Круги возрождений. Круг первый

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ПРЕОБРАЖЕНИЕ

1.

Нет, это не укладывалось не только в голове, это не укладывалось ни в чем, это не укладывалось никак, нигде и никогда, потому, что это было невозможно. И все же это случилось. Как он мог раньше этого не замечать? Ведь все это было на его глазах, все это на его глазах зарождалось, росло, набиралось сил, крепло, пока не завершилось вот этой сегодняшней завершенной, совершенной, абсолютной катастрофой. Неудивительно, что это так всеохватывающе поразило все глубины его существования на этой бренной земле. Все дело было не столько в самом факте произошедшего, сколько в его невероятности, невозможности, невозможности именно для него, Андрея Кузнецова, хотя он и был уже более чем взрослым, тридцати двух лет отроду, состоявшимся мужчиной, успешным бизнесменом, и вообще, как говорится, тертым калачом, но к такому не был готов даже он, такого он не мог даже предположить. Да, он был совершенно беззащитен в своей наивной убежденности, что такого не может быть, потому, что этого не может быть никогда. Вот теперь он точно понимал значение выражения «мир рухнул». Мир действительно рухнул – по крайней мере его мир рухнул точно, и обломки этого рухнувшего мира сейчас с такой неумолимой жестокостью бушевали в нем вихрем страдания, ежемгновенно разрывая его на мириады осколков боли...

Его друг детства, его лучший друг и компаньон по бизнесу Сергей, вернее, нет, не так – его любимая девушка, его невеста Ира, его без пяти минут вот-вот жена Ира изменила ему с его другом детства, с его лучшим другом и компаньоном по бизнесу Сергеем. Причем, выходит так, что эта измена длилась уже довольно долго, поскольку за это время «друг» Сергей не без помощи его «невесты» Иры успел провернуть очень хитроумную, просто таки изысканную махинацию, в результате которой Сергей вместо того, чтобы быть, как и раньше, совладельцем общей с Андреем фирмы, стал единственным ее владельцем, то есть, грубо говоря, Сергей обобрал Андрея до нитки, присвоив себе ту часть совместного предприятия, которая принадлежала Андрею. И Андрей сам же, как оказывается, подписал некие документы, лишившие его права на владение его частью их общей с Сергеем фирмы – ну это уже дело техники обмана, которой Сергей с Ирой, оказывается, владели досконально.

Сергей. Серега. Лучший друг. Друг детства. Серега и Андрюха, Андрюха – это он, Андрей Васильевич Кузнецов. Андрюха и Серега – они жили в одном доме, в одном подъезде и на одной лестничной площадке. Они родились в одном году и в один месяц, правда в разные дни, что было одной из тем их постоянных шуток – мол, им еще бы родиться в один день. Андрюха с Серегой ходили в один детсад, вместе потом занимались каратэ, сидели за одной партой в школе, закончив которую, вместе поступили на экономический факультет университета, по окончании которого вместе очень даже небезуспешно строили их общий бизнес. Серега был Андрюхе больше чем брат.

А Ира?.. Да что там говорить? Говорить не о чем и нечего. Да и не придумали еще таких слов, чтобы описать такое! Беден, очень беден словарный запас удовлетворенного своей жизнью человека, обходящегося незамысловатым набором слов, вполне достаточных для описания счастливых обстоятельств жизни, ведь счастливому человеку слова-то и вообще, может быть, не очень нужны – счастье можно выразить и без слов. А вот когда приходит такое несчастье, что хоть волком вой, вот тут, может быть, и хотел бы это выразить словами, чтобы как-то облегчить душу, да не тут-то было – нет таких слов. Вот и приходится выть. И он взвыл. Нет, не в буквальном смысле взвыл, взвыл молча, его душа взвыла молча, и от этого в его вое было еще больше боли и отчаяния. И его немой вой не то что не прекращался, а только становился все громче и громче, ведь боль и отчаяние обуревали его со все нарастающей силой.

Андрей узнал об этом в своем загородном доме, который, может быть, теперь только и остался у него из всего его имущества, да и то ненадолго – ведь чтобы погасить все, повешенные на него его «дружбаном» Серегой, долги, этого его загородного дома явно не хватит. Как мгновенно ему опостылел и опротивел этот его дом, еще недавно бывший ему родным дом, в котором расцветало ихнее с Ирой счастье. Ведь он теперь был бомжом, бомжом, временно обитавшим в шикарном загородном доме.

Андрей вышел из этого, теперь уже ненавистного ему, дома, прошел через двор, вышел в калитку, прошел через дорогу в рощу и по первой попавшейся дорожке начал углубляться в лес. Как говорится, он шел куда глаза глядят. А глаза его глядели в никуда – это «никуда» было его нестерпимой, его невыносимой болью. Он даже не заметил, как его, сначала замедленный душевной болью, шаг стал все больше убыстряться, а когда его быстрый шаг незаметно перешел в бег, он поймал себя на мысли, что знает, куда бежит. А бежал он к здешнему обрыву, которым как раз и заканчивалась лесная дорожка, которую он выбрал. Обрыв, к которому он направлялся, был очень стремительным и глубоким обрывом, на дне которого размещались остатки бывшей каменоломни – одним словом, если сигануть с этого обрыва, то твои останки навряд ли когда-нибудь смогут собрать: «Я что, собрался покончить жизнь самоубийством?», – мелькнула в голове Андрея предательская мысль.

2.

И в этот момент Андрея что-то торкнуло, его садануло, подкосило и куда-то бросило... Его как-будто бы ошпарило кипятком одновременно и снаружи и изнутри, его как-будто бы шибануло молнией, почва мгновенно ушла из-под ног, в глазах потемнело... Он куда-то падал? Или он, может быть, уже прыгнул с обрыва? Если бы он споткнулся и упал, то просто грохнулся бы об землю и лежал, а он падал – падал и падал. С обрыва прыгнуть он тоже не мог, поскольку до обрыва он еще явно не добежал, не успев еще преодолеть и половины пути до этого самого обрыва. Да если бы он и падал с обрыва, то, по крайней мере, как-то наблюдал бы это падение, то есть что-то да видел бы, а он не видел ничего, в глазах у него потемнело и он погрузился в полнейший мрак. Был день и было солнце, но Андрей ничего этого не видел – не видел ни солнца, ни света, ни рощи, по которой бежал. Он погрузился в кромешную мглу. Он падал. Кроме того, если бы он падал с обрыва, то падал бы, по крайней мере, с ускорением, то есть с каждым мгновением его падение все убыстрялось бы, но он падал с совершенно ровной скоростью, падал медленно. А еще, вопреки обыкновенному падению, которое обычно происходит сверху вниз, его падение было «падением» и вниз, и вверх, и вправо, и влево, и вперед, и назад – иными словами, он «падал» во все стороны – он в этой кромешной бесконечной мгле монотонно и всецело расширялся.