Крестики

Крестики

    Десятого мая 2002 года, отворив дверь в здание районного детского дома № 17 и пройдя по коридору, обклеенному  розовыми обоями в цветочек и поддельными похвальными листами, свернув направо и поднявшись по ветхой лестнице, директор Михаил Егорович увидел следующее: в левом углу комнаты находилась тощая женщина, яро размахивавшая армейским ремнём,  а рядом, упершись об стену лицом, стояли двое мальчишек лет десяти, чьи истошные вопли невольно привлекали внимание. 

    В тот день дожди не давали о себе забыть, и вместо утренней прогулки воспитанники были вынуждены остаться в игральной. Здесь, на потёртом турецком коврике, они могли удовольствоваться ворохом выпотрошенных плюшевых зверят, бесколёсых автомобилей, тоненькой скакалкой и кучей шахматных фигур, доска от которых была разломана на две части. Сейчас за шахматной доской сидели худенькая девочка и мальчишка, лицо которого излучало уверенность, а во взгляде читалось презрение к оппоненту. Мальчик гордо произнёс:
     - Мат, я победил.
    Девочка, насупив русые брови, отошла. Это была 264 победа Бориса, мальчика-одиночки, родителей которого навеки поглотила пучина Жёлтого моря. От природы своенравный и неподатливый, Боря  на протяжении трёх лет так и не смог вжиться в эту среду. Жизнь здесь терзала его своим равнодушием и рутинностью, привыкшего к любви и авантюризму родителей дайверов. Заносчивость мальчика отпугивала остальных воспитанников, и собственное общество стало для него единственным; лишь партии в шахматы были той тонкой нитью, связывавшей его с другими.
    Боря встал и начал искать очередного соперника. Он обошёл всех в комнате, но желания не выразил никто. Зайдя в столовую, примыкавшую к спальне и игральной, Боря увидел за спиной готовящей кухарки мальчика, которого тут же приметил. Тот медленно протягивал руку к подносу с хлебом, лежавшему на кухонном столе. Боря важно спросил его:
     - Сергей, будешь в шахматы играть?
    Вор быстро прошептал:
     - Уйди. Видишь делом занимаюсь?
    По сосредоточенному лицу вора Боря понял, что упрашивать далее бессмысленно. Он вернулся в игральную и подошёл к воспитательнице. Одним из любимейших его занятий были стычки с ней, в которых выигрывать ему хоть и не удавалось,  но внушавшие ему чувство собственной взрослости. Он заносчиво спросил:
     - Лариса Иосифовна, почему в туалете отсутствует туалетная бумага? Это нарушает санитарные нормы Российской... - из-за мгновенно раздавшегося ответа Боря не успел договорить.
     - Как ты смеешь задавать мне такие вопросы?! В угол!
    Ни один из воспитанников не смел воспротивиться этому приказу; Боря был вынужден подчиниться.
    Тем временем,Серёжа был поглощён кражей. В отличии от Бориса, тот был старожилой детского дома, и отбывал здесь уже седьмой год. 

    Когда мальчику не было и трёх лет, в дом вошёл пьяный отец и объявил:
     - Твоя мать умерла: застрелилась.
    Узнав плачевную новость, он тупо уставился на отца и недоумённо спросил:
     - Что значит "застрелилась"?
    Он воспринял известие с недоумением, будто бы узнал о потере любимой игрушки. Через неделю, из-за отстутствия родственников и кутежей горюющего отца, его повезли сюда, и приехав, он спросил у встретившей его воспитательницы:
    - Тётя, что значит "застрелилась"?
 
    Он почувствовал, как чья-то рука схватила его за ворот. Над ухом, будто раскат грома, раздался крик:
     - Ах, ворюга! Шалопай ты эдакий!
    Не успев осознать услышанного, Серёжа вновь услышал восклицание кухарки:
     - Ларка, тащи ремень!
    Вскоре появилась воспитательница, державшая в руках длинный, как кобра, чёрный армейский ремень. Взглянув на грабителя, она ледяным тоном промолвила:
     - В угол молодчика, таких надо... - но осеклась. Она оглянулась и растерянно посмотрела в глаза поварихи. Все четыре угла были заняты детьми. Она перевела взгляд в угол напротив и её лицо внезапно прояснилось. Она обратилась к кухарке, скривив злорадную гримасу:
     - К этому вот ведите, низенькому. Он меня сегодня оскорблять вздумал.
    Услышав слово "низенькому", Боря оглянулся. В его сторону направлялась кухарка Зоя, веди за собой вырывающегося Сергея. Он вздохнул, ведь прекрасно понимал, что сейчас их будут пороть. Обратясь к Серёже, Боря смущённо спросил:
     - А это больно?
    Тот метнул на него глаза, полные бешенства и растерянности; в них были слёзы. Внезапно он почувствовал сильнейшую боль и взвигнул: Лариса Иосифовна приступила к наказанию.
    А в это время, директор детского дома № 17 Михаил Егорович Шпарыгин, более известный в уголовных делах Архангельской области как Моисей Евграфович Шпаро, еврей по происхождению, сидел на скамейке у входа и читал "Церковный вестник". Услышав сверху крики, он встрепенулся и устремился на раздавшийся вопль. 
    Оказавшись на месте казни, он сочувственно поглядел на наказуемых и кивнул Ларисе Иосифовне. Уходя, он произнёс своим резким голосом:
     - Выведите остальных детей в столовую, а то, ещё чего, бунт устроят...
    Через 2 минуты воспитательница совсем выдохлась и отпустила мальчиков. Понурив головы, они вошли в столовую, не вызвав у обедающих никакой реакции. Все молча хлебали жиденький бульончик, закусывая ломтями белого хлеба. Взяв в дрожащую руку ложку, и горя от негодования, Боря начал есть. К нему подсел Серёжа, метая свой растерянный взгляд со стакана компота в тарелку щей. После окончания трапезы они одновременно встали и пошли в игральную. Боря взглянул на расбросанные шахматные фигуры и вопросительно посмотрел на Серёжу. Тот молча кивнул. Они сели и начали раскладывать на доске фигуры. Партия началась.
    Выигрывая раз за разом, Боря был удивлён желанию проигравшего начать следующую, "последнюю" партию. Серёжа был способным учеником, и к 10 партии стал замечать, что его ходы всё чаще вызывают у противника конфуз. Оба не придавали значения прошедшему времени, и когда 21 по счёту партия была наконец-то выиграна Серёжей, настал ужин. Довольные, они направились в столовую, подняв головы и  гордо озираясь на остальных воспитанников. Они снова сели рядом и, стуча вилками о тарелки, стали энергично что-то обсуждать.