Кровь бастарда, кровь Портоса

Кровь бастарда, кровь Портоса

Под сводами замка, принадлежавшего некогда барону дю Валлону, знаменитому Портосу, одному из четверых неразлучных мушкетёров, а ныне перешедшего в собственность господина де Жюссака, бывшего капитана королевских гвардейцев, было тихо и сумрачно. Новый хозяин замка сидел, откинувшись назад в кресле и самым бесцеремонным образом закинув ноги в тяжёлых сапогах на стол, и потягивал из бокала вино. Вино, надо признать, было недурно на вкус, но ничуть не улучшало настроения де Жюссака. Он тоскливо смотрел выцветшими глазами в окно, на низкое небо, наполовину затянутое серыми облаками, и думал, не послать ли всё к чёрту и не пустить ли себе пулю в лоб.

Де Жюссак понимал, что жизнь будет скучна без постоянных погонь, стычек, путешествий и приключений, но не подозревал, что его существование станет настолько скучным. Казалось бы, волосы уже выбелила седина, имя де Жюссака прочно закрепилось в веках, и легенды о нём передают из уст в уста юные безусые мальчишки-гвардейцы – чего ещё желать? Поселись в поместье, доставшемся тебе на склоне лет, пей вино, ругайся на слуг да стреляй крыс – их, кстати, больно много развелось, и все такие жирные, будто Портос их нарочно откармливал... Что ещё нужно отошедшему от дел королевскому стражнику, уже почти старику? Но что-то сидело в груди, тянуло и давило, словно звало куда-то, и никак было от этого тянущего чувства не избавиться – не помогали ни верховая езда, быстрая, с бьющим в лицо ветром и дробным стуком копыт, ни охота на какую-нибудь несчастную лисицу или невезучего оленя, ни обильные возлияния в винном погребе.

Именно поэтому весть о появлении нежданного гостя подействовала на де Жюссака освежающе – так, словно морским бризом дохнуло в лицо. А уж когда он узнал имя этого гостя, то с лёгкостью поднялся на ноги – тело его, несмотря на возраст, не утратило боевой гибкости, – и велел немедленно пригласить к себе капитана Леона.

Леон вошёл в столовую своим обычным быстрым и решительным шагом, коротко кивнул в ответ на любезное приветствие хозяина, опустился в кресло напротив и сделал жадный глоток из только что наполненного слугой бокала. Волосы его были растрёпаны, на сапогах и полах чёрного плаща виднелась дорожная пыль, и де Жюссак заметил, как тяжело капитан переводит дыхание. Таким он был всегда, с самой юности, – быстрым, лёгким на подъём, готовым немедленно вскочить в седло и мчаться, выполняя очередной приказ.

Де Жюссак гостеприимно предложил Леону отдохнуть, но тот покачал головой:

– Некогда, господин де Жюссак. Я заехал к вам совсем ненадолго, да и то лишь потому, что ваши новые владения лежат на моём пути.

– И куда же вы направляетесь на этот раз?

– В Англию.

Леон чуть наклонился вперёд, привычно придерживая рукой эфес шпаги, и стал короткими отрывистыми фразами объяснять цель своего путешествия – ему, дескать, надо арестовать четверых особенно наглых молодых людей, и все они, по странному совпадению, – хотя, может, это и не совпадение вовсе – дети героев Франции, тех самых мушкетёров, с которыми некогда враждовал де Жюссак. Ещё в Англии надо арестовать некоего монаха, Огюста Вернье, а тут и сокровища из королевской казны пропали... словом, дел невпроворот.

Леон говорил легко, словно все названные дела были мелкими пустяками, но де Жюссак нутром чувствовал, что его собеседник весь напряжён, как натянутая струна, что что-то внутри, глубоко в душе, мучает Леона, не даёт ему покоя, мешает с обычной решительностью и уверенностью выполнить свою задачу. Хозяин замка невольно перевёл взгляд на эфес шпаги, который сжимал рукой капитан, – красивый эфес, весь увитый виноградной лозой... Как всегда в такие мгновения, неприятно кольнуло сердце – ведь де Жюссак знал, слишком хорошо знал этот узор. Хоть извечным его противником был д’Артаньян, с Портосом ему тоже пару раз пришлось сойтись в схватке, да и нельзя сказать, что барон дю Валлон скрывал свою знаменитую шпагу, прозванную Бализардой, – нет, скорее уж выставлял напоказ, и де Жюссаку был знаком изящный виноградный узор. Конечно, можно было бы счесть всё это простым совпадением – но сердце не давало покоя, колотилось, подсказывало: что-то здесь не так...

Леона де Жюссак впервые увидел, когда сам он ещё был грозным капитаном гвардейцев, перед которым трепетали даже самые отчаянные, а Леон – ещё совсем мальчишкой, светловолосым и ясноглазым, кажущимся обманчиво холодным, но способным вспылить из-за косого взгляда или неосторожно брошенного слова. Леон был бастардом и не знал своего отца, но за любые шутки и язвительные замечания готов был драться до крови, пусть даже и с превосходящим силой или числом противником. За эту дикость его вскоре стали побаиваться и обходить стороной – как де Жюссак узнал на собственном опыте, люди лучше всего подчиняются силе, поэтому не было ничего удивительно в том, что Леон быстро сделал себе карьеру.

В те далёкие времена Леон, вопреки своему имени, напоминал де Жюссаку не льва, а волчонка – едва отточившего зубы и только-только научившегося охотиться самостоятельно, но при этом очень кусачего и опасного. Капитан взял юношу под свою опеку, в той мере, в какой это было возможно, – а в полной мере это было невозможно, потому что Леон не терпел ничьего покровительства, стремясь всего добиться самостоятельно, и этим ещё больше напоминал волчонка, злобно щерящегося на руку, которая его гладит. Тем не менее, де Жюссак сумел стать для юноши если не другом и не отцом, то хотя бы наставником – Леон стал доверять ему чуть больше, чем остальным, и однажды вечером даже рассказал короткую историю о своей шпаге и связанной с ней тайне происхождения. Он сам протянул де Жюссаку шпагу, явно гордясь, что обладает таким произведением искусства, и капитан долго рассматривал её, дивясь лёгкости, гибкости и некоторой старомодности оружия.