Крестная феечка

Глава 2

Поднявшись засветло, с первыми птицами, мы наскоро перекусили и тронулись в путь. У меня мелькнула было мысль, что Плюмерия захочет вернуться в пансион, но фея ни словом не обмолвилась о ночном разговоре. Может, утро правда вечера мудренее, и матушка решила, что угроза не так страшна, как показалось во мраке ночи. А может, она рассудила так: десять лет тьма сгущалась, и за неделю, что нас не будет, ничего не случится.

Мы шли довольно быстро, так что уже к полудню деревья расступились и перед нами открылась широкая пойма реки. По левую руку от нас спускался склон холма, поросший вереском и редким малинником. По правую деревья подобрались к самой воде, их узловатые корни, вымытые из земли половодьем, цеплялись за каменистый берег. Заросли продолжались и за рекой: там деревья были гораздо моложе, с густым подлеском.

Вдали, за холмистой грядой, в обрамлении разноцветных лоскутков полей виднелась деревня – аккуратные домики, окруженные насыпным валом. Защита скорее от диких зверей, потому что кроме них из этого леса не могло выйти ничего опасного, а если бы вышло, самые высокие стены оказались бы бесполезны.

Там, где берег был более пологим, нависал над водой старый причал. Паромщика не было и в помине, вместо него в воде мокла привязанная к колесу веревка. Осторожно ступая по гнилым доскам, я взялась за рычаг. Колесо заскрипело, и веревка натянулась, постепенно подтаскивая платформу, огороженную сбитыми кое-как невысокими перильцами.

Вооружившись длинными шестами, мы оттолкнулись от берега. Паром слегка сносило течением, но река уже вернулась в берега, и переправиться на ту сторону не составило труда даже двум слабым женщинам.

Причал со всех сторон обступал высокий камыш и осока, ни намека на дорогу или хотя бы тропу. Выбравшись на твердую землю, я оглянулась. Отсюда лес казался подернутым дымкой, хотя стоял ясный полдень. Феи ревностно берегли свои секреты, и рискнувшему переправиться на тот берег пришлось бы несладко даже безо всякой тьмы, про которую судачил лис.

Поля поблизости к реке не были засеяны – ковыль да бурьян, ромашки да васильки, над которыми порхают разноцветные бабочки. Кузнечики брызгали из-под наших ног во все стороны, их струнный концерт на разные лады звенел в ушах, и матушка Плюмерия принялась мурлыкать что-то себе под нос. Я размышляла, почему мы не понимаем язык насекомых. Или дело в размере – их голосок настолько тоненький, что человеческое ухо не способно различить его? Наверное, это и к лучшему, а то с ума можно было бы сойти. Например, спишь и слышишь над ухом: "Кровь! Я чую кровь!"

Первые признаки того, что поблизости все же живут люди, показались только к вечеру. Кое-где вспаханная земля зеленела молодыми всходами, в других местах трава была скошена, и между коротких стеблей упрямо поднимались полевые цветы. К счастью для моих бедных ног, мы вышли на дорогу, петляющую между холмов параллельно далекой реке. Дорога – не дорога, две накатанные колеи со следами копыт, и все же идти стало легче.

Солнце садилось, очерчивая далекие пики гор золотистым сиянием. Мы нагнали стадо коров, следом за которым степенно вышагивал старик, попыхивая глиняной трубкой.

- Здоров будь, добрый человек, - обратилась к нему матушка.

- И вам не хворать, - откликнулся дед, не выпуская изо рта трубку. – Мимо идете аль к нам пожаловали?

- Мимо, да не мимо, - фея подстроилась под его неторопливую походку, и они зашагали рядом. – Ищем, где бы заночевать.

- Кроме Холмогор кругом жилья почитай что и нет. Заходите, коль непривычные в поле ложиться да небом укрыться. Токмо предупреждаю: не для пугливых у нас постой.

- А что так? – поинтересовалась я, догоняя матушку.

Дедок помолчал, посасывая глиняный чубук и выпуская клубы горьковатого дыма.

- Мороки по ночам кажутся, страсти всякие. Мы-то народ привычный, лес, опять же, чародейский под самым боком. Вреда, окромя нагнания жути, они никакого не чинят, морок он на то и морок, что рукой не ухватишь. Да только опосля недоброе творится с видавшими. Сперва они тихие-тихие, и не узнаешь, что на человека найдет: с собой что учинит аль на другого кинется.

Я обменялась взглядом с матушкой. Нет ли здесь связи с рассказом лиса? Лес хоть за рекой, но тьма, как известно, притягивает всякую нечисть.

Не сказать, что бестиарий был моей настольной книгой, и по описанию старика я не могла вот так сходу сообразить, что за жуть поселилась в деревне. Феям редко приходится сталкиваться с чем-то серьезнее сглаза – для всего остального есть рыцари с волшебными мечами.  

- А в город вы сообщали? – продолжила я расспрашивать пастуха, но дед только отмахнулся.

- Приезжал с год назад чародел. Ходил, бормотал, носом крутил, в погреба спускался, на крыши лазил, нечисть искал. Да только ничего не нашел - с тем и отбыл. А мы, что поделать, окна завесили, ставни наставили, дальше живем. Мороки-то эти по улице разгуливают, а чтоб в дома совались, такого я не слыхал. И главное, непонятно, откуда такая напасть – богов, вроде как, не гневили, мертвым зла не чинили, с живыми дела по уму решаем, не бывало, чтобы проезжий кто на нас осерчал, а своих на перечет знаем.  

Ну да, я бы тоже никогда не подумала, что в пансионе кто-то станет баловаться темной магией. И никто не подумал, потому и прошляпили.

- А много проезжих-то? – тут же спросила матушка.

- Какое там, - отмахнулся пастух. – Разве что из соседней деревни родичи заглянут. Ярмарок мы уж давно не устраиваем. Молодежь в город потянулась, ну да оно и верно, что им тут в глуши.  

Уже почти стемнело, но и мы, наконец, подошли к деревне. Пастух остановился, выбивая трубку и ожидая, пока коровы, глухо бряцая колокольцами, пройдут в ворота, а потом, крякнув, затворил тяжелые створки, навесил засов.

- Заночуйте-ка у меня, никто вас по темноте к себе не пустит, - предложил старик, отряхивая руки.