Красно-зелёное

18. Когда боги молчат

12.07.12
(Поздняя ночь) 

      Лёжа в кровати, я никак не мог забыть рассказ Музаффара. В голове снова прокручивались и всплывали те самые ужасные картины, навеянные мне бедуином. События годичной давности оставили в его душе неизгладимый след. Как и Альфард он хочет отпустить своё прошлое. Вот только прошлое не желает отпускать его…

      А вообще день мой прошёл неплохо. Я и двое специалистов из Мисураты, Али и Сахим, отчитывались с утра перед Юсуфом аль-Мирджаби. Я рассказал о моей встрече с астрономом Хакимом. К полудню Хакима доставили в отделение и заставили составлять фоторобот. Составляли его ещё полдня, а после этого послали меня и Али с его собакой искать женщину, которую изобразил свидетель. Женщина нашлась. Она немного смахивала на Альфард из-за своих глубоких космических карих глаз, но больше никакого сходства между ними не было. К тому же ливийка подтвердила, что в момент убийства Абдуллы аль-Асима действительно находилась на чердаке, куда забежала её кошка. Но никакого снайпера-убийцу она там не видела, что оказалось неудивительным - дом, с чердака которого стреляли, был поделён на два подъезда от фундамента до самой крыши. Чердак тоже был разделён напополам и потому убийца и свидетельница находились по разные стороны стены и никоим образом не могли пересечься, что очень расстроило меня и моего спутника.

      Также выяснилось, что Ариф, последний убитый, был застрелен из пистолета, а не из снайперской винтовки, с расстояния в несколько метров в отличии от всех остальных жертв. Плюс, ко всему прочему, он долгое время проживал под именем некого Гафиза. То же самое практиковали и остальные покойные. За исключением Карима и Абдуллы аль-Асима. Но последний, как рассказал Имад аль-Мухад, который приехал вечером в Триполи по приглашению Юсуфа аль-Мирджаби, после войны тоже жил под чужой личиной несколько месяцев, но потом вернулся в свою старую, довоенную квартиру, и вернул себе настоящее имя. Всплыл этот факт совсем недавно и не мог не настораживать.

      - Они боялись. Они определённо боялись нашего снайпера, — твёрдо заявил Юсуф аль-Мирджаби, сопоставив все полученные сведения. — Может, он уже раньше покушался на кого-то из них? Или они получали предупреждение?
— Может быть. Но тогда почему Карим не поступил также, как и его знакомые? — поинтересовался Али.
— Если всё действительно так, как я думаю, то Карим не стал менять имя и поступил в полицию из соображений, что свои его ни в чём криминальном не заподозрят и он будет для всех чист, как стёклышко, — сказал я. — Да и кто осмелится вот так просто убить полицейского? Сделать это куда труднее, чем устранить рядового гражданина.
— То есть, вы хотите сказать, что погибших связывает какое-то преступление и они, боясь возмездия, меняют лики, а Карим, дабы скрыть своё прошлое и одновременно спастись, становится стражем порядка? — спросил Юсуф аль-Мирджаби. — Но ведь мы не берём в полицию людей с улицы. У Карима ни одного пятнышка на репутации, про криминал я молчу.
— А вы что, лично принимали Карима на работу? — сощурился Имад аль-Мухад. От такого вопроса его коллега даже оторопел на мгновение и не сразу нашёл, что сказать.
— Нет, конечно, — немного рассеянно ответил он наконец. — Я этим не занимался, но я видел его личное дело и руководство отзывалось о нём как нельзя лучше.
— Ну и что? Вы как будто не знаете, какая коррупция у нас в стране! — фыркнул следователь из Каср-Бен-Гашира.
— Коррупция — это пережиток Джамахирии! — отрезал Али.
— Ой, я вас умоляю! — усмехнулся пожилой бедуин. — За год разрухи в стране такое массовое явление искоренить просто невозможно. И вообще, поверьте моему опыту, не бывает людей с идеальной репутацией.
— Хорошо, допустим, — с видимой неохотой согласился Юсуф аль-Мирджаби после короткой паузы: он явно не хотел признавать возможность взятки, данной Каримом его начальству, дабы обелить себя. — Допустим, что Карим — преступник. Но какое преступление может связывать его и погибших?
— Я думаю, что военное. И уверен, что Музаффар аль-Каддафи аль-Сирти сможет ответить на этот вопрос, — сказал я. — Или же сестра Абдуллы аль-Асима, которую Карим чуть не задушил.
— Я с ней поговорю, — вызвался Имад аль-Мухад.
— Спасибо, — благодарно кивнул мой начальник. — Ну, а вы, Казимир, приведите тогда мне вашего аль-Сирти. Но для начала опросите родственников-соседей последнего убитого, Арифа аль-Сибди.
— Есть, — кивнул я. На этом собрание и закончилось. Каждый занялся своим делом.

      Опрос соседей Арифа аль-Сибди (родственников у него, как назло, не оказалось) никаких особых результатов не дал. Мне удалось лишь выяснить, что за полтора часа до убийства Ариф покинул свой дом и куда-то ушёл. До места его гибели пешком можно было добраться как раз за это время. Там его, скорее всего, и поджидал убийца. Я несколько раз осмотрел место происшествия, но понять, как именно всё произошло я так и не сумел. Одно было ясно точно — преступник решил замаскировать своё злодеяние под дело рук совершенно другого человека — снайпера, известного как Малаку аль-Маут…

      День подходил к концу и Музаффара в отделение я так и не привёл. Допрос его решили перенести на завтра, после чего я вернулся на квартиру, где из уст ливийца услышал ещё одну ужасную историю военных времён. Всё-таки как странно порой переплетаются человеческие судьбы…

13.07.12

      Меня разбудил звонок Юсуфа аль-Мирджаби. Он кратко сообщил мне, что сегодня ночью в управлении произошло короткое замыкание, которое привело к возгоранию части здания. Пожар потушили, но последствия имеются, посему я могу не выходить сегодня на работу.

      - Приводите завтра вашего Музаффара, — напоследок велел мне следователь. — А сегодня у вас выходной.
Ну что ж, выходной так выходной. Неожиданно, конечно, но почему бы не воспользоваться? И я отправился в Медину. Часами бродил я по узким улочкам между рядами торговых лавок. Днём тут было менее оживлённо, чем вечером, но это не помешало мне закупиться рахат-лукумом и финиками. А ещё я посетил одну из старейших мечетей города. Под её высоким и светлым куполом невольно начинаешь задумываться о вечном…

14.07.12

      Сегодня я встал ни свет, ни заря и застал Музаффара на кухне, окутанного клубами сигаретного дыма. Надрывно кашляя, я немедленно бросился к окну.

      - Что за газовую камеру вы тут устроили?! — когда в помещение хлынул поток свежего воздуха, заорал я, попутно вырывая сигарету из пальцев ливийца. — Я только что чуть не задохнулся!
Музаффар вместо ответа лишь смерил меня своим коронным взглядом, заставляющим жалеть о сказанном. Какие же всё-таки колючие и холодные у него глаза! Смотреть долго в них просто невыносимо.
— Где ваша птица? — сменил я тему, глянув на шкаф. Сокола там не было.
— Странный вопрос, — фыркнул Музаффар. - Я, конечно, не ангел, но животных не мучаю — мне проблемы с ГринПисом не нужны. Летает мой сокол, уже как полчаса летает.
Я молча кивнул. Почему-то у меня не возникало никаких сомнений насчёт правдивости сказанного.
— Что с вами, чёрт возьми, происходит, последнее время? — спросил наконец я. — Вы стали курить и находитесь словно в какой-то апатии.
— У меня депрессия, — спокойно сказал на это молодой бедуин.
— Почему? — заволновался я, хотя и сам прекрасно знал ответ. Музаффар посмотрел на меня как на идиота и от этого я смутился. Только когда ливиец встал и направился к выходу, я вдруг вспомнил, что его надо пригласить в отделение.
— Постойте, — задержал я соседа. — Вы мне нужны. Вам надо проехать со мной в полицию по делу Малак аль-Маут.
Каддафа тяжело вздохнул, но возражать или сопротивляться не стал.
— Поехали, — кивнул он.

      Его допрашивали при мне. На допрос пришли также Али и Сахим. Но тут произошло нечто непредвиденное: Последний, увидев Музаффара, смертельно побледнел и схватился за стену. Сам же Музаффар многозначительно фыркнул.
— Вы знакомы? — спросил Юсуф аль-Мирджаби, удивлённо вскидывая бровь.
— Да, — сглотнув, подтвердил Сахим. — Я могу рассказать, если хотите, как мы познакомились.
— Это не имеет ни малейшего отношения к делу, — поморщился Музаффар.
— Рассказывайте! — потребовал я.
— Только кратко, — согласился и господин аль-Мирджаби.

      Солнце вставало над Средиземным морем, окрашивая волны и облака то в кроваво-алый, то в нежно-розовый. Первые лучи поползли по разрушенным улицам Сирта, проникая в разбитые окна и зияющие дверные проёмы. В просторной комнате на самом верхнем этаже жилого здания снайпер встречал рассвет. Встречал в компании винтовки и невесёлых мыслей. Этим снайпером был Музаффар аль-Сирти…

      А за квартал от здания, в котором расположилась позиция Музаффара, готовилась военная антиснайперская операция. На этот раз повстанцы получили приказ брать стрелка живым и это усложняло их задачу.

      Перед группой, состоявшей из четырёх человек, с важным видом прохаживался их руководитель.
— Итак, вы знаете, что делать, — внушал он своим подопечным. — И запомните: он нужен нам живым.
— Ну, во-первых, не нам, а им, — имея в виду руководство, флегматично отозвался высокий, метра под два ростом парень, вечно жующий какую-то непонятную смесь. — Нам-то он и даром не нужен. А во-вторых, что будет, если кто-то ему в голову попадёт?
— Мурад! — прикрикнул командующий операцией. — Отставить провокационные вопросы! Сказано брать живьём — берём живьём и только! Вы знаете, что будет, если вы нарушите приказ! Больше вопросов нет?
Ответом стала тишина.
— Отлично! Приступить к выполнению плана!
— Есть! — хором выкрикнули четверо повстанцев и операция началась…

      Отряд состоял из двух матёрых «охотников за снайперами» и их помощников. Их миссия облегчалась тем, что они знали о противнике всё до мелочей — начиная от того, в каком доме, на каком этаже и в какой комнате он находится и заканчивая его привычками и чертами характера. Молодой Сахим в этой группе был одним из ассистентов.

      Дом, в котором засел Музаффар, расположился на пересечении улиц. Комната, избранная для позиции, окнами выходила сразу на две стороны — на восток и на север. Таким образом, две улицы и перекрёсток просматривались просто идеально. И если бы члены повстанческого отряда появились на пресловутом перекрёстке, то от пули их бы ничто не спасло…

      Улицы пустовали вот уже как пятнадцать минут. Ни единой живой души не было поблизости, а Музаффар пребывал в полной боевой готовности. Прошло ещё немного времени, но никто так и не появился. Впрочем, снайпер не особо переживал по этому поводу: порой, чтобы произвести всего лишь один выстрел, приходилось проводить в засаде по несколько часов, а иногда — ждать целый день. Ливиец был терпелив. Да и спешить ему было особо некуда. Он знал, что когда-нибудь кто-нибудь обязательно попадёт в зону его действия и это неизбежно. Молодой бедуин даже не подозревал, что о его позиции прекрасно известно противнику и четверо вражеских бойцов уже штурмуют его убежище…

      Музаффар насторожился, когда в глубине дома что-то шелохнулось. На первый взгляд в этом не было ничего подозрительного, но снайпер с его необыкновенно острым слухом, вздрогнул и на мгновение прекратил наблюдение за перекрёстком. Неужели кроме него здесь ещё кто-то есть? Если да, то кто? Друг это или враг и что ему нужно? Времени на раздумия не оставалось — звук раздался ещё раз. Это были шаги, вне всяких сомнений. Музаффар схватился за оружие и притаился у входа в комнату. Несколько секунд царила абсолютная тишина. Солнечные лучи ползли по грязному, побитому паркету комнаты, спускались на пустую двуспальную кровать и рисовали узоры на стенах. Они стояли молча. И каждый слышал только биение собственного сердца. Их разделял лишь дверной проём, по одну сторону которого притаился снайпер, а по другую — четверо явившихся за ним повстанцев. Повстанцы действовали первыми — в бывшую спальню полетела дымовая шашка. Помещение мгновенно задымилось. Музаффар закашлялся, закрывая рукой нос и рот. Больше он сделать ничего не успел — за шашкой последовала шумовая граната…

      Его оглушило. В ушах бешено стучала кровь. Он отступил, держась за стену и как раз в тот момент ворвались они. Ему нечего было терять, ведь об их приказе он не знал ровным счётом ничего. Он произвёл на автомате единственный выстрел. И этот выстрел стал смертельным для одного из товарищей Сахима. Того самого высокого и вечно что-то жующего парня. Сам Сахим не успел даже толком осознать, что произошло. Чуть было не забыв про приказ, он выстрелил в ответ, попав снайперу в ногу. Каддафа осел на паркет. В считанные секунды всё было кончено. Повстанцы немедленно разоружили противника. Под их конвоем Музаффар покинул здание, в котором облюбовал позицию. Далее его передали повстанческому руководству и больше они с Сахимом не виделись. И не увиделись бы, если бы не сегодняшняя встреча.

      - Вот так мы и познакомились, — закончил рассказ Сахим. - Он, правда, не знал моего имени, но зато нам о нём было известно всё — говорят, в рядах лоялистов имелся хороший шпион, который и передал множество ценных сведений нашим.
— И звали этого шпиона Карим ибн Вагиз, — невесело изрёк Музаффар.
— Чтооо?! — буквально полезли на лоб глаза у Юсуфа аль-Мирджаби. — Карим ибн Вагиз?
— Ну да, — подтвердил допрашиваемый. — Он предал меня и предал Альфард аль-Фатех, нашу общую знакомую. Карим ибн Вагиз был тайно влюблён в Альфард и ужасно её ревновал ко мне. Вот ему и выпал шанс мне отомстить. Мы ведь воевали вместе с ним в Сирте и он стал сначала перебежчиком, а потом — шпионом, передающим всю информацию о снайперах противнику. Вот почему меня так легко взяли.
— Легко! — горестно воскликнул Сахим. — Легко! Да ты же убил Мурада, а он мне был как брат! Как брат, понимаешь! Вы хоть представляете, какого труда мне стоило не застрелить этого снайпера в ответ и выполнить приказ! А ведь я до сих пор не могу понять, почему нам приказали брать его живьём!
— Сейчас узнаешь! — пообещал Музаффар.
— Мы слушаем, — кивнул господин аль-Мирджаби.
— Единственным человеком, который допрашивал меня, был Карим, — медленно начал молодой бедуин — по его напряжённому лицу я понял, что он не особо хочет снова вспоминать пережитое. — Я даже не могу сказать толком, чего он от меня добивался. Он не задавал мне никаких конкретных вопросов по поводу, скажем, расположения остальных наших бойцов о позициях которых ему стопроцентно было неизвестно. Он просто наслаждался своим триумфом. Наслаждался тем, что ему удалось отомстить мне. А за что мстить? Я не причинил никакого вреда Альфард и любил я её как родную сестру. Как сестру! Но Карим был не в состоянии понять это. Он говорил мне. что отныне Альфард будет только его. Что если она не согласится, он заставит её и от этого мне становилось по-настоящему страшно. Хотя Альфард и воевала в Бени-Валиде, я почему-то чувствовал, что Карим может добраться до неё и там. И я обращался ко всем известным мне богам, дабы они защитили её, как не смог сделать этого я. Я просил их всех, Аллаха, веру в которого потерял, христианского Иисуса, Будду и даже языческих богов, но все они молчали. Я знал, что они не услышат моих молитв, но продолжал просить. В том, что боги остались глухи, я узнал только после войны, когда встретил Альфард. Они не услышали. Впрочем, ничего удивительного. А Карим, заметив, что я почти не реагирую на его выкрики, проклятия и угрозы, перешёл от слов к действиям…
Музаффар внезапно замолчал, обведя присутствующих тяжёлым мрачным взглядом.
— Продолжайте, — напряжённо велел Юсуф аль-Мирджаби.
— Он воткнул мне палец прямо в рану. В ту самую, которую я получил в ногу благодаря меткости вот этого молодого человека, — ливиец указал на Сахима. — Кажется, это доставило ему ни с чем несравнимое удовольствие… А потом мне удалось сказать ему всю правду в глаза. Я не жалею. Но за это он сломал мне пальцы, — с этими словами Музаффар продемонстрировал неправильно сросшиеся пальцы. — Но это ничто по сравнению с тем, что он сделал с памятью об Альфард — он растоптал медальон с её фотографией, превратив его в груду металла.

      В кабинете воцарилась такая тишина, что было слышно, как жужжит муха у окна. Все, даже бывалый следователь, были потрясены рассказом свидетеля.
— Вы покупали два медальона, — сказал наконец Юсуф аль-Мирджаби и достал из стола улику. — этот, с портретом Хамиса Каддафи внутри, тоже был куплен вами. По словам свидетеля — для какой-то девушки. Для Альфард, верно?
— Нет, — Музаффар отрицательно покачал головой. — Хотя Альфард его видела. Этот медальон я хотел отнести на предполагаемую могилу своей погибшей сестры, но он так и остался у меня. Что же касается Альфард, то ей действительно принадлежала фотография внутри медальона. Она знала Хамиса лично и отдала мне его фотографию перед Битвой за Сирт, поскольку не хотела больше о нём вспоминать. Это мой медальон.
— Соответственно, это вы стреляли в Карима ибн Вагиза и забыли медальон на чердаке офисного здания?
— Да, я стрелял в Карима, желая отомстить ему за Альфард, — невозмутимо ответил ливиец, — она тоже попала в плен, как выяснилось, во время Битвы за Бени-Валид. Карим специально навёл о ней справки и уговорил отдать её ему. Она пережила всё то же, что и я и даже намного хуже. А я же в своё время поклялся защищать её. Альфард была дорога мне как сестра, а защитить я её не сумел. Поэтому я и стрелял в Карима ибн Вагиза.
— А в Арифа аль-Сибди тоже вы стреляли? — заинтересовался Али, тогда как я пребывал в полнейшем шоке.
— Нет, — ответил Музаффар, -я не стрелял в него.
Юсуф аль-Мирджаби нахмурил густые брови.
— По-моему, здесь всё ясно, господа, — наконец вынес свой вердикт он.
— Нет, не всё, — я всё ещё отказывался верить в какую-либо причастность моего соседа к преступлениям Малак аль-Маут. - Я, как вы помните, ранил нашего ангела Смерти в ногу. Соответственно, Музаффар тоже должен быть ранен.
Мой начальник махнул рукой и свидетель, плавно превращающийся в подозреваемого, закатал обе брючины. Никаких следов ранений у него на ногах не было. Музаффар был абсолютно невредим.
— Он не убийца! — торжествовал я. Но как выяснилось — рано. То, что произошло в следующую же секунду, я не могу забыть до сих пор.

      - Не говорите того, чего не знаете, Казимир, — необычайно серьёзно проговорил Музаффар. — Я хочу сделать признание. Я и есть тот, кого вы ищете: я — Малак аль-Маут, трипольский ангел Смерти и убийца троих человек.
И вновь тишина. У всех собравшихся снова был шок. И при том не меньший, чем незадолго до этого.
— Но если не вы были ранены, то как вы можете быть убийцей? — несколько ошарашенно проговорил Юсуф аль-Мирджаби.
— Очень легко, — хладнокровие молодого бедуина просто поражало меня. — Я решил забрать медальон и поздно ночью выбрался из квартиры. Но я не знал, что Альфард следит за мной. Она шла за мной по пятам и потом предложила самой подняться на чердак и забрать медальон. Видимо, она уже давно обо всём догадалась. Я наотрез отказался, но Альфард всегда умела стоять на своём и ничего хорошего из этого, как обычно, не вышло. Её ранили вместо меня… Помните, Казимира оглушили, когда он преследовал Альфард? Это сделал я… Вы можете считать её соучастницей — она не донесла на меня, но поздно — вчера Альфард аль-Фатех застрелилась на развалинах своего дома. На том самом месте, где погибла её семья. А что до меня… Что ж, я не буду оправдываться — я убийца и готов отвечать за совершённые мной преступления. Только об одном прошу — когда меня будут расстреливать, не завязывайте мне глаза, я боюсь темноты…

      И он молча откинулся на спинку стула. Что-то в его поведении изменилось. Это был совсем не тот Музаффар, которого я знал. Это был человек, смирившийся, отдавшийся на милость судьбе. А может быть, ему было просто всё равно? Так или иначе, но это жутковатое равнодушие не могло не пугать. А потом пришло осознание ещё одного, не менее ужасного факта.

      Альфард больше нет. Я больше никогда не услышу её голоса. Она больше никогда не нарисует ни одной новой картины. Её просто нет. И Хасан останется один. Совсем один в таком жестоком, холодном и неприветливом мире.

      Музаффар потерял всё. Музаффара тоже почти нет. Семья, дружба, вера в Бога, надежда, любовь. Что из этого осталось? Что сохранилось? Ничего. Он обещал, но не сумел выполнить обещание. Но главное — он не сумел защитить. У него просто не было выбора. И смысла. Смысла не жить, а просто хоть как-то существовать дальше. И теперь ему действительно наплевать на собственное будущее. Ведь жить больше незачем. Музаффар умер в тот момент, когда умерла Альфард. Что ж, это многое объясняет. Слишком многое. Слишком.

      Почему Альфард застрелилась? Может, просто не выдержала собственных воспоминаний? Банально и глупо. Никто не поверит. Альфард не была из тех, кто уходит из жизни по такой причине. Скорее всего, она просто не смогла пережить тот факт, что человек, искренне любивший и обещавший защищать её, ради неё пошёл на преступление. Алдьфард никогда бы не посмела его выдать, но и жить с осознанием того, что Музаффар стал убийцей и стал только лишь из-за неё, она не смогла. Ей легче было просто уйти. И всё равно это слишком глупо.

      Они всех потеряли. Они нашли лишь друг друга. Нашли на войне, в аду сражений и человеческих страданий, на поле боя среди жара Ливийской пустыни. Нашли, чтобы потерять. Ведь они просто устали. И, возможно, они будут счастливы. Там, наверху, после того как каждому из нас воздастся по заслугам…

      Альфард больше нет. Музаффара — тоже. Передо мной лишь его равнодушная телесная оболочка. Душа его далеко. Возможно, дальше, чем я думаю.

      Я встал первым. Стоило ли всё это стольких смертей? Да, бесспорно, убитые были далеко не ангелами, но пойти на убийство! «Месть за близких — свята, но не преврати её в своё безумие». Так сказал Музаффар Альфард. А сам? Не стала ли месть для него безумием? Кто знает…

      Юсуф аль-Мирджаби заговорил первым.
— Хорошо, — холодно кивнул он. — Мы учтём ваши пожелания. Ваши показания уже занесены в протокол. Я думаю, что это дело можно считать завершенным. Что касается Карима ибн Вагиза, то в его отношении будет проведено строжайшее расследование и если всплывут факты совершённых им военных преступлений, то он будет сурово наказан. Эй, конвой!
Ответа не последовало.
— Конвой! — повторно крикнул следователь, но никакой конвой никуда не явился.
— Да что ж такое! — возмутился ливиец. — Позовите кто-нибудь немедленно конвойных!
— Сейчас, — Али моментально скрылся в за дверью кабинета. Тут у меня зазвонил телефон. Это был Имад аль-Мухад.
— Прошу прощения, — извинился я и выбежал в коридор. — Алло. Казимр аль-Афинов слушает.
— Здравствуйте, господин аль-Афинов. Буду предельно краток: у нас форс-мажор, срочно приезжайте! — буквально на одном дыхании выпалил следователь из Каср-Бен-Гашира.
— Что случилось? — обеспокоился я.
— Я пытаюсь поговорить с сестрой Абдуллы аль-Асима, но я не один такой, — очень туманно пояснил мне Имад аль-Мухад и спешно добавил: — В общем, у нас появились конкуренты.
— Какие ещё таки конкуренты? — насторожился я.
— Да тут какая-то частный детектив внаглую прорвалась перед моим носом к свидетельнице, — быстро поведал мне пожилой бедуин. - И, что самое возмутительное — её она впустила, а меня, законного стража порядка - нет! Приезжайте скорее, у меня есть что вам и показать, и рассказать, а заодно надо бы приструнить эту детектива!
— Хорошо, уже еду, — я сразу смекнул. что Тиёко снова вмешалась в дело. «И почему ей на месте не сидится?» — с наростающим раздражением подумал я. » Я бы после попытки похищения бросил бы всё и смотался домой, но так нет же — надо везде сунуть свой нос… Ну да ладно, разберёмся!»
С такими мыслями я отправился обратно в кабинет.

      Мимо меня быстро прошли Али и ещё двое дюжих полицейских. Через секунду в коридор вывели Музаффар в наручниках, а за ним следовали Юсуф аль-Мирджаби и Сахим.
— Куда вы его? — кивнул на Музаффара я.
— В камеру, — угрюмо ответил следователь. — Вот выясним, кто убил Арифа аль-Сибди и можно будет передавать дело в суд. Вы спрашивали Имада аль-Мухада о показаниях сестры Абдуллы аль-Асима?
— Я как раз собирался ехать за этим в Каср-Бен-Гашир, — ответил я. Конвой провёл мимо меня Музаффара. Тот улыбнулся и даже подмигнул мне.
— Не расстраивайтесь, Казимир, — безмятежно произнёс ливиец. — Я буду помнить вас до последнего своего вздоха. И да, не молитесь богам, они всё равно остаются глухи и немы… Не осуждайте меня. И, возможно, прощайте. Я был рад знакомству с вами. Я благодарю вас за всё…