Кровавый Хроникёр

Кровавый Хроникёр

Внезапно, охваченный нездешней силой, я проснулся. Мир предстал передо мной в резких, холодных красках. Я чувствовал себя... живым. Нет, не так – осознающим. Моя сталь, прежде лишь бездушно отражавшая свет, теперь пульсировала, реагировала на каждый шорох, каждый запах. Я был ножом, но не обычным, а ритуальным, с красивыми мистическими узорами.
Черный ритуал, о котором я узнал впоследствии, подарил мне сознание, но не дал ответов. Для чего я нужен? Как мне жить? Мое лезвие, прежде послушное руке человека, теперь жаждало действия, но действие какого?
Моя сталь, отражала искаженное лицо мужчины, держащего меня в руке. Его глаза, красные от ярости, смотрели сквозь меня, сквозь мир, будто видя только ту точку, где жизнь человека вот-вот оборвется. Я чувствовал его хватку, напряженную, несокрушимую. Моя рукоять, теплая от его руки, передавала мне всю силу ненависти, всю боль, которую он хотел выплеснуть. Я словно становился частью его души, но при этом оставался холодным, бесчувственным инструментом.
Я слышал шепот, тихий, пронзительный, словно из далека. Это был голос разума, пытающийся пробиться сквозь завесу ярости. Но разум был слаб, а ненависть была сильна.
И вот он, этот человек, сжимающий меня в руке поднял меня высоко над своей головой. Я почувствовал, как воздух вокруг меня замер, как время остановилось. В этот миг я понял, что моя судьба, моя природа – быть орудием, но не выбирать цель. Я могу резать, колоть, проникать, разделять, разрушать, но не могу решать кого.
Я видел ужас в глазах жертвы, видел отчаянную борьбу за жизнь. И в этой борьбе я чувствовал свою собственную беспомощность, свою собственную трагедию. Я был орудием, но не виноват в том, что происходит. Я – лишь сталь, холодная и бездушная. Но в то же время, я чувствовал себя частью чего-то большего, частью этой драмы, этой борьбы добра и зла. И хотя моя роль была пассивной, я был свидетелем всего, что происходило.
Я у видел ярость и безумие в глазах мужчины, проводившего кровавый ритуал. Он не ожидал, что я проснусь. Не хотел этого. Но я был уже здесь, в этом мире, с этой новой, пугающей свободой. Мужчина в черном одеянии мантии словно почувствовал меня, но не чего не сказал, а только с большой силой ударил мною свою жертву.
С каждым движением руки, каждый нерв, каждое сухожилие, каждый сосуд, через которые я проходил, с каждой каплей теплой крови, которая оседала на моем лезвии, я чувствовал все больше отвращение к тому, что творил. Я был лишь инструментом, но мог чувствовать боль, которую причинял.
Когда все было кончено, рука, державшая меня, опустилась. Я остался лежать на алтаре в луже крови покрытый ею словно кровавым плащом.

Ночь окутала храм густым мраком. Моя ледяная сталь ощущала каждый вздох ветра, проникающий сквозь щели в древних стенах. Я лежал неподвижно на алтаре, холодный свидетель тайных ритуалов.
Весь день я видел, как мужчина, одетый в черную мантию с капюшоном на голове, суетился в комнате. Он читал замысловатые молитвы, окуривал храм дымом благовоний, украшал алтарь цветами, человеческими костями и свечами. Я чувствовал его волнение, слышал шепот его молитв, пропитанных тоской и отчаянием.
Когда последние лучи заходящего солнца погасли, он зажег факелы. Их мерцающий свет плясал по стенам храма, озаряя мрачные углы, а затем, словно живой, перетекал на меня. Я увидел себя в этом свете – холодный, блестящий, опасный.
Парень подошел к трупу лежащий рядом, взял его на руки и пошел к тайному ходу, ведущему возможно в подземелье. Длинная тень от его тела скользнула по полу, как призрак. Он вернулся, неся на руках завернутый в белую ткань труп.
Он положил тело на алтарь рядом со мной. Моя сталь почувствовала его близость, холодную тяжесть мертвого тела. Парень начал читать молитвы, его голос дрожал, слова сливались в протяжный стон. Он просил у богов прощения, просил о покое для умершего.
Весь дом храма наполнился скорбью. Я видел слезы парня, слышал его рыдания, чувствовал тяжесть его горя. Ночь тянулась бесконечно.
Наконец, закончил свою молитву, он закрыл глаза, склонил голову и долго сидел так, неподвижно.
Когда первые лучи рассвета прорезали тьму, он поднялся и ушел, оставив меня наедине со смертью.
Ночь была свидетелем его отчаяния, но я, нож, видел все. Я видел боль парня, его любовь к умершему, его веру в богов. И я знал, что моя роль в этом трагическом спектакле – быть молчаливым наблюдателем, хранителем тайны.
Я останусь на алтаре, пока не придет время для нового ритуала, для новой истории, которую мне предстоит увидеть