Красно-зелёное

23. Суд идёт

28.07.12

      Судебное заседание началось около полудня и было закрытым. Кроме судьи, адвоката, прокурора и обвиняемого на суде не присутствовал больше никто. Даже Юсуфа аль-Мирджаби, Али, Сахима и меня не пригласили. Мы сидели в коридоре как и свидетели, которые были мне совершенно незнакомы.

      Суд длился уже около часа, когда у стен здания послышались громкие голоса. Затем раздался звук, похожий на барабанную дробь и не менее десятка стройных голосов начали скандировать какую-то фразу. Шум нарастал и я смог расслышать что именно кричали неизвестные граждане.

— Свободу Музаффару аль-Сирти! — доносилось снаружи. — Свободу невиновному!
Юсуф аль-Мирджаби тотчас же метнулся к окну. Его взору открылось удивительно зрелище: перед центральным входом в суд стояло не менее тридцати ливийцев с плакатами в руках, а возглавлял их Файсаль аль-Фатхи. Люди громко кричали и потрясали табличками с надписями: «Освободите Музаффара!». Создаваемый ими шум явно не пошёл на пользу заседанию, поскольку перед митингующими появились несколько охранников и под прицелом своего оружия, «вежливо» попросили всех разойтись. Я аж присвистнул: охрана суда целилась в протестующих, и пистолеты у них были явно не игрушечные.

— Правильно, правильно! — раздался над моим ухом голос Али. — Пусть проваливают отсюда, покуда целы!
Я не успел даже рта открыть, как какой-то статный мужчина с короткой бородой слово, по всей видимости — начальник охраны, в слово воспроизвёл реплику мисуратского сыщика.
— Вы не имеете права прогонять нас! — заявил на это Файсаль. — И вообще, уберите оружие — вы же не собираетесь палить по мирным гражданам!
— Если будете мешать проведению важного заседания, то мы откроем огонь на поражение, — угрюмо изрёк бородатый. — Убирайтесь! Это наше последнее предупреждение.

      Я нахмурился. Действия охранников мне совсем не нравились. Но демонстранты заметно поутихли. Их боевой дух очень быстро испарился и кое-кто даже начал отступать по направлению к входной калитке. Те же, кто остался, пристально смотрели на своего лидера, ожидая его решения.

— Хорошо, мы уйдём, — решил наконец Файсаль.
— Ну вот и идите. И желательно без резких движений: мои ребята нервные, — с ухмылкой предостерёг участников акции начальник охраны.
— Угу, — в ответ на это молодой композитор лишь коротко кивнул. Протестующие вереницей потянулись на выход и тут произошло нечто совсем непредвиденное: кто-то из демонстрантов по чистой случайности сделал какой-то непредсказуемый жест, ответом на который стал выстрел…

      На моих глазах Файсаль аль-Фатхи вдруг пошатнулся, как-то нелепо взмахнул руками и, судорожно глотнув ртом воздух, словно выброшенная на сушу рыба, рухнул на раскалённый асфальт… Охранники бросились к нему. Среди участников акции протеста началась паника. Я моментально выскочил на улицу. Краем глаза я успел заметить, как Юсуф аль-Мирджаби дрожащими пальцами набирает на мобильном номер Скорой…

— Разойдитесь! — выкрикнул я, беспощадно расталкивая всех локтями. — В сторону!
Совершено бесцеремонно отпихнув начальника охраны, я наконец пробился к Файсалю.
— Казимир, — едва слышно простонал юноша, узнав меня. — Казимир, Музаффар невиновен…
— Знаю, — на ходу обрывая рукав рубашки, дабы остановить кровотечение, кивнул я. — Где Альфард?
— Там, где вы её никогда не найдёте, — на окровавленных губах Файсаля появилась лёгкая тень улыбки. — Но она жива… И Музаффар тоже должен жить…
— И ты — в том числе, — заявил я, наскоро прикидывая как бы получше перевязать рану. Но медицинская помощь моему товарищу уже была не нужна. Глаза молодого композитора в один короткий миг стали какими-то холодными и безжизненными, будто бы хрустальными. И от этого ледяного хрусталя отражались солнечные лучи. Лучи, которые уже не грели…

      Из-под пиджака юного композитора выскользнула нотная тетрадь, её зелёная обложка была залита кровью. Где-то вдали завыли сирены Скорой…

      Несмотря на то, что они примчались в рекордно короткие сроки, врачи не сумели спасти молодого ливийца. Файсаль умер. Погиб из-за нелепой случайности. Его тело накрыли белым покрывалом и положили на носилки. Демонстранты и охрана суда в немом ужасе смотрели на труп. Наконец Скорая уехала. Остатки протестующих стали потихоньку расходиться. Установить кто стрелял так и не удалось. Даже я, будучи свидетелем всего происшедшего, не мог со стопроцентной уверенностью утверждать, какой охранник произвёл тот злосчастный выстрел, унёсший человеческую жизнь. Подавленный и глубоко потрясённый я возвратился в здание суда. А заседание продолжалось, несмотря на разыгравшуюся прямо во дворе трагедию.

      Около половины третьего судья объявил перерыв. В коридор, едва переставляя от усталости ноги, вышла Умм Хурейр Фатах. Она была бледна и ужасно измучена.
— Ну что? — бросился к ней я. Адвокат лишь махнула рукой.
— Они, как я и говорила, повесили на него убийство Арифа аль-Сибди. Пистолет Карима ибн Вагиза фигурирует в деле как зарегистрированный на Музаффара и экспертиза подтвердила, что именно из этого оружия застрелен Ариф.
Я резко обернулся на Юсуфа аль-Мирджаби и прочёл на его лице неподдельное изумление.
— Так значит, это вы всё подстроили? — гневно спросил я. — Вы хоть знаете, что все факты против Альфард? Музаффар просто покрывает её. Даже Файсаль аль-Фатхи подвердил это.
Следователь молчал — кажется, он и вправду был потрясён.
— Файсаля убили, — словно невзначай заметил возникший из-за спины господина аль-Мирджаби Али. Я пристально посмотрел на него, желая прочесть мысли. Между тем к Юсуфу аль-Мирджаби вернулся дар речи.
— Я ничего не подстраивал! — воскликнул он. — И вообще впервые слышу о подобном! Сахим! Сахим! Иди сюда и скажи, что за чертовщина происходит с оружием Карима.
Но эксперта Сахима нигде не было. Он словно сквозь землю провалился, хотя я точно помнил, что вначале судебного заседания он присутствовал. Юсуф аль-Мирджаби раздосадовано сплюнул — эксперт был ему очень нужен.
— И где его только шайтан носит, — пробормотал следователь. — Но ваши обвинения голословны, Казимир, я не имею к произошедшему ни малейшего отношения.
— Сильно сомневаюсь, — с сарказмом изрекла Умм Хурейр Фатах. — Впрочем, меня и не особо волнует, кто вот так вот подставил моего подзащитного. Я всё равно добьюсь его освобождения.
— Это невозможно, — покачал головой Али. — Его вина неоспорима.
— Он сознался в том, что оболгал себя и написал признание под давлением, — гордо вскинув голову, заявила адвокат.
— И вы считаете это достаточным для оправдания? Не смешите меня! — фыркнул мисуратец.
— У меня ещё не все козыри задействованы, уважаемый, так что посмотрим ещё как карта ляжет, — Умм Хурейр Фатах явно не собиралась сдаваться.
— Посмотрим, посмотрим, — Али тоже не думал уступать. Я же осторожно взял адвоката под локоть и отвёл в угол.

— Вы видели то, что произошло во дворе? — я всё ещё так и не отошёл от пережитого.
— Тот кошмар во время заседания? Разумеется, — кивнула девушка. — Я видела как его убили… Файсаля аль-Фатхи. Как я теперь скажу об этом Музаффару — это ведь убьёт его…
— Вам его жаль? — да я просто мастер задавать неоднозначные вопросы неожиданно даже для самого себя.
— Файсаля? Конечно. Не могу поверить в то, что каких-нибудь пару часов назад он был ещё жив, а сейчас его уже нет… Глупая смерть… Нелепая…

      Перед моими глазами вновь отчётливо встала недавняя картинка — умирающий Файсаль в окружении перепуганных и взволнованных людей. И кровь. Кровь на рубашке, кровь на обложке нотной тетради, кровь на мостовой.
» И Музаффар тоже должен жить», — такими были последние слова молодого композитора. Должен жить. Жить.

      Я закусил губу почти до крови и, быстро моргнув, не позволил пролиться набежавшим на глаза слезам.
— Убийцу ведь никто не вычислит, — с горечью и досадой выдавил из себя я.
— Ну, если этим дело заняться всерьёз, то, может, и вычислят, — не была столь категорична Умм Хурейр Фатах.
— Только вот кто этим всем займётся? — и чего это я вдруг стал таким пессимистом?
— Юсуф аль-Мирджаби, — со стопроцентной уверенностью ответила адвокат.
— А почему не вы? — наши взгляды пересеклись. Я стоял так близко от собеседницы, что мог разглядеть каждую родинку на её лице и от моего взора не укрылись глубоко запавшие глаза девушки, очерченные тёмными кругами, словно у панды, что издали было не так заметно. Умм Хурейр выглядела больной, несмотря на то, что изо всех сил бодрилась и умело скрывала свою болезненность под макияжем.
— Дело Музаффара — моё последнее дело, — чуть слышно ответила ливийка. — Вне зависимости от того, выиграю я его или проиграю, больше я не возьмусь никого защищать. Хотя бы потому, что просто не успею.
«Не успеет? Почему?» — озвучить свои мысли я не успел, так как к девушке подошёл какой-то высокий, хорошо одетый мужчина со смуглой кожей и блестящей лысиной на голове.

— Извините, что перебиваю, уважаемый, — вмешался в разговор незнакомец, —, но я украду у вас на время госпожу Умм Хурейр. Надеюсь, вы не будете против?
— Если только сама Умм Хурейр не имеет никаких возражений, — ответил на это я. Адвокат лишь улыбнулась и покачала головой.
— Я ненадолго, — пообещала она и удалилась в сопровождении высокого мужчины. Я перевёл взгляд на настенный часы. До конца перерыва оставалось чуть менее десяти минут.

      Быстрым взором я окинул присутствующих. Люди во всю обсуждали заседание и в коридорах стоял гул. Присутствующих было немного: несколько свидетелей, Юсуф аль-Мирджаби, Али, трое важных напыщенных судей, мрачноватый прокурор с массивной бульдожьей челюстью, чей тяжёлый взгляд повергал в уныние даже самого отъявленного оптимиста, и Умм Хурейр Фатах. Сахима среди них не было. Куда же он мог деться прям посреди заседания? Мысли о пропаже эксперта настолько увлекли меня, что и сам не заметил, как на плечо легла чья-то холодная рука. От неожиданности я чуть было не подпрыгнул.
— Извините, что напугала, — за моей спиной стояла Умм Хурейр.
— А, не страшно, — заставил себя улыбнуться я и покосился на человека, с которым только что беседовала адвокат: — А кто этот господин, если не секрет?
— Очень важный свидетель. Музаффар после того, как побывал в плену, попал в госпиталь на месяц. Потом последовала реабилитация, весьма длительная при чём. Здоровье моего подзащитного было сильно подорвано и он подхватил воспаление лёгких. Музаффар снова попал в больницу, снова пролежал там долгое время, после чего остановился у моего свидетеля. Жил он у него до тех пор, пока не поправился и не переехал в столицу. А в Триполи господин аль-Сирти появился как раз в тот день, когда убили Арифа аль-Сибди, соответственно, он никак не мог совершить всех предыдущих убийств, так как был слишком далеко от Триполи и почти всё время находился дома из-за состояния здоровья.
Моё сердце пропустило удар. А затем — ещё один.
— Интересно, а в котором часу был убит Ариф? Ведь в день его убийства я ужинал с Музаффаром в мастерской Альфард и если время убийства и время ужина совпадают, то… — тут я осёкся, понимая, что для всего этого нужен Сахим, которого, как назло, по-прежнему нигде не было.
— То вы — ещё один свидетель, — сказала Умм Хурейр и тоже пробежалась глазами по головам окружающим. — Не думаю, что нам понадобится эксперт — я вчера заходила к нему по этому поводу. Теперь всё совпадает: Музаффар не мог убить Арифа, потому что был с вами…
— Со мной, Хасаном, Альфард и Файсалем, — уточнил я. — Вот только Альфард, скорее всего, сейчас в Бени-Валиде, Хасан, как её брат, наверное, там же, а Файсаль погиб. Единственным свидетелем являюсь я.
— Значит, я вас вызову, — пообещала адвокат и глянула на наручные часы. — Через полминуты начнётся суд.
— Удачи вам, — пожелал я.
— Благодарю, — с улыбкой кивнула девушка и поспешила в зал.
      
Сахим явился через пять минут после начала заседания. Растрёпанный, с вращающимися глазами, он буквально вломился в коридор при этом тяжело дыша.

— Что случилось? — меня вдруг охватило ощущение непонятной тревоги.
— Ничего… хорошего, — выдохнул Сахим.
— В смысле? — приподнял бровь невозмутимый Юсуф аль-Мирджаби.
— Садитесь, — я дёрнул мисуратца за руку и чуть ли не насильно усадил рядом с собой. — Рассказывайте всё.
Эксперт сделал глубокий вдох, потом выдох и лишь после этого начал говорить.

— Когда во дворе начали стрелять, мне позвонили и попросили сходить в лабораторию. Говорил один очень высокопоставленный человек, имени которого я не буду называть по понятным причинам, и я не стал ему отказывать. А в лаборатории меня поставили перед фактом: мои материалы и мои экспертизы будут использованы так, что убийцей Арифа аль-Сибди окажется Музаффар, а не Карим. Если же я попробую возражать, а возражать я мог на вполне законных основаниях, то в лучшем случае вернусь в Мисурату до окончания суда, а в худшем… В худшем случае я вообще никуда не вернусь…
Сахим замолчал. Юсуф аль-Мирджаби смотрел на него всё с тем же равнодушием, а Али — с недоверием.
— И что было дальше? — спросил я.
— Я согласился, — просто ответил мисуратец.
— И правильно сделал, — поддержал его Али. — И жив останешься, и одним лоялистом на земле меньше станет.
— Вы так ненавидите Музаффара за то, что он лоялист, что вам плевать на то, виновен он или нет, лишь бы его казнили? — язвительно осведомился я.
— Я имею полное право ненавидеть лоялистов, так как они поддерживали режим, пивший кровь из простого народа на протяжении вот уже как сорока двух лет! — заявил помощник следователя.
— Знаете, я последние сорок два года не жил в вашей стране и не могу судить о вашем, ныне уже покойном, лидере, но если сравнивать Карима-повстанца и Музаффара-лоялиста, то последний мне симпатичен куда больше, — отрезал я.
— Мне тоже, — неожиданно согласился со мной Сахим. — Только вот не надо Карима записывать в повстанцы: он обыкновенный бандит, умело маскировавшийся как под повстанца, так и под лоялиста.
Тут он был прав: Карим в составе банды Абдуллы аль-Асима кем только не успел побывать и причислять его к восставшим можно было с такой же лёгкостью, что и к правительственным войскам.
— Хорошо, не буду, — сказал на я, признавая правоту коллеги. В этот самый момент в коридор с важным видом вплыл… Карим ибн Вагиз собственной персоной!

— Так, так, так, — прийти в себя нам никто не дал. — Меня обсуждаете? Очень интересно. Бандит, говорите? Тогда сразу вас предупрежу: я-то, может, и бандит, но по совместительству ещё и жених племянницы прокурора… Ну, чего притихли? Обсуждайте дальше, а я послушаю…
Но продолжать разговор ни у кого уже не было ни малейшего желания.
— Как-то быстро тебя выписали, — смерив Карима молниеносным презрительным взглядом, буркнул Юсуф аль-Мирджаби и снова уткнулся в газету.
— А вы будто не рады? — в глазах молодого человека блеснули нехорошие огоньки. — Ну ничего, вот женюсь я на племяннице прокурора, тогда вы все мне радоваться будете, даже против воли.
— Я не буду, — заявил я. Али и Сахим синхронно вытаращились на меня, но я не обратил на это ни малейшего внимания. Да уж, Карим за последнее время ничуть не изменился, даже ещё поганее стал.
— Не будешь? — коллега взглянул на меня как Салтычиха* на провинившегося крепостного.
— Не буду. Во-первых, потому, что не из тех ты людей, которым радуются, а во-вторых, если кто забыл: я подчиняюсь напрямую лишь полковнику Вербову из города Киева и никак не тебе и даже не вашему прокурору, — резко высказался я. Хотя это ещё не резко. Это ещё очень даже вежливо. А у Карима чуть челюсть не отвисла. Я не смог скрыть торжествующей усмешки — как же мне всё-таки был отвратителен этот гнусный лжец и предатель. Но торжество моё длилось недолго — в зал пригласили как свидетеля Казимира аль-Афинова и я незамедлительно направился в сторону высокой двойной двери…
      
Потолки в зале были такими высокими, что я невольно почувствовал себя маленьким потерявшимся мальчиком. Судьи глядели на меня, как учителя на провинившегося школьника. А от сурового взгляда бульдогоподобного прокурора и вовсе захотелось куда-то сбежать. Но я преодолел себя и занял своё место. Умм Хурейр Фатах подмигнула мне и от того сделалось ещё спокойнее. Представившись и пообещав, как все свидетели, что не буду давать заведомо ложных показаний, я приготовился отвечать на вопросы. Задавала их мне Умм Хурейр.

— Свидетель, — серьёзным тоном начала адвокат, — скажите, где вы находились 6 июля 2012 года между восемью и одинадцатью часами вечера?
— Я находился в Старом городе, в мастерской некой Альфард аль-Фатех в компании Файсаля аль-Фатхи, Музаффара аль-Сирти, а также самой Альфард аль-Фатех и её брата Хасана, — чётко ответил я.
— Подсудимый, Музаффар аль-Сирти, во время трапезы куда-либо отлучался?
— Нет, он ни разу не встал из-за стола.
— Вы замечали за ним какие-либо странности?
— Нет, практически, — я замялся и тотчас же поймал на себе заинтересованный взгляд прокурора - тот, судя по всему, очень захотел у меня что-то спросить, чего отнюдь не хотелось мне.
— Нет, — быстро повторил я. — Не замечал.
— Отлично. Ещё один вопрос: вы снимали одну квартиру с подсудимым, вы, как известно следствию, подозревали его в том, что он — Малак аль-Маут. Скажите, вы ни разу не пытались обыскать квартиру и личные вещи вашего соседа в его отсутствие? Или, может, вы случайно натыкались на оружие?
— Нет, — твёрдо ответил я. — Я ни разу не проводил никаких тайных обысков, — тут я встретился взглядом с Музаффаром, сидящим на скамье подсудимых и, может, мне и почудилось, но он едва заметно улыбнулся. — Что касается оружия, то оно ни разу не попадалось мне на глаза, — вот это уже была явная ложь, но кто это докажет, если пистолета Музаффара больше не существует?

— Что ж, спасибо, свидетель, — сдержанно поблагодарила меня Умм Хурейр Фатах и обратилась к убелённому сединами судье: — У меня всё, Ваша честь.
Судья коротко кивнул.
— Защита, у вас имеются вопросы к свидетелю аль-Афинову? — обернулся он на прокурора.
— Есть, — кивнул тот, с видом охотничьей собаки, взявшей след лисы. — Скажите, свидетель, в своих показаниях вы заколебались, когда речь пошла о странностях в поведении подсудимого. Чем это вызвано?
Я нервно сглотнул, но ничего вразумительного придумать не успел, так как вмешалась адвокат.
— Протестую, Ваша честь: вопрос не по теме! — заявила она.
— Протест принят. Защита, у вас имеются ещё какие-либо вопросы?
— Больше нет, — ни лице прокурора появилась недовольная гримаса.
— Свидетель, вы можете быть свободны.
Я молча кивнул и покинул зал с чувством невероятного облегчения. Только бы мои показания помогли Музаффару. Теперь оставалось лишь ждать…

      В коридоре меня встретили угрюмые Юсуф аль-Мирджаби, Али, Сахим и Карим.
— Ну что, этого ублюдка наконец расстреляют? — с тошнотворным выражением лица поинтересовался Карим. Мне как никогда сильно захотелось ему врезать, но каким-то чудом я сдержался.
— Не дождёшься, — процедил я и жестом отозвал в сторону Сахима. Тот выглядел совсем подавленным. Происходящее ему совершенно не нравилось.
— Вы не хотите, чтобы Карим получил по заслугам? — прямо спросил его я.
— Может, и хочу, да только уже поздно: все мои материалы в суде, — уныло покачал головой эксперт.
— И у вас не осталось никаких копий? — поинтересовался я. — Ни за что не поверю…
— Хм, — мисуратец призадумался. - А, может, и остались… Слушайте, пойдёмте в лабораторию — возможно там и отыщется что-нибудь интересное…

*Салтычиха - российская помещица Дарья Салтыкова, прослывшая своими садистскими наклонностями и непомерной жестокостью по отношению к своим крепостным крестьянам.