Кружева судьбы

1

-Дунька, Дунька, подь в избу, - на всю округу кричала с крыльца дородная женщина, повязанная чёрным вдовьим платком.

-Маманька, я туточки, - с дальнего конца улицы прибежала девчушка лет десяти с хворостиной в руке, протопала по старым доскам грязными пятками, встала напротив.

-Охти, востроглазенькая моя, - запричитала мать. – А как же нам быть-то горемычным?

-Цыц, баба, - на крыльцо из сеней вышел барский прихвостень, поставленный управляться немаленьким хозяйством помещика. – Благодари Господа-Бога и барина нашего Михал Андреича. Ужо не в чужую сторону Дуньку твою отдают. Мог бы и с дядькой вместе продать. Ан нет. Пожалел твою душу бабью, вдовью. Назар твой уж больно справный кузнец был. Эх кабы в полынье не утоп! Чего уж об этом. Гаврила Пантелеев сын ему не чета таперя. Вот и надобность в новом кузнеце у барина с барыней объявилась. Таперя модно собственную кузню не промеж дела доржать, а для прибытку, значица. Ну будя бестолку языком молоть. Собирайте пожитки. К вечеру-то избу вымести успеть надать. Здеся новый кузнец селиться будет, - приказчик, оправив нарядный камзол, отличавших служащих барской усадьбы от остальных крепостных, крепко ступая по скрипучим ступеням начищенными туфлями, спустился на утоптанную землю.

-Благодарствуйте, Савелий Саввич, - низко поклонилась женщина, пряча слёзы за ресницами.

-То-то! Ты, Варвара, - вдруг уважительным тоном обратился к ней мужчина. – Не реви зазря. Дочь вон свою собери гожа. Марфа хоть и сестра твоя, а жить всё одно придётся в людях. И Пеструху сведи вместе с Дунькой. Барыня наша Лизавета Абрамовна распорядиться изволили. Цени! Где ещё таких хозяв найти? То-то! И сама до темна явись. Хоть и прачкой служить, а непорядка барыня не любит.

Поясно раскланявшись с благодетелем, мать за руку потащила девчушку в дом. Полутёмная единственная горенка, уже лишившись привычных залатанных стареньких занавесей, отделявших семейный угол дядьки с тёткой от остальной части, казалась чуть больше привычного. Здесь во всю шли сборы в дальнюю дорогу. Вторая сноха, подвывая и причитая, связывала в узлы домашнюю утварь. Бабушка сидела на лавке, горестно вздыхая и руководя процессом:

-Вон тот черпак в узел Дуньке сувай, - указала сухим узловатым пальцем на старенький деревянный половник. – И чугунок, что самый малой, и вон ту плошку. Платок мой узорчатый ешо.

-Охти, маманька, - фыркнула женщина, упирая руки в крутые бока и выставляя вперёд беременный живот. – Чаво эт ей выделять? Чай, у родной тётки в своём селе не пропадёт!

-Инда тебя повело, Лукерья, - грозно свела брови старушка. – Ажно выть, словно по покойнику, забыла! Скряга ты, скряга и есть. Девке приданное нужно. Как язык твой бессовестный повернулся? Васятка с Фёклушкой с родными тятенькой-маманькой, да под бабкиным приглядом остаются. Хыть и на новом месте. А Дунюшка и так тятьку родного с годочка не видала, как утоп мой Назарушка, покудать барску собаку из полыньи доставал. А теперь и вовсе от родной крови отделена будет! Иих, Лукерья! Бога побойси!

-Да разе я со зла? – вскинулась женщина и вновь залилась слезами. – Я ж от горя!

-От, бабы! – в комнату вошёл коренастый мужик, заняв сразу половину небольшого пространства. – Чаво сырость развели?

-Антипушка, - проныла вторая сноха, не забывая туго увязывать занавеску с двумя тёплыми тулупами.

-Не реви коровой, - нахмурил брови вошедший. – Не на смерть лютую нас посылают. И у другого барина люди живут. Не к басурманам же!

-Да хозяйство-то как? – всхлипывая, утёрлась передником женщина.

-Дело наживное, - отрезал мужчина, скрывая за суровостью собственное беспокойство. – Савелий Саввич, дай Господь здравия, Буранка нашего и десяток курей забрать позволил, ещё телушку Ночку. Я уж к телеге привязал крепко.

-Ахти мне, - всплеснула руками Лукерья. – А хряк, а гуси? А огород ещё не поспел! Да как же так, люди добрые?

-А нусь, сынок, угомони ужо свою жану! – прикрикнула старшая в семье. – Скоро новые поселенцы явятся, а мы не ушли! Хочите с ними скарб делить? Где Васятка с Фёклушкой?

-Морковь дёргают, да лук в дорогу. Остальное собрали ужо и на телегу погрузили, - отчитался мужчина. – Айда, Варвара, провожу племяшку, сундук донесу. Кака ни на есть, а тяжесть. Мала пока ешо. Натягается в людях, небось.

-Погодь малясь, - бабушка, кряхтя, поднялась на больные ноги и потянулась к закопчённому образу в красном углу. – Спасителя мы с собой возьмем. Богородицу тута новым жителям оставим. Пологается так, по христьянски.

-Ещё мордвам ентим! И так избу, да добра сколько! – начала, было, вторая сноха.

-А ты не жаль, не жаль того, что Господом дано, - осадила её свекровь. – Благодари за дары, а за потери благодари больше! Дунюшка, кровиночка ты Назарова, кровинушка наша, - не сдержавшись, шмыгнула носом старушка. – Благословляю тебя образом Николая Угодничка. Пущай хранит дитятю! Ступайте, ступайте таперича. А и нам пора честь знать. Негоже на новом месте нерасторопными оказаться. Скорее, Антип, снеси пожитки к Федореевым и вертайся взад, - перекрестив вслед снохе и внучке, тяжело опустилась на лавку и вздохнула. – Вот, Ваня, и порушилась наша семья, - подняла глаза к оставшейся в самодельной образнице иконе и слёзно взмолилась. – Царица небесная, не оставь заступничеством внучат моих. А уж сама-то я как хочу к мужу свому Ванечке и сыночку Назарушке. Ты ужо не оставляй меня так надолго здеся.

-Да что ж ты, маманька! – всплеснула руками сноха. – Разе можно о таком просить!

-Эх, Лукерья, - махнула на неё свекровь. – Не знаешь ты вдовьей доли. Да и управь, господь, не знать тебе ентого. Глянь лучшее, всё собрала?