Красная статуя

Красная статуя

Каждая неудача выбивает из седла. Убивает весь энтузиазм и желание продолжать. Опустошает. Надежда на успех ломается под натиском ненужных и бессмысленных вопросов. Зачем мне это? Зачем это еще кому-нибудь?

Каждая ошибка заставляет сомневаться в себе самом. В своем выборе. В своих силах. Становиться неподъемным для себя самого.

Остаются только слабость и апатия, тяжелая, тошнотворная. Остается только лежать и беспокойно ворочаться, лелея в желудке свою бесполезность.

Но не продолжать уже нельзя. Искусство стало образом жизни. Творчество стало ходом мыслей. Миссия стала природой.

А от природы не уйти.

К черту все вопросы. Нельзя бороться с самим собой.

Неудачи нужно выкидывать. Ошибки нужно топить.

Оглушающий в ночной тишине шипящий всплеск разрябил темноту под мостом. Еще одна ошибка ушла на дно. Там ей и место.

Я буду пробовать столько, сколько нужно.

***

Мокрая грязь смачно хлюпает под моими ногами, оставляя грязно-желтые брызги на брюках.

Эта часть города – словно вырванный из пожелтевших страниц кусок Петербурга Достоевского. Здесь даже солнце тусклее, несмотря на то, что воздух чище, чем в задымленном центре. Я иду по широкому переулку, стараясь держаться тротуара. Можно ведь относительно сухую песчаную полосу рядом с пьяными заборами назвать тротуаром? Дома здесь – это в лучшем случае двухэтажные деревянные бараки, зло щерящиеся торчащими во все стороны досками и гвоздями.

Здесь я никого не найду.

Навстречу мне идет молодая женщина. Типичный житель этих районов, она не вызывает во мне никакого желания. Следы побоев на лице смешиваются с алкогольными припухлостями. Щеки уже обвисли, а губы покрылись морщинами и впали. За собой она тащит алюминиевый бак. Очевидно, идет за водой на колонку.

Здесь все такие. Люди похожи на губки для посуды, которыми только что пытались отмыть жирную пригоревшую сковороду – грязные и сальные, измаранные и запятнанные, и выжатые до предела.

Вряд ли мое желание сегодня останется удовлетворенным.

Вот уже три месяца я блуждаю по городу, как голодный волк, ищущий мясо для утоления голода. Мой голод выдергивает меня из дома, сжимая живот и перехватывая дыханье, стальным кулаком хватая меня за член, как за поводок. И я иду на улицу, спускаюсь в метро, захожу в трамваи в своих поисках. Приятное томление льдом пересыпается из моего живота в яйца и обратно. Я ищу глазами, выбирая из тысяч девушек и женщин, вдыхаю даже самые слабые витания духов и лаков для волос.

И рано или поздно я найду.

***

Кажется, это она!

Мой член стоит, как волк, почуявший добычу, напряженно вытянувшийся и ведущий носом. Я наконец-то нашел свою цель.

Я понял свою ошибку. Я понял, что в трущобах можно найти только вонь умерших надежд и уродливые лики безнадежных. Я вышел в город, в самый центр.

Улицы, задымленные выхлопными газами шумящих машин. Что это за улица, на которой ты все равно чувствуешь приступы клаустрофобии из-за высотных зданий, наседающих на тебя тоннами камня и бетона, закрывающих почти все небо, оставляя только тоненькую серо-голубую полоску над самой дорогой. Слепящие отблески заходящего солнца, лежащие на тысячах стекол. Я чувствую себя лилипутом среди каменных идолов, смотрящих на меня прожигающими взглядами. Голоса десятков людей, спешащих куда-то, нужных кому-то. Я чувствую себя бесполезным брошенным щенком под ногами прохожих. Витрины пугают меня отражением моего же оскала, обычно злого, но сейчас – счастливого.

Она с грациозной непринужденностью струится между суетящимися осколками толпы, ее шаги неуловимо перетекают друг в друга. Она, будто бы и не меняя своего положения, летит вперед стрелой Зенона.

Мне приходится напрячься, чтобы не отстать и не упустить ее из вида. Приходится продираться через чужие локти и злое шипение.

Я столкнулся с ней, уже возвращаясь домой с вялым неудовлетворением в паху. Я шел по одной из центральных улиц, пытаясь не схватить эпилептический припадок от солнечных бликов и блеклых на их фоне неоновых огней. Людская толпа уже почти задавила меня, я мечтал только добраться до дома, и тут – она. Выскочила, как чертик из табакерки, из дверей какого-то кафе.

– Ой, извините!

Я даже не разглядел ее лица. Только белые зубки в легкой улыбке. Я не уловил ее аромата. Я просто почувствовал ее электрическую дрожь. Она бьется внутри самой себя, связанное сердце. Ей тесно, это я вижу. В ней стучит постоянное движение.

Именно это я хочу запечатлеть. Поймать, хотя бы на секунду.

Квартал за кварталом, поворот за поворотом. Мы удаляемся от самых оживленных улиц. Больше не приходится продираться через людей, но мне все еще сложно не отставать.

Я на взводе. Я снова на коне. Кажется, я зарядился от нее. Меня переполняет вдохновение. Все вокруг импрессионистически размазалось. Я упоенно и слепо несусь сквозь совсем другую реальность, сквозь чувственное отображение настоящего, и больше не ощущаю собственных шагов. Я захлебываюсь в ликовании. И я тоже рвусь из себя.

Я уже представляю себе каждый изгиб. Я прикидываю и снимаю мерки.

Она сворачивает с улицы и ныряет в дворовый мрак под низкой аркой. Я на мгновение замираю и делаю глубокий вдох. Сердце в восторге проталкивается к горлу. Все тело дрожит в возбуждении. Долгое томление набухло и радостно взорвалось. Теперь время стремительного удара. Я – вырвавшаяся из ствола пуля. Я – нож, истомно выходящий из замаха и со свистом пикирующий вниз.

Наконец!

Я нащупываю за пазухой свою дубинку, обернутую поролоном трубу, и следую за ней.

Осталось сделать лишь одно движение, а остальное – просто. Никто и не обратит внимания на меня, ведущего домой «перебравшую» подругу.