Крошечка-Уошечка

35

XXXV.

Ну и чё, што весна вся мокрая – прям опосля лета главки моей 34 – пришла раньше продочки другого года! Вы ж и так в теме, читки мои подзабытые, што я и принц мой личный – сладкая парочка, навсегдашно уже неразлучная! Што нам станется, окромя навек уик-энда! Тьфу, словцо перепутала! Кроме хэппи-энда, короче! Но всё одно: навек!

Одним словом вам щас прям продолжу свою как бы книжку: всё путём! Хотя, если ж точно считать, то слов: таки – два. Но я не виноватая ни разу, што продочки вам давно не писала. Потому как я-то думала, што мы с Владичкой в Москву на свадьбу моей сеструхи вреднючей летели. А оказалось, приключилось с нами еще и другое. Но не как бы бонус, а наоборот совсем – вычиталкою как бы.

Я, кстати, давно слыхала, што жизня вапще-т шибко любит по тупой башке бить ключом. Фигурально, как пить дать! Но особо: по пьяной, видать, башке; да, бывает, даж и не раз, а не меньше пары – видать, штоб с контрольным ударом вышло. Но в моем случае получилось не по башке, а пониже совсем – по пье-де-сталу.

Стал, значит, мой принц-дурашка в реально опасной состояньке «пье... пью... пья...»... В общем, наклюкавшись на банкете прям до клюву, гулять опять столицей прям мощно мой принц захотел.

Хотя мы и так уж со всеми гостями разом и угулявшись, и загулявши были. Даж беляши – или што-то вроде них, пузатых и сочных – никто уж докушать не мог. Все тока икали. Или дрались немножко.

Но Владик однако еще и воздуху свежего очень понюхать решил. Мол, накурено в залах, промолвил. И скушно, потому как друзьям долго рожи бить – негоже.

Ну, и я с принцем вялым – как не я, а другая дура какая! – из банкету взяла да вышла. В смысле, вафельку-трубочку взяла ручками со стойки смирно; а вышла так, обычно просто, ногами вперед.

И тут Владик мой – хряп-ц! – и ногу мне нафиг сломал. Не совсем мою, понятно. Тока напополам мою, раз я принцу по факту – типа невеста. А так свою, конешно ж, принцеву ногу. Левую, што повыше стопы. Но мне-то нафиг ни разу от той печальки не лехче ж! Ежели б я сломалась, так Владичке вокруг меня до полной моей выздоровленьки тада плясать. А раз не я, а он, так само по факту любви понятненько, што плясать вокруг пациента выпало – конкретно мне! А еще вопрос, и нехилый: чего б мне приятней было – так полежать, с гипсом как бы вполне комфортным, иль прямо зайкой прыгать, штоб пациент до свадьбы со мной нафиг бы не раскис!

А тут Моська – сволота в натуре бездушная, хоть полдня тада уже щастливо замужняя! – нет, штоб нас пожалеть, а напротивки взвыла: «Загу-губили свадьбу-у, душегу-у-би-би-ки! Скору-у-помощь, хто-нить, сюда вы-вызвя-а-а-кайте!» Ну, муж ее новобрачный побёг пешком за скорой, потому как та рядом с банкетным залом прописалась, прям напротив зальных дверей, тока через дорожку. Предусмотрелки, видать, в нашем мире всегда нелишние!

Так што звякать нам не пришлось, тока орать – штоб скорей, и со страху просто, и на шоферюгу того еще, который ножищу моего Владички в ботинке замшевом своей Жигулёнкой доисторичной нафиг подбил. А гости наши прям в салат – иль в асфальт, штоб брутальней и шмякче вышло б! – шоферюгу того брякнуть дружно захотели. Сразу захотели, как тока наружу на мои опасные визги и Моськин ор повытопали и про беду кляузу нашу усекли и усвоили. Васенька особо рыцарски взвился: «Во-о, четко мордой – в грязь! Дави давилу! Благо, дож-жик выпал!»

Но Ватсон, как врач и даже немножко трезвый, звереть всем сразу не дал, а сказал, што сперва с водилы надо бабла нехило взять – за урон и починку нашего дорогого друга Владимира, а потом еще надо гаишников – или х-х-хто там ближе патрульный? – на гада сбивучего хором, блин, натравить!

Но Жанка про гаишников сказала, што им же ж потом еще ж докажи, кто пьяным был, а кто – за рулем; и нефиг надо время и нервы тратить!

А шоферюга ее текстовке обрадовался – как пудель. А сам он был кудрявый, чернявый, и узколицый вдобавку. И как извиненьки тяфкая вкруг нас всех запрыгал – прям Артемон в натуре, да и только! Ну, Леся тож на его сторону мигом перешла, за Ватсоном своим следом. Гуманулия, блин, нашлася! Вечно бедных собачек ей жалко!

А какой я тада ругалася там текстовкой, лучше я печаткать вам тут, читки дорогие, не стану! Самой даж припомнить – стыдно. Потому как на тот момент сбива нас с пье-де-стала я почти што про принца решила: а фиг с ними, с понтом и с тягомоткой, прям вот завтра замуж вся выйду, и нефиг, короче, думать! А тут сразу: хряп-ц! И замшевый белый ботинок летит направо, за кустик; а Владик падает наземь, налево, и молча. А я вапще сперва поняла так: принц типа убитый! (И руку – на сердце.) И тока потом: што не вовсе. (Потому как сердце у принца стучало.) И я даже тада зареветь не успела. А тока разбила камнем фару на Жигулёнке, када тот сдуру вернулся.

Я даже не сразу скумекала, што это – этот... Как его?.. А! Акт доброй воли! Ведь мог бы водила сбежать. Мы б, все пьяные, вряд ли догнали бы. Но он ведь сам повернулся на покаянку. И даж за фару не дулся, и денег отсыпал. Мы, хоть не бедные вовсе, но из принципа жадно взяли. И без спасиба. Потому што эт ему, шоферюге, еще повезло, што шина сбила ботинок, а нога пострадала тока от быстро-сдёру обувки и потому, что рядом торчал пенёк!

Вот какой идиот оставляет пеньки у зала, где жрут банкеты?! И потом еще говорят, што Уошка – эт Крошка Оля! А остальные люди тада – вот, кто? Вот хоть директор банкетов – умняга он, што ли? Даж про пеньки не подумал! Спасибо, хоть скорая помощь – рядом!

А потом мой бедненький Владик долго лежал и сидел, где придется: в комнатах, в машинах, в самолете... Ногою вверх или прямо. С гипсом, который, када стучишь по нему костяшкой пальца, «том-том-том!» говорит, и твердый невероятно!