалкой.

- Сколько вам нужно времени? – спросил он, предлагая голубоватую коллекционную зажигалку, антикварную штучку, - по центру в ней зиял сапфир, боками она была стянута кожей аллигатора.