Красно-чёрное, свистком по белому. Schuld und sühne

Красно-чёрное, свистком по белому. Schuld und sühne

Aber ich, kann ich denn,

kann ich denn anders?

Hab‘ ich denn nicht dieses Verfluchte in mir –

das Feuer, die Stimme, die Qual?

Lacrimosa, «Schuld und Sühne»[1]

Шум за спиной набрал обороты, и поезд гигантской стрелой умчался вдаль, поднимая клубы снега.

Теперь вокруг осталось только нетронутое белое безмолвие. Оно растянулось до горизонта и не нарушалось ничем. И тихо. Даже ветер молчит. Один ориентир, правда, был: среди сугробов, воткнутый в случайное, необязательное место, стоял потрёпанный указатель. Надпись на табличке гласила: «Ниргенд, 2 км».

Два километра. Немного, но не очень ясно, в какую сторону эти два километра. К тому же не сказать, чтоб здесь было тепло.

«А ведь тебя предупреждали, – отозвался в голове знакомый чуть насмешливый голос. – В том числе и про то, что поезд не подходит к посёлку напрямик, до него ещё топать своим ходом».

Китти приняла это к сведению, но и только. Ввязаться – проснётся и второй голос, они, как всегда, начнут переругиваться, и будет совсем плохо. Странно… Она думала, что за пределами Ринордийска голоса поутихнут. Но, казалось, они даже набрали силу и звучали отчётливее, чем в столице: здесь ничто не заглушало их.

К тому же, к тому же….

Китти сделала несколько шагов – от таблички вглубь белизны – и остановилась. Эти бесконечные сугробы и тонкая полоска горизонта вдалеке, этот бескрайний простор…

«Мне кажется, я уже была здесь».

Конечно, нет: ни она, ни кто-то ещё конкретно в этом месте никогда не бывал, но, может быть, в другом, очень похожем…

«Холодно, никаких домов, и людей почти нет, только степь, степь…»

Это даже уже не голоса – странная, непонятно откуда взявшаяся память, которая иногда накатывала волнами, порой в самый неподходящий момент.

Она глубоко вдохнула морозный воздух. Голова закружилась, и Китти опустилась в снег.

_____________________________

[1] Но я, разве я могу,

разве я могу иначе?

Разве я не несу это проклятие в себе –

огонь, голос, мучение?

Lacrimosa, «Вина и покаяние»

(изначально фраза из фильма «Eine Stadt sucht einen Moerder»)

Китти сидела на кушетке и, чуть наклонив голову, посматривала по сторонам. Странный этот главврач расположился поодаль, то листал какие-то свои бумаги, то быстро бросал взгляд на неё и опять возвращался к бумагам.

– Значит, Китти Эрлина, – то ли спросил, то ли констатировал он.

(Прекрасно же знает, что она Китти Эрлина, что ей четырнадцать лет, что она недавно вернулась в Ринордийск и тому подобное. Равно как и то, что держать её в клинике нет оснований. Просто попросил её папочка, закадычный друг: мол, девчонка совсем умом тронулась, сами, боюсь, не справимся).

– Да.

Он помолчал – похоже, обдумывая, как бы лучше изобразить видимость работы, что, наверно, не так легко, когда работа не требуется. Наконец спросил:

– Как дела в школе?

Китти подняла взгляд и деланно полюбопытствовала:

– А почему вы начинаете с этого вопроса? У вас ведь есть моё досье. Вы и так знаете, что всё плохо.

Он как будто смутился (хотя скорее показалось):

– Да, но… мне думалось, ты захочешь сама что-то рассказать. – Китти молчала и продолжала смотреть вопросительно. – Не ладишь с одноклассниками?

– С ними в том числе.

– Ну что ж, в твоём возрасте это случается, не у всех выходит сразу наладить контакт…

– Это из-за фамилии, – отрезала Китти. – В любом случае, не думаю, что по этой причине надо держать меня здесь.

– Но ты устроила пожар…

– Я хотела сжечь только архив. Не думала, что загорится и сама комната.

– И, говорят, сопротивлялась, когда тебя наконец нашли.

– Потому что мне хотели вколоть какую-то дрянь, естественно, я сопротивлялась. А вы бы не сопротивлялись?

(Говорила она всё ровно, быстро и монотонно. Так и требуется говорить с большинством людей, выходит меньше проблем).

Он мягко улыбнулся – с усилием, опять прикидывает, как лучше сделать вид.

– Зависело бы от того, для чего предназначена эта, как ты выражаешься, «дрянь». О тебе беспокоились и хотели помочь. Поэтому же ты здесь.

– Я здесь потому, что мой отец попросил вас. Можно сказать, по блату – хотя получается весьма странный блат. Вы же знаете, что это никому не нужно. И мне в первую очередь.