Красно-зелёное

16. Помни меня

11.07.12

      Новость о совершенной нормальности Карима никого не удивила. Юсуф аль-Мирджаби воспринял всё на удивление спокойно и лишь пообещал провести «воспитательную беседу» с моим напарником. А после отправил меня к племяннику мастера, изготовившего медальоны. Тот опознал Музаффара по фотографии, но больше никакой информации не дал. Ничего особенного ему не было известно.
— Всё, что я могу сказать, что молодой человек, которого вы мне показали — заказчик тех двух изделий у моего дяди, — ответил юный ливиец. — Я хорошо запомнил его.
— А девушка? Для которой заказали второе украшение? — спросил я.
— Я ничего о ней не знаю, — пожал плечами парень. — Кроме, пожалуй, того, что она увлекалась древними языками.
— Что ж, — быстро прикинул кое-что в голове я. — Спасибо вам большое.
— Всегда рад помочь, — улыбнулся собеседник. — Обращайтесь.

      Совершив поездку к племяннику мастера, я возвратился домой. Музаффар не ночевал дома, да и сейчас квартира была пуста. Про себя я отметил, что мой сосед ведёт себя последнее время уж очень подозрительно — избегает меня и постоянно куда-то исчезает. Но самым странным был вчерашний эпизод.

      Я возвращался домой после посещения Карима в психиатрической клинике. Настроение у меня было далеко не отменное. Сообщение Тиёко попутало все мои предположения и теперь в голове моей был полный хаос. Аптека находилась в соседнем доме и я случайно глянул в её сторону. Через высокую стеклянную витрину всё было видно просто отлично. Моё внимание привлёк молодой человек в куфии и с птицей на плече. Понять, что это Музаффар, оказалось нетрудно. И я бы просто спокойно прошёл мимо, если бы что-то не заставило меня остановиться. Уже через секунду я понял, что именно. Аптечная витрина была в нескольких шагах от меня и я прекрасно видел всё, что происходило в аптеке. В том числе и то, что покупают посетители. Музаффар покупал бинты… И ладно бы просто бинты — как-никак его не так давно ранили, но в ТАКОМ количестве! Создавалось впечатление, что каддафа решил открыть собственный госпиталь.

      Накупив штук тридцать, не меньше, стерильных бинтов, а в придачу к ним — кучу ваты и с десяток бутылочек с перекисью водорода, молодой бедуин, пребывая в великолепном расположении духа, вышел из аптеки. И столкнулся со мной. Но не удивился. Совсем. А на мой вопрос, зачем ему столько медицинских принадлежностей, напомнил, что ранен и запасается на всякий случай. Цены ведь растут и особенно высокими они становятся на лекарства. Такой ответ меня совершенно не удволетворил, но больше вопросов я задавать не стал. Дома Музаффар наложил себе повязку, словно подтверждая тем самым свою правоту, отправил сокола на кухню и завалился спать. После некоторых раздумий, в ходе которых я сделал определённый для себя выводы, я тоже решил погрузиться в царство Морфея.
      
Утром Музаффара уже не было. Бинты и прилагающаяся к ним утварь лежали на кухонном столе вроде как в том же количестве, что и вчера. Может, и правда ливиец запасы делал? Во всяком случае, это было единственное нормальное объяснение происходящему. И я, решив оставить всё, как есть, отправился на работу, после чего решил проведать свидетеля-астронома из Каср-Бен-Гашира.

      Астронома звали Хаким. Собой он являл весьма и весьма колоритную личность и более всего напоминал джинна из арабских сказок: длинная седая борода до пола, пышные усы и лысина на голове. Хаким слегка сутулился, носил белую рубашку, поверх неё — жилетку коричневато-зелёного цвета и белые брюки. Лысину свою пожилой ливиец прятал под чёрным головным убором, покрывавшем всю голову и имевшим круглую форму. Квартира же его напоминала дворец из «Тысячи и одной ночи»: на стенах и на полу — роскошные персидские ковры, в которых нога утопает по щиколотку, куча картин на восточную тематику и светильники в виде ламп, из которых, согласно легендам, вылетают джинны. И всё выполнено в оранжево- жёлтых и золотистых тонах.

      Комната, в которой хозяин необычного жилища проводил свои астрономические наблюдения, поразила меня больше всего. Обои в ней были приятного охрового оттенка. В углу стоял коричневый диванчик, накрытый покрывалом с традиционными узорами и кучей узорчатых подушек и валиков. Над диваном, на стене красовалась лампа, дающая немного света, что в вечернюю пору придавало комнате атмосферы таинственности. Посреди помещения лежал очередной роскошный ковёр, на окнах были цветные витражи. Имелся в комнате и маленький столик под цвет дивана. На нём стоял поднос со свежими финиками, графин по форме похожий на лампу и кальян.

— Садитесь, — пригласил меня Хаким на диван и потянулся к кальяну. — Будете?
— Нет, благодарю, — вежливо отказался я.
— Говорите, вы из полиции Триполи? — пристально посмотрел на меня ливиец, на что я лишь быстро кивнул. — Что вас интересует?
— Женщина, — ответил я, заставив Хакима вопросительно вскинуть бровь.
— Вот как, — несколько удивлённо проговорил он. — Тогда, боюсь, вы не по адресу — меня больше интересуют планеты и звёзды, чем женщины.
— Нет-нет, вы меня неправильно поняли! — я поспешил исправить возникшее недоразумение. — Меня интересует женщина, которую вы видели не так давно на чердаке соседнего дома в день, когда произошло убийство. Это она?
Я предъявил свидетелю фотографию Альфард. Тот смотрел на неё долго-долго, после чего пересёк комнату и взял из ящика шкафа с красивой резьбой, напротив дивана, очки. Посмотрев на снимок ещё с минуту, господин Хаким лишь отрицательно помотал головой.
— Нет, это не она, — ответил старик.
— Вы уверены? — уточнил я.
— Уверен. Не она, — твёрдо повторил астроном. — У той, что я видел, было совсем другое лицо, как бы это сказать, старше что ли… И вот ещё что… Незадолго до убийства парень какой-то странный прохаживался тут неподалёку. И явно не местный — под подъездом стоял, ждал, когда кто-то выйдет, чтобы зайти.
— И как выглядел этот парень? — полюбопытствовал я, указав на всякий случай на снимок Музаффара. — Вот так?
— Нет, — отрезал Хаким. — А вот этот, — его взгляд перебежал на изображение Карима, — похож как две капли воды. Да, Аллахом клянусь, это он!
— Интересно…-пробормотал я — поворот был весьма неожиданным. — Ну что ж, спасибо вам, вы нам очень помогли.
— Всегда пожалуйста, — расплылся в дружелюбной улыбке хозяин квартиры. — Если что-то понадобится — заходите в любое время, буду вам рад… И да, не желаете ли рахат-лукума? Очень вкусно, я вам скажу!
Я замялся. Отказывать гостеприимному ливийцу не хотелось и я согласился…

      Квартиру астронома я покинул глубоко потрясённым. И дело даже не в том, что я наелся до отвала, выкурил кальян и наслушался народной ливийской музыки, дисков с которой у господина Хакима было хоть отбавляй. Всё это, объединённое воедино, да ещё включающее общение с приятным собеседником, и произвело на меня столь сильное впечатление. С пожилым астрономом можно было говорить обо всём на свете — казалось, ему были известны все тайны мироздания. Единственной темой, которую он избегал затрагивать была политика. И я, несмотря на свою заинтересованность, так и не смог у него выпытать, каковы же его политические предпочтения. В целом же, я был как никогда доволен тем, что согласился на предложение старика и был бы рад увидеть его ещё раз.

      К Кариму я прорвался с боем. Его перевели в обычную больницу и разместили в большой палате на восемь человек. Но, как выяснилось, существовать мирно с кем-либо Карим был явно не способен. Он умудрился в рекордно короткие сроки перессориться со всей палатой и даже с медперсоналом. В итоге, когда я наконец-то пробился к нему, то застал его сидящим в углу под прицелом враждебных взглядов. Соседи моего напарника недобро зыркали на него и явно не желали ему добра и только наличие охраны спасало последнего от неминуемой расправы.

      На моё появление Карим не отреагировал вообще, приветствие пропустил мимо ушей, от специально купленных мандаринов наотрез отказался. Складывалось впечатление, что ему не дела ни до кого на всём белом свете, исключая только лишь себя. Я уже думал, что разговор у нас не получится, но…

 — Что ты делал у дома Абдуллы аль-Асима в день его гибели? — без обиняков спросил я. Карим понял на меня глаза. Взгляд у него был тяжёлый и мрачный.
 — Откуда ты знаешь? — задал единственный вопрос он.
 — Есть свидетели, — был предельно краток я. — Так что ты там делал?
 — В общем, незадолго до убийства Абдуллы, — медленно начал Карим, — я приходил к нему за деньгами. Он мне должен был. Но он и слушать меня не захотел и выставил меня взашей. Я решил, что любой ценой должен получить деньги обратно и снова заявился к нему. Но на этот раз Абдуллы дома не оказалось, а его стерва-сестра наотрез отказалась мне что-либо сообщать. Тогда я схватил её за горло и начал душить. Но она сопротивлялась и принялась вопить. Да так громко, что я испугался и отпустил её. После этого я выбрался из здания через чёрный ход и ушёл, так и не увидев Абдуллу. А потом я узнал, что он убит… И кто мне теперь вернёт мои деньги?!
 — Уже никто, — разочаровал его я. — И вообще тебе тюрьма светит за хулиганство и превышение должностных полномочий!
 — А это если сестра Абдуллы на меня заявление накатает, — криво ухмыльнулся напарничек. — А этому не бывать.
 — Посмотрим, — сверкнул глазами я. Больше нам не о чем было говорить.

      Покинув больницу, я решил заглянуть к Альфард. Её не оказалось дома, зато там я обнаружил Хасана и Файсаля.
 — Я вчера за три сотни долларов продал свою новую сюиту! — с порога сообщил сияющий Файсаль. — А сегодня вечером даю концерт!
Он был одет в простую свежую рубашку и чистые чёрные брюки. Хасан же был весь измазан в краске, но вид имел не менее счастливый.
 — Поздравляю! — порадовался за ливийца я. — А как Альфард?
 — С ней всё хорошо, — ответил Хасан. — Она в Старом городе, торгует картинами как обычно.

      Картины. Мой взгляд упал на целую галерею портретов, видимо, написанных Альфард, что украшали стены прихожей. Я узнал Музаффара, Хасана, Файсаля. Имелись изображения и незнакомых мне людей. Так я остановился перед портретом молодого человека с красивыми, благородными чертами лица и не то испуганным, не то затравленным видом. На голове у него была кепка защитного цвета, а по щеке ото лба стекала струйка крови.

 — Кто это? — кивнул на картину я.
 — Эмир аз-Заман, сослуживец Альфард, — ответил Файсаль. — Она предпочитала не рассказывать о нём. Лишь однажды обмолвилась, что он погиб.
 — А я хорошо его помню, — сказал вдруг Хасан. — Он всегда был очень добр ко мне и часто угощал конфетами. А ещё…

      Перед моими глазами появилась картинка, чёткая и ясная. Я снова стал очевидцем событий годовалой давности, что предстали передо мной благодаря воображению.

Я увидел двоих. Это были парень и девушка в военной форме. Они куда-то шли и совершенно не торопились, а вслед за ними семенил мальчишка. Это были Альфард аль-Фатех, Эмир аз-Заман и Хасан.

 — Странно, что ты решил поговорить, — сказала Альфард Эмиру. — Ты ведь вообще ни с кем не общаешься… Скажи, почему?
 — У меня есть на то свои причины, — слегка раздражённо ответил Эмир и подозвал к себе Хасана. — Хочешь конфету? — снайпер запустил руку в карман и достал оттуда угощение. Конфета уже давно успела растаять под палящим ливийским солнцем, но это отнюдь не портило её вкусовых качеств.
 — Хочу, — охотно кивнул мальчик и, получив сладость, моментально отправил её в рот, при этом ужасно испачкавшись шоколадом.
 — Хасан! — укоризненно воскликнула Альфард, не в силах смотреть на это безобразие. — На кого ты похож!
 — На Хасана, съевшего конфету, — усмехнулся Эмир и вручил парнишке салфетку. — Держи. Последняя.
 — Шпашибо, — уплетая угощение за обе щеки, благодарно прошамкал мальчик.
 — Так о чём ты там хотел поговорить? — поинтересовалась Альфард, убедившись в том, что её брат приведёт себя в порядок самостоятельно.
 — Ты ведь общаешься с Хадиджой? — осторожно спросил сослуживец.
 — С новенькой? Иногда пересекаемся, а что?
Пауза.
 — Она помолвлена, не знаешь? — опустив глаза, резко спросил Эмир.
- Нет, — в голосе Альфард появились неподдельное удивление и интерес. — Ты что-то …
 — Ничего подобного! — отчаянно краснея, выкрикнул юноша.
 — А зря, — с философским видом изрёк Хасан, уже расправившийся с конфетой. — Хадиджа уникальна во всех отношениях, такие на дороге не валяются. Сегодня не помолвлена, а завтра…
Альфард в шоке вытаращилась на мальчика.
 — И откуда же у тебя такие познания? — поразилась она.
 — Карим так сказал, — пожал плечами брат.
 — Карим? — нахмурился Эмир. — Странно. Я всегда думал, что его интересует только одна девушка… Ты никогда не замечала, как странно он смотрит на тебя, Альфард?
 — Замечала, — кивнула девушка. — Но сейчас не об этом. Если ты хочешь познакомиться с Хадиджой — просто подойди к ней и заговори о чём-нибудь. Она только на первый взгляд такая напыщенная, на самом деле абсолютно нормальная девушка.
 — Так-то оно, может, и так, да только на неё положил глаз мой старший брат…
 — И что с того? Он что, может тебе запретить познакомиться с девушкой? Она ведь не жена ему и даже не невеста!
 — Ну да, — кивнул Эмир и лицо его приобрело очень серьёзное и задумчивое выражение…
      
Вечером того же дня, на закате, снайперы, в числе которых были Музаффар, Альфард и Джафар, а также танкисты из 32-й бригады, стали свидетелями ужасной драки. На песке сцепились двое. Дюжий широкоплечий детина исполинского роста и тощий нескладный юноша. Вокруг дерущихся с криками «Прекратите немедленно!» носилась невысокая хрупкая девушка в военной форме и с цветным платком на голове, это была Хадиджа. Драчунов растащили моментально. Музаффар и один из танкистов схватили детину, Джафар и ещё кто-то оттащили в сторону юношу.

 — Ты как был ничтожеством, так им и остался, сопляк! — великан выплюнул полные яда и жёлчи слова в адрес юноши. У того вид был совсем неважный — под глазом расплывался фингал, нос был разбит, бровь — тоже. Этим молодым человеком оказался никто иной как Эмир аз-Заман. А противником его был его родной брат. Из-за чего начался конфликт, Альфард и Хасан не видели, они подошли уже тогда, когда драка была в самом разгаре, но, по словам Музаффара, ссора между братьями вспыхнула из-за Хадиджи.

      Эмиру помогли подняться. Он выглядел совершенно подавленным. Отойдя на несколько десятков метров от места происшествия в сопровождении Музаффара, Альфард, Джафара и Хасана, снайпер уселся под пальмой и закрыл лицо руками.
- Эй, ты чего? — тронул его за плечо Музаффар.
 — Оставь меня, тебе не понять, — сквозь зубы процедил Эмир.
 — Чего это мне не понять? Думаешь, я никогда ни с кем не дрался? — фыркнул каддафа.
 — Не в этом дело.
 — Тогда в чём? — спросила Альфард.
 — В том, что, — Эмир поднял голову и заколебался —, а стоит ли этим людям знать о нём правду? А что она даст им, эта самая правда? Может, лучше просто промолчать как обычно и задавить всё внутри себя?
 — Я вижу, что тебя что-то мучает, говори, — подтолкнула его к решению Альфард.
 — Хорошо, — собрался с духом снайпер. — Я… В общем, мои братья… У меня есть двое старших братьев и их всегда любили больше, чем меня. Их постоянно ставили мне в пример и требовали от меня, чтобы я равнялся на них. Мои братья были сильными и умными. Не то что я. Они всегда добивались своего. А я лишь был их невидимой тенью… Я и в войска-то правительственные пошёл с одной-единственной целью — доказать, что я не хуже их! А сегодня я решил подойти к Хадидже и просто поговорить с ней. Я думал, что она сразу разглядит во мне неудачника и пошлёт куда подальше, но нет… Этого не случилось. Мы пошли стрелять. Вместе. И она… Она сказала, что я отлично стреляю! — лицо Эмира озарило, он выглядел неимоверно счастливым. — Впервые в жизни мне сказали, что я делаю что-то ХОРОШО! Я, а не братья! Ну, а потом мы возвращались со стрельбища и наткнулись на моего брата. Тот был явно не в восторге от того, что я общаюсь с Хадиджой и сказал, чтобы я держался от неё подальше. А я сказал ему, что она не его собственность и он не имеет права мне и ей указывать. Ну он и дал мне в морду… А я ему… Впервые в жизни дал ему сдачи.

      Тут парень замолчал, явно что-то обдумывая. Джафар ободряюще похлопал его по плечу.
 — А ты молодец! — похвалил он сослуживца. — Как-никак преодолел себя…
 — А что толку? — обречённо пожал плечами Эмир. — Она теперь даже и не глянет в мою сторону. Девушки любят сильных, а не слабаков вроде меня, — с этими словами он кивнул в сторону Хадиджи рядом с которой маячила исполинская фигура его брата.
 — А знаешь что! — вдруг заявила Альфард. — Никакой ты не слабак! Просто ты сам себе это внушил, пытаясь равняться на братьев. А кто тебе сказал, что на них надо равняться? Ведь в тебе точно есть что-то, чего нет у них, чему бы им не мешало бы научиться. Никогда об этом не задумывался? Что скажешь?
Ответить Эмир ничего не успел — прямо навстречу ему шла Хадиджа. Она на ходу развернула белоснежный носовой платок и, присев рядом с обескураженным юношей, вытерла кровь с его лица…

 — Помню, как Альфард говорила, что попала в больницу в начале августа 2011-го. Тогда силы НАТО, поддерживая повстанцев, нанесли авиаудар по одному городу…Пострадавших было очень много и тогда Альфард впервые ранило осколком, -задумчиво проговорил Файсаль, остановившись перед портретом Хамиса. — Это копия, — внезапно сменив тему, кивнул на картину он. — Точная копия того портрета, который написала Альфард во время войны. Хамиса как раз объявили в мёртвым в начале августа и тут он, целый и невредимый, заявляется в больницу, чтобы проведать раненых…

      Появление Хамиса аль-Каддафи и его офицеров из 32-й бронетанковой бригады в больнице произвело неимоверный эффект. Журналисты чуть не подрались, ожидая появления сына ливийского лидера. А раненые с врачами ужасно нервничали, хоть и были заранее предупреждены о том, кто к ним приедет.

      И вот под прицелом десятков телекамер и множества глаз, Хамис в сопровождении танкистов вошёл в здание больницы. Там его уже встретили врачи. Сопровождаемый журналистами, комбриг прошёл к раненым.

      Палата, в которой разместили Альфард и ещё нескольких её сослуживцев, расположилась в самом конце длинного коридора. Она была полупустой — часть пострадавших находились на перевязках, а кто-то ещё находился в операционной. Хамис зашёл в палату один, оставив своих офицеров на растерзание журналистам. Из восьми кроватей пять пустовали, ещё две из занимали крепко спящие раненые, а на самой дальней, у окна, лежала девушка, которая даже издали показалась комбригу знакомой. Стараясь двигаться беззвучно, чтобы никого не разбудить, генерал приблизился к раненой. Она лежала на спине и бездумно смотрела в потолок. Голова её была перевязана, а длинные и густые чёрные волосы размётаны по подушке. Под глазами залегли тёмные фиолетовые круги. Тем не менее, Хамис безошибочно узнал её.
 — Лейтенант аль-Фатех?! — вырвалось у комбрига. — Не может быть!
 — Хамис?! — Альфард была удивлена не меньше. Услышав его голос, она чуть было не подскочила от удивления и радости. — Ты жив! Я знала, что ты жив, я верила в это!
 — И правильно делали — не так-то просто убить меня, — усмехнулся командир 32-й бригады. — Как вы себя чувствуете?
 — Нормально, — беззастенчиво соврала девушка: на самом деле ей было ужасно плохо. Раны давали о себе знать тупой, ноющей болью, а температура в сорок градусов держалась вот уже второй день. — Помнишь, я сказала, что нарисую твой портрет? Он ещё не закончен, но можешь посмотреть, — с этими словами она взяла с прикроватной тумбочки невзрачный блокнот и протянула его Хамису. Тот открыл его и принялся просматривать рисунки с самого начала. Кроме его портрета, в блокноте имелись ещё множество различных зарисовок, изображающих как пустынные, дикие пейзажи, так и виды городов, по которым можно было отследить военный маршрут Альфард. Судя по сосредоточенному выражению его лица, Хамис уделял внимание каждому наброску, подолгу не переворачивая страницы. Наконец очередь дошла и до портрета. Рисунок был действительно незавершённым, но комбриг узнал себя и невольно улыбнулся, пристально вглядываясь в собственные черты, столь мастерски переданные карандашом художницы. Альфард воспользовалась этим моментом и резко подалась вперёд, подарив Хамису свой первый невинный поцелуй…

      Рука девушки скользнула по щеке танкиста, блокнот с тихим шорохом упал на пол. Альфард обессиленно откинулась на подушки. Хамис так и остался стоять, с трудом осознавая происшедшее. Придя наконец в себя, он на всякий случай потрогал лоб раненой и убедился в том, что у неё высокая температура. После этого он поднял блокнот и осторожно положил обратно на тумбочку. Альфард крепко сжала его ладонь, глядя на него своими большими чёрными глазами.
 — Не уходи, — тихо попросила девушка.
 — Не буду, — тяжело вздохнул комбриг. Он сел на краешек её кровати. Их взгляды встретились.
 — Я хочу, чтобы ты жил, — прошептала Альфард. — Пожалуйста, пообещай мне, что останешься жив. Прошу тебя…
Хамис отрицательно покачал головой.
 — На войне нельзя давать таких обещаний, — сказал он. — Никто не знает, чем может обернуться для нас завтрашний день. Простите, лейтенант…
 — Просто Альфард.
 — Простите, Альфард, но я не могу ничего вам пообещать.
 — Тогда… тогда, — её голос задрожал, на глаза наворачивались слёзы, но она усилием воли заставила себя не расплакаться. — Тогда пообещай, что будешь меня помнить! А я обещаю, что буду тебя ждать…

      Ждать. Как много значит это слово. Как хорошо, когда тебя ждут. Когда есть кто-то, кто помнит тебя каждое мгновение, каждую минуту. Как хорошо, когда тебе есть куда вернуться… Она пообещала, что будет ждать.

      Генерал медленно кивнул. Альфард выпустила его ладонь.
 — Я обещаю, что буду тебя помнить, — шепнул Хамис, осторожно погладив раненую девушку по волосам. — Выздоравливай, Альфард.
Он встал, подоткнул ей одеяло и удалился также бесшумно, как и вошёл. На входе в палату комбрига встретили Музаффар и Карим. Оба снайпера немедленно отдали честь старшему по званию и только после этого поспешили к постели Альфард, на лице которой застыла улыбка счастья…

      Всему этому, однако, предшествовала одна странная ситуация.

      Музаффар и Карим пришли в больницу, чтобы проведать Альфард и остальных своих сослуживцев. Но оказались они там ой как некстати.

      Музаффар шёл первым и переступил порог нужной палаты как раз в тот момент, когда Альфард поцеловала Хамиса. Увидеть нечто подобное ливиец никак не ожидал, хоть он был единственным в отряде, кто знал об истинных чувствах Альфард. Чего никак нельзя было сказать о Кариме. А зная то, как он ревнует девушку к нему, Музаффару оставалось лишь с ужасом представлять, какая незавидная участь может (хоть и маловероятно) постигнуть Хамиса. Во всяком случае, без скандала не обойдётся, это уж точно, а от этого, в первую очередь, пострадает репутация Альфард, да и её любовь к младшему сыну Полковника уже не для кого не станет секретом. Учитывая непредсказуемость Карима, возможно даже покушение на Хамиса. Не факт, что удачное, но мало ли…

      В общем, в один короткий миг Музаффар аль-Каддафи аль-Сирти примерил на себя роль Мессии и, осознав, что в руках его честь и доблесть Альфард и даже жизнь седьмого сына лидера… совершенно бесцеремонно вытолкал Карима из палаты, не дав ему ничего увидеть.

 — Что такое? — возмутился Карим.
 — Туда нельзя, — коротко и ясно ответил Музаффар.
 — Это ещё почему? — Карим сделал шаг в сторону дверного проёма и тотчас же остановился.
 — Стоять! Шаг вправо, шаг влево — расстрел! — почти что прорычал представитель племени каддафа. — Раз сказано, что нельзя — значит нельзя!
 — Так объясни хоть почему!
Тут Музаффар вынужден был задуматься — действительно, придумать вразумительное объяснение было в данной ситуации очень трудно. А Карим этим воспользовался и приготовился было войти в палату, когда сослуживец ухватил его за рубашку.
 — Приказы старших по званию не обсуждаются, рядовой! — оттаскивая любопытного снайпера от заветной двери, зашипел Музаффар. Но Карим сдаваться не собирался и что было силы рванулся вперёд. Ткань не выдержала таких издевательств и, издав резкий и противный звук, порвалась. В руках у Музаффара остался лишь лоскут рубашки, а его обладатель, столь яростно рвавшийся вперёд, не удержал равновесия и столкнулся с носилками на колёсах, стоящими у входа в палату. Ужасного грохота, вопреки всем ожиданиям, не последовало. Был только несильный толчок, негромкое, но выразительное «ой» и всё.

- Цел? — Музаффар неспешно подошёл к Кариму, который корчился от боли и приглушённо ругался.
 — Как видишь, — процедил тот. — И почему только ты не пускаешь меня в палату? Я хочу увидеть Альфард поскорее!
 — Увидишь. Только надо немножко подождать. Имей терпение, Карим ибн Вагиз!
      
Карим смирился. Хотя фантазия у него, судя по активной мимике, работала во всю — он никак не мог представить, что же такого может быть в пресловутой палате, что туда заходить нельзя! А Музаффар пребывал в состоянии постоянного напряжения, молясь, чтобы Карима вдруг не обуяло любопытство и ему не захотелось сунуться к Альфард. Ну и ещё, чтобы Хамис побыстрее покинул палату. И мольбы его были услышаны…
      
Впоследствии Музаффар говорил с Альфард о происшедшем между ней и Хамисом. На это Альфард ответила, что помнит всё весьма смутно и что происходило всё это будто бы во сне. Что, учитывая её состояние, было вполне неудивительно. Да и ни Музаффар, ни я сам никогда не осуждали её за то, что она вот так вот первой поцеловала Хамиса и в открытую выразила свои чувства, хоть ей и самой потом было стыдно за это, ведь это большой грех, пусть и не совсем осознанно совершённый, — сказал напоследок Файсаль. — Что же касается обещания, данного комбригом Альфард, то он сдержал его. Во всяком случае, когда ему передали его портрет, он хорошо помнил, кто его автор…