Красная площадь

Красная площадь

Сергей Муратов

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ

рассказ

Ночами, когда домашние спали, Гена выходил из квартиры и поднимался на плоскую крышу шестнадцатиэтажной «башни», в которой жил с рождения. На крыше он садился на остов железного стула, вросшего в наслоения гудрона, и сидел, глядел на тёмный город и слушал его дыхание. Кое-где горели фонари, разливая над кварталами желтый свет. Словно очаги угасающего сознания светились редкие точки окон на тёмных тушах домов. Близкие и далекие звуки сливались в монотонный гул. И когда гул затихал, а ночь укрывала серые коробки домов, начиналось…

Сперва издалека долетали звуки труб, будто где-то настраивался духовой оркестр. Их сменяли резкие невнятные возгласы, словно кто-то скороговоркой что-то выкрикивал и резко замолкал. Эхо подхватывало обрывки слов и навсегда уносило в затянутое серой ватой небо… И вдруг тишину распарывал, чудовищно громкий, скрежещущий звук. Который длился и длился, то затихая, то вскидываясь и внезапно пропадал. И тут же раздавались несколько глухих ударов, а за ними вступали трубы, но как бы удаляясь. И кончалось ночная симфония мощным и беззвучным подземным толчком, от которого качалась люстра и нервно вздрагивал хрусталь в буфете.

Гена слушал и в его воображении вставали рискованные картины. То, казалось, что это гигантская доисторическая птица, хлопая огромными крыльями, поёт свою жуткую песнь. И замирало сердце… Вот сейчас она появится чудовищная и неотвратимая, перешагивая через кварталы, сминая дома, ломая столбы с искрящими проводами, раскалывая машины и склёвывая людей. Или чудилось, что со страшным скрежетом и грохотом открывается тысячетонная, до конца времён закрытая, дверь в преисподнюю. И виднелось багровое зарево… И казалось, что скорлупа реальности сейчас треснет и мир свернётся в свиток, как и было предсказано…

Но сегодня было тихо, и на душе у Гены было иное, он стоял на краю крыши и смотрел на город, на квадраты и прямоугольники домов, которых сотни и тысячи, но почти нигде не горит свет, хотя ещё и не поздно. С северо-запада, широким фронтом тянулись тяжёлые, как дирижабли, мрачные тучи. И лишь далеко на западе, виднелась полоска красного заката. «Блокаду сняли» - догадался Гена – «теперь небо будет чистым». Сам он остро чувствовал прорыв блокады, бесконечной и вездесущей скуки. Но почему другие ничего не замечают, неужели они совсем ничего не видят? И он ещё раз, во всех подробностях вспомнил всё, что случилось сегодня в училище…

Первой «парой» была литература. Всё было как обычно – скучный Лазарь Наумович зевая читал бесконечную биографию Шолохова. Но когда, заскрипела, открываясь, дверь и кто-то громким шепотом вызвал Лазаря Наумовича в коридор, Гена непонятно от чего заволновался и почувствовал, что сейчас что-то будет. Вот прямо сейчас произойдет что-то невероятное и чрезвычайное. Дверь снова заскрипела, и в класс вошли: директор училища - крупный мужчина с красным лицом, одетый в серый костюм. Следом прошаркал парторг – тихий старичок, неизменно пребывавший в хорошем настроении. За парторгом вошла завуч – дебелая тётка, с рыбьими глазами на широком лице. Из-за её плеча блестел очками бледный Лазарь Наумович.

Учащиеся удивлённо переглядываясь поднялись и приняли позы провинившихся, но готовых раскаяться, детей. Директор исподлобья оглядел класс, и вдруг громко, после каждой фразы вбивая восклицательный знак заговорил: «Партия и правительство! Со скорбью извещают! Что генеральный секретарь нашей партии! Леонид Ильич Брежнев! Скоропостижно скончался!». И директор умолк. То ли в похмельной голове, то ли в горящей душе случился какой-то сбой, и он выпал из необходимого состояния. Сознавая ответственность момента, директор пытался заставить плоть вернутся к обязанностям директора ПТУ № 69. И всё руководство бессильно, но мужественно ожидало исхода этой борьбы, мысленно как бы помогая начальнику побороть слабость. Так и стояли они нестройной шеренгой, на фоне белёсых меловых разводов по черному трауру классной доски.

Гена вдруг ощутил, что тоже выпал из положенного ему состояния. Он почувствовал весеннюю лёгкость и близость освобождения, которая наступает где-то в середине апреля и до конца июля не проходит. И зашелестела у Гены в душе молодой листвой роща, и запел жаворонок, натягивая струну от пахучей земли к высокому небу. И сам он парил где-то над макушками березок и не хотел ни речей, ни известий, ни объяснений.

Тем временем молчание директора переросло в трагическую паузу. Воздух стал густым и плотным, а в полу проклюнулась дырочка и стала расти. Директор, охваченный борением, молчал, пауза росла и вместе с ней росла трещина. Она уже зримо зияла между преподавателями и рядами облупленных парт. Так как дело было на третьем этаже, то под лопнувшим линолеумом должен был открыться бетонный пол, перекрытия, а под ними кабинет второго этажа, но ничего этого не было, а только зияла и ширилась черная дыра, а вместе с ней росло давление и скоро стало предельным. Первыми сдались советские писатели, в их портретах треснули стекла, и осколки со звоном полетели в темноту дыры. За ними, соскользнув со шкафа, прошелестели книги и тетради; стаей гигантских бабочек пестря разноцветьем фронтов и стрелок, прошуршали и канули в бездну карты старых и новейших войн. Стайка глобусов планет солнечной системы со стуком выкатилась из-под шкафа и бесшумно унеслась в черную пустоту галактики. Ослепительно звенели лампы дневного света. Оконные стёкла потрескивали, а на столе Лазаря Наумовича, из перьевой ручки, лежащей на раскрытом журнале, растекались чернила, с одинаковым безразличием заливая двоечников и отличников. Исчезали и рушились видимые очертания жизни. Вчерашние планы, незыблемость настоящего, надежды на будущее… Одним словом, всё, решительно всё пришло в угрожающее положение. С паузой надо было кончать и кончать немедленно!

Гена чувствовал, что должен что-то сделать, и он был готов, просто не хотел лезть вперёд. Он понимал, почему молчит директор, он тоже почувствовал всю нелепость ситуации. Сейчас он решится и скажет что-то простое и легкое. И всем станет ясно, что душное время кончилось, и настали новые - светлые и чистые времена. Нужно забыть обиды и вспомнить, что мы живем в одном городе, в одной стране, на одной планете… наконец директор вздохнул, светлым взором обвёл пэтэушников и, с усилием штангиста, взявшего вес, выдохнул: «Леонид Ильич был выдающимся деятелем Компартии Советского Союза». И парторг добавил с улыбкой: «И активным борцом за мир». Гена чуть не заплакал, зачем-зачем-зачем? Зачем они говорят это? Гена в отчаянии посмотрел на своих однокашников, но они не понимали и не чувствовали важности момента. Да и могли они вообще что-то понимать и чувствовать?