Кто куда, а я в деревню!

Лютики-цветочки

Я, сладко потянувшись, поднялась с кровати. Ох, а ведь уже 11 часов, как же мы вчера с Людой засиделись, разошлись далеко за полночь.

Несмотря на все Валины возражения, мне удалось вчера убедить её, что настала наконец моя очередь готовить ужин, невозможно провести в лености и праздности всё лето. И если работы в огороде Валя мне не доверяла категорически — и правильно делала! — то уж с приготовлением еды я справиться могла легко. Тем более что кулинарить я люблю и умею. Возможно, до продвинутого уровня Вали мне ещё не близко, но всё же вкусно накормить семью я могу легко и с превеликим удовольствием.

Сегодня в моих грандиозных кулинарных планах был настоящий ферганский плов, дополненный хрустящим салатом из свежих овощей с брынзой. Я прокрутила в голове список необходимых продуктов и поняла, что мне не хватает немного барбариса и тмина для исполнения оригинального, гармоничного по вкусу плова. Я обыскала на кухне все полки, ящички и шкафчики, но необходимые специи не находились. А ведь у Вали они должны быть совершенно точно!

За неимением иных вариантов я отправилась в комнату пошарить в тамошних шкафах — ну а вдруг? За одной из дверок и впрямь обнаружилась коробка, полная пакетиков самых разных специй. Ох и богатая коллекция у Валюшки, не хуже, чем у иного арабского повара! Рядом с коробкой специй я обнаружила ещё одну, и мои любопытные руки немедленно зачесались открыть её, заглянуть внутрь. Да, это было крайне бестактно и неправильно со всех точек зрения, но я не удержалась от соблазна. В таинственной коробке хранились старые фотографии, письма, документы и несколько засушенных маргариток.

Я аккуратно, словно драгоценные камушки, перебирала найденные вещи…

Вот фото со мной восьмилетней (судя по дате, быстрым почерком обозначенной простым карандашом на обороте), моей мамой и Валюшкой. Мы стоим в странных купальниках того времени на берегу речки. Валя и мама счастливо смеются. Над маминой головой мужская рука (мужчина не в кадре) делает ей «рожки». Я скривила личико, силясь заплакать, потому что кто-то раздавил вылепленный мной песочный кулич. Ещё в кадр попала половина «стола»: на траве расстелена скатерть, на ней горки нарезанного крупными дольками хлеба, миска с только что снятым с огня мясом, тарелки с колбасой и пустившим слезу на солнцепёке сыром, овощами и зеленью, стаканы с квасом и вином. Как же это было вкусно, особенно после часового плаванья, лежания и игр в воде, — как говорила моя мама, «до посинения». А ещё мы непременно брали с собой пару банок тушёнки Валиного приготовления и поедали её с толстенными ломтями чёрного хлеба и хрустким зелёным огурцом. Однажды взрослые оставили меня на берегу, а сами ушли плавать. За недолгое время их заплыва я умудрилась съесть бОльшую часть наших продуктовых припасов. Все очень боялись, что лопну или у меня случится заворот кишок, но всё обошлось, мне даже не поплохело ни на минуточку. Крепкий детский организм, что и говорить!

А вот фото Валентины и её давно погибшего мужа Анатолия. Он был очень красивым и статным, с чёрными усами и тёмными глазами, которые иногда будто жили своей жизнью, например, он мог сердиться и даже стучать кулаком по столу в гневе, а его глаза в это время шутили, смеялись и искрились радостью. Валя страшно переживала его гибель, мама даже боялась, что она что-нибудь сделает с собой, но всё обошлось: Валин неизбывный оптимизм и жажда жизни оказались сильнее боли и отчаяния. Мой дядя был директором клуба в соседнем крупном селе (прирождённый массовик-затейник!), и его однажды отправили по обмену опытом в Краснодарский край. Небольшой самолёт, на котором он возвращался домой, рухнул, не дотянув до аэропорта какие-то десятки километров.

Под фотокарточкой лежало, судя по дате, последнее письмо Анатолия. Нехорошо, каюсь, но я всё же прочла его. Теперь я знаю, почему лучше писать бумажные письма, которые можно хранить и прижимать к сердцу, когда хочется пустить воспоминания о человеке глубоко внутрь себя. С электронными сообщениями такого фокуса проделать не получится. Я приведу вам маленький забавный отрывок, лишённый интимных подробностей, которыми мой дядя обильно сдабривал послание супруге.

«…и вот в этом чудесном городе по приезду заселяют меня в гостиницу. Можешь себе представить, город вселенского масштаба и размаха, Ку-бань! Которая славится гостеприимством, мол, хлебосольный край и так далее, значит.

И не знаю я, Валюшенька, какой там хлеб-соль, но гостиница оказалась препаршивейшая. Валя, в хате нашего алкоголика Васьки Кошеля и то краше.

А тут вам не только мятое бельё, хотя я и вообще без претензий, ты же знаешь, но и тараканы пешком ходят. И воды нет. Вообще никакой. То есть ни умыться, ни попить, ни попить наоборот, прости меня, дорогая Валя, за подробности.

Я, значит, спускаюсь, вниз, а там за стойкой сидит такая баба крупнокалиберная, что помимо неё там уже ничего не поместилось бы. И глаза у неё навыкате и смотрят недобро.

Ну, я так мягонько: мол, добрый вечерок, не подскажете ли, когда можно ожидать подачу воды для принятия водных процедур.

Она бровью повела и говорит:

— А вы что, молодой человек, сюда мыться приехали?

Ну, я чую по манере разговора, что душевный он у нас предстоит.

— Не то чтобы, извольте учесть, но всё же мы не в каменном веке, чтобы ходить в грязном состоянии в общественных местах, а тем более таких культурных, каким является ваш чудесный город.

Я ж не знал, Валюша, что она так на свой счёт воспримет мои слова про каменный век!

— А при чём тут какие-то там векА? Почему вы вдруг про это заговорили? Я что, вам лично должна сейчас воду таскать в ведрах? Нет, вы видали? И главное, сразу на личности переходит!

Ну, я недопонял, к чему она… Чокнутая какая-то!

— Нет, зачем таскать. Вы лучше скажите, когда ожидать включение воды? И почему она вдруг у вас вот так прекратилась?