Красный вампир

Глава 11

… Семен Афанасьевич брел, куда глаза глядят. Глядели они на удивление хорошо. Это в ночи-то! Фельдшер устало волочил ноги и категорически не мог понять, что же с ним произошло за последние сутки. Потапову снова стало казаться, что мысли в его голове отяжелели, слиплись между собой и снова превращаются в гадкий семинарский кисель. Со слабоколышущимся  киселем в голове он обреченно тащился куда-то прочь от деревни. Ноги усердно мяли и топтали сначала посадку проса, затем неширокую полосу еще зеленой пшеницы, после перешли на слегка сырую луговую траву. Одуряюще пахло мятой, коноплей и еще чем-то сладко-горьким. Семену Афанасьевичу нестерпимо захотелось пить. Но никаких источников воды поблизости не было. Это фельдшер понял, тщательно принюхавшись. Затем он опустился на землю, в пышное разнотравье, принялся рвать какие-то листья и отправлять их в рот. Было невкусно, но жажду, как ни странно, утоляло. Семен Афанасьевич сидел на земле, жевал траву и усердно пытался понять, почему сейчас он – деревенский фельдшер, прошедший курс естественных наук в уездном училище, ночью сидит посреди поля и жрет траву, словно крупный рогатый скот. На всякий случай Потапов даже решил ощупать голову на предмет наличия рогов – но таковых там не обнаружил. Зато с удивлением отметил, что его череп стал каким-то бугристым – словно главная деревенская дорога. «Что за черт? - думал Семен Афанасьевич. - Вчера мы с Незабудкиным хлестали наливку… Я очнулся, кажется, ввечеру - чувствую себя погано. Тут эти понаехали: поп, становой, староста, еще там кто-то… Говорят, мертвец. Про меня говорят! Я очнулся. Эти в крик. Я окно вышиб и убежал. Что за черт?..»

Подул легкий ветерок. Таинственно зашуршала трава. Где-то в поле печально крикнула ночная птица. Семен Афанасьевич снова принюхался. В налетевшем ветерке он различил едва ощутимый запах сырости. «Река… нужно идти к реке. Там можно напиться!»

Потапов встал и снова, не разбирая дороги, двинулся прямо против ветра. Так он прошел где-то полверсты. Неожиданно впереди замаячило какое-то громадное строение, обнесенное забором. «Усадьба графа Гневанского! Вона куда я забрел!». Потапов остановился и пригляделся. Из-за прикрытых шторами окон пробивался красноватый свет, мелькали какие-то неясные тени. Кажется, доносились даже звуки музыки. Фельдшер, категорически не разделявший суеверия деревенских и полупьяное мнение учителя о графе, все-таки инстинктивно решил не приближаться к усадьбе. Но путь к реке был один: по торной дороге, слева от которой стояла усадьба, а справа высился темный, пахнущий прогретой хвоей и земляникой лес. Тогда Семен Афанасьевич выбрался на дорогу.

Тут же в нос шибанул запах пыли, дегтя, конского пота и навоза. Недовольно поморщившись, он все же зашагал в сторону реки. Фельдшер шел и чувствовал, что с его организмом происходит что-то непонятное, и даже невероятное с медицинской точки зрения. Мышцы, одеревеневшие с утра, вдруг приобрели эластичность и упругость и, кажется, даже увеличивались в росте прямо сейчас! Одежда фельдшера, та самая пиджачная пара, льняная сорочка с оторванной пуговицей и штиблеты, стали вдруг слишком тесными и неудобными. Возникновение острого зрения в ночи и чуткого звериного обоняния вроде бы и фиксировалось сознанием как факт, но нисколько не пугало. Напротив, аналитические мыслительные процессы все более тонули в вязком и густом киселе. Семен Афанасьевич переставал мыслить – зато инстинкты и чутье забирали все большую роль в руководстве его поведением. Семенов попытался еще раз понять причинно-следственную связь произошедшего, но его вдруг отвлек громкий голос, донесшийся с той стороны, куда он держал путь. Нос тут же втянул воздух.

«Люди. Деревенские мужики. Идут с реки. Человек десять. Пот. Железо. Инструменты? Артельщики?»

Фельдшер скакнул к обочине и бесшумно скрылся в густой траве. В два мощных прыжка он преодолел расстояние до леса и устроился под раскидистым кустом бузины. С этой позиции было достаточно удобно наблюдать за дорогой, оставаясь незамеченным.

Вскоре до слуха Семена Афанасьевича донеслось негромкое, но стройное мужицкое пение. Фельдшер уже не мог разобрать слов, но мелодия песни, такая знакомая и близкая, вдумчиво-печальная, пронзила его душу насквозь. Если бы это произошло вчера, когда они с учителем угощались наливкой, он, быть может, даже пустил бы слезу. Но сейчас Потапов лишь недовольно заворчал и удобнее устроился в своем убежище.

Через пару минут в поле зрения фельдшера показались поющие мужики. Их было человек пятнадцать. Одетые в льняные рубахи и матерчатые картузы, они неторопливо шли в сторону деревни. У кого-то за плечами висел холщовый мешок, у кого-то - берестяной квадратный туес. Почти все несли разные плотницкие инструменты: топоры, фуганки, пилы. Семен Афанасьевич внимательно глядел на проходящих мужиков и никак не мог вспомнить, где уже видал их. Неожиданно со стороны графской усадьбы послышались какие-то другие звуки. Будто кто-то со всех ног мчался по полю. Даже не кто-то один, а целая толпа. Целая толпа людей молчаливо неслась со стороны усадьбы Гневанского прямо на него, фельдшера Потапова. Необъяснимый страх, панический и всепоглощающий, охватил бедного Семена Афанасьевича. Это чувство сковало все его мышцы – он просто одеревенел, сидя под кустом бузины. Только глаза хорошо смотрели, да чувствовал запахи нос – и слышали чей-то тяжелый топот и тихую мужицкую песню уши.

А потом произошло что-то из ряда вон выходящее – то, чего никогда не могло случиться на этой земле, но случилось. Поле, лес, ночное небо – все вдруг, разом, содрогнулось от чудовищного воя. Дикий, нечеловеческий визг взмыл ввысь, пошатнув небосвод, и упал так же стремительно вниз, больно резанув по ушам. Вопили десятки глоток каких-то страшных, дьявольски жестоких существ. Мужики, словно натолкнувшись на невидимую преграду, резко остановились на дороге. Кто-то упал, кто-то выронил из рук топор. А через секунду из высокой стены неспелых хлебов на дорогу выскочили какие-то твари, полулюди-полузвери, и с бешеной яростью и диким криком кинулись на растерявшихся мужиков.