Ксилофон

Ксилофон

Поезд устало визгнул тормозами и остановился. Кира нехотя поднялась с сидения и, накинув на плечи синий форменный китель, пошла к выходу. Привычным жестом она провернула в замке туалета универсальным ключом, закрыв его на время остановки, и, зевая, вывалилась из вагона на ночной перрон. Из других вагонов, непрерывно кряхтя и чертыхаясь, неторопливо десантировались увесистые дамы в такой же как у нее форме.

- Сколько стоим? - спросила она у Ларисы не потому, что не знала, а чтобы чуть-чуть разогнать налетевшую скуку.

- Всего пару сигарет, - ответила Лариса, измерявшая стоянки в перекурах и, достав из нагрудного кармана кителя парочку тонких, поделилась с подругой.

- Твой-то скоро предложение сделает? - спросила Лариса ехидно, желая намекнуть на легкомысленность отношений проводницы и путевого обходчика.

- Как только уволится. Он хочет быть музыкантом, точнее ди-джеем. Со следующим рейсом спрыгнем с подножки на столичный перрон и больше уже никогда никуда не поедем, - мечтательно проговорила она.

Та махнула рукой:

- Все так говорят, что год, другой, третий перекантуются, а дальше приличное что-то найдут, потом проходит десять лет кочевой жизни и вспомнить нечего, кроме потных ног в плацкарте и бутербродов с чёрствой колбасой в вагоне-ресторане. Ладно, выдохни уже, скажи лучше, что у тебя по постельному белью? Тоже недостача? Я на соседнем вагоне взяла, у Капустиной лишний комплект был. Вот скажи, кому это нужно, белье стираное перестираное воровать, однако воруют же!

Несмотря на поздний час по перрону торопливо бежали торговцы пирогами и пивом. Они, едва заметив редких, вышедших покурить пассажиров, обступали их со всех сторон и наперебой расхваливали свой товар.

Путевой обходчик заглядывал под каждый вагон и делал ровно четыре удара, два по колесам и два по креплению. Затем замирал на секунду, прислушиваясь. Ночную тишину оглашали два «ре» и два «ми». Ровно так и никак иначе. Стоит зазвучать хотя бы одной ноте «соль», и поезд будет снят с маршрута. Подобно старому музыканту он играл на своем ксилофоне длиной в двенадцать пассажирских вагонов долгую и грустную песнь.

Монотонным саундтреком она неслась по перрону, замирая в сердцах проводников чем-то спокойным и безопасным. Кире нравился этот звук, в нем было что-то от того, как бьется ложка о стенки граненого стакана, когда поезд подскакивает на очередной криво уложенной шпале.

Она увидела его фигуру издалека. Даже в вечерних сумерках его выдавала пружинистая походка моряка. Он махнул ей рукой, затем ударил по рессоре и выматерился. Звук ему не понравился, и он полез под поезд подправить какой-то только ему ведомый механизм. Кира успела подумать «как все-таки неприятно, когда над твоей головой нависает такая махина», как поезд дернулся и, проехав несколько метров, остановился.

Она истошно закричала, ее словно ударило током. Девушка бросилась к краю платформы, где ОН только что стоял, но не нашла в себе сил посмотреть вниз. Она рухнула на асфальт и зарыдала, закрыв лицо руками.

Кира уволилась через неделю. До Москвы добралась самолётом, пусть и дороже, но лишь бы не этими ржавыми консервными банками на сцепке у электровоза. Она сняла комнату в рабочем посёлке на окраине города и начала жизнь заново.

Но летом, когда спать с закрытыми окнами было невыносимо душно, Кира распахивала их навстречу лёгкому ночному ветру и долго лежала в темноте, не в силах уснуть. И каждый раз, когда со станции доносился знакомый гудок скорого поезда, у нее щемило сердце…