Крепость

6. Тайна Тортенвальских катакомб

Слабый лиловый огонёк освещал мшистые, покрытые небольшими капельками влаги стены. Временами однообразные вырезанные в скале коридоры, стены которых были покрыты загадочными символами, сменялись целыми галереями, в которых рядами были выставлены тысячи черепов. На каждом было вырезано какое-то слово на древнем, давно забытом языке Трастона. Тихий стук капель, разбивавшихся о каменный пол, служил аккомпанементом шагам кучки путников, погружавшихся всё дальше в зловещие глубины катакомб. Ожившие скелеты, тела неупокоенных, крысы и злые духи, зачастую населявшие подобные гробницы, здесь напрочь отсутствовали. Лишь пробирающие до мурашек тишина и забвение служили напоминанием о том, в каком месте они находятся. Они не знали, который час уже идут среди этих бесконечных залов и склепов. Не знали, наступило ли уже утро, ушли ли разъярённые дроги. Не знали, как глубоко забрались.

Не знали, что они уже давно не одни.

— Давайте отдохнём, — предложила Бренда, измождёно оперевшись о шероховатую стену. — Ноги уже не держат.

Слово за слово — и путники уже развели костёр из небогатых остатков хвороста, что нашлись в рюкзаках у полковника и одного из егерей. Местом для привала была избрана небольшая развилка, разделявшая коридор, по которому они пришли, надвое. Слева, насколько хватало света от костра, виднелось нечто наподобие зала со скамьями и потухшим века назад камином. Справа — коридор, тонувший во тьме.

Атрия вжалась в угол около украшенной резьбой колонны и попыталась заснуть. Полковник уставился в стену, задумчиво бормоча что-то с закрытым ртом. Двое егерей, которых звали Пирс и Мэддвик, расположились у другой стены. Пирс был небольшим человеком лет тридцати — тридцати пяти. Его плечи выглядели широкими из-за низкого роста, а толстая шея оканчивалась небольшой, налысо обритой головой. Короткие, но жилистые руки были густо усеяны шрамами различной глубины и длины. Правое предплечье имело слегка более тёмный оттенок, что выдавало в нём мага, использовавшего перчатку. Впрочем, сейчас его оружием была средней длины палица с рябым от частых столкновений навершием из грубого железа. Простенький, но надёжный стальной нагрудник был украшен длинной продольной вмятиной от когтей кого-то сильного и огромного. Левый наплечник был сорван, на руке виднелись следы маленьких, но острых, подобно бритве, зубов дрогов. Рубаха была разорвана в нескольких местах, кое-где виднелись пятна и кровоподтёки. Лицо также было украшено кровью от удара по голове. Выходя из ссадины на лбу, полоска кровавого следа опускалась, проходила через красный от крови левый глаз и оканчивалась у подбородка. Устало вздохнув, Пирс расслабился и опустил оружие. В его глазах, слегка остекленевших от пережитого стресса, отражалось пламя костра, танцевавшее в центре их импровизированного лагеря.

Мэддвик же, напротив, был среднего роста и телосложения парнем, которому на первый взгляд никак нельзя было дать больше двадцати лет. Его светлая кожа была испачкана грязью и сажей. Плащ обгорел в нескольких местах, по всей видимости, во время сражения с драконом. Пустые ножны за спиной говорили о том, что парень был мечником, однако потерял оружие в сражении. Теперь его единственным средством защиты был грязный, потёртый, наспех перемотанный тряпкой треснутый арбалет, который он судорожно сжимал в руках. В отличие от Пирса, Мэддвик не мог прийти в себя. Его тихое дыхание то и дело сбивалось, а взгляд метался от одного прохода к другому. Маленькие капельки пота, словно бисер, одна за другой выступали у него на лице, стекали вниз, оставляя светлые полоски на грязной коже. При каждом движении его светлые, испачканные копотью волосы подрагивали в такт поворотам головы, словно усики у насекомого.

Однако даже по сравнению с ним Ондерберт выглядел куда хуже.

Он был весь искусан. С ног до головы. Бренда, у которой закончились бинты, начала рвать подол собственной рубашки, пытаясь найти ткань, которой можно было бы сменить пропитавшиеся кровью повязки. Глаза командира егерей были абсолютно пусты. Будто это и не глаза живого человека вовсе. Скорее стеклянные глаза куклы. Он был мертвенно-бледным от кровопотери и отчаяния. Груз потери, навалившийся на него, был куда страшнее всей боли, что он испытывал. Ладони, безвольно разжатые, лежали на земле запястьями кверху. Угловатое, покрытое сеткой морщин лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Короткий светлый ёжик на голове приобрёл матово-серебристый оттенок от пепла.

Они находились неизвестно где. Мораль отряда была подорвана. Все были ранены и измотаны. Правая рука Уолта растрескалась почти до локтя. Осколки кожи со звоном падали на землю при каждом движении. Главным минусом стальной кожи было то, что ранения, если уж они получались, уже никогда не заживали. Помочь могла только повторная закалка.

Натужно вздохнув, он вытащил из рюкзака свой плащ от дождя, и, оторвав от его подола длинную полосу, обмотал ею кровоточащую руку, плотно завязав импровизированную повязку.

Закончив перевязывать Ондерберта, Бренда уселась рядом с ним. Она не знала, что говорить в такой ситуации. Её руки, покрытые тёмной от постоянного нахождения на солнце кожей, потирали одна другую. Обгоревшая, некогда голубая рубаха, теперь едва доставала до грудной клетки, открывая живот, на котором виднелся старый тройной след от когтей. Простенькая кожаная броня была изорвана в клочья, пустые ножны кинжала и разорванный чехол от арбалета печально намекали на потерянный арсенал девушки. Так и не использованная сеть свисала с пояса, расстелившись по земле. Длинные, завязанные в тугой хвост каштановые волосы были растрёпаны и кое-как собраны заново после сражения. В отличие от стеклянных глаз Ондерберта, зелёные глаза Бренды то и дело сновали с одного лица на другое, ища поддержки. Она так и ждала, пока кто-нибудь что-то скажет. Разорвёт эту тишину. Вселит надежду в их сердца, подарит стремление двигаться дальше.