Кто сказал: Война?

Эпилог

***

«Я, Нарайн, последний из Орсов, именами Творящих — Любовью, Свободой и Законом, силой и властью старшего рода проклинаю Вейза-нечестивца и весь род его до скончания веков. Пусть благодать для них обернется страданием, прахом могильным — земля под ногами, бездной зияющей — небо над головой. Пусть сам я стану его проклятьем: плоть — клинком, кровь — ядом, жизнь — смертью. И будет так. Сегодня и всегда…» — повторял Нарайн, делая шаг, и еще шаг, и еще… оступался, падал. Поднимался и начинал снова: «Я, последний из Орсов, Любовью, Свободой и Законом, силой и властью старшего рода проклинаю…» Все ближе и ближе к цели, которую сам для себя выбрал — к стану войска Вадана Булатного.

А ночь уходила, прячась в поволоках тумана. На востоке уже засветлел край неба. Наступал одиннадцатый день с тех пор, как Нарайн Орс покинул стены Орбина.

В то утро, так и не сумев разделить погребальную веточку на четверых, Нарайн зарыл своих родных в общей могиле на дворе Зверинца. И вместе с ними — в перемешанную с известью глину кануло все, чем жил он раньше, что любил и во что верил.

После похорон Нарайн пошел к Стреле Диатрена. Хотел в последний раз глянуть на родной дом, но передумал. Вместо этого пробрался к особняку Вейзов и долго не мог уйти, все смотрел и смотрел на мирную жизнь ненавистного семейства: на служанок, метущих двор, на конюха, выводящего лошадей в загон из конюшни, на потешный поединок младших мальчишек Геленна...

Зачем он пришел? Хотел ли увидеть самих хозяев, быть может, Гайяри? И если бы увидел, то… что? С Вейзами, с их домашней охраной, со всей службой блюстителя, которая до сих пор ищет его по городу, он все равно не справится, нечего даже и мечтать.

Или он хотел увидеть Салему? Осталась ли в его сердце хоть капля теплоты к бывшей невесте?..

Нет. Этого он себе позволить не мог. Только ненависть, только месть.

Сейчас он бессилен. Но так будет не всегда, это Нарайн знал точно. Раз за разом повторяя последнее проклятье, он понял, что должен делать: идти к тому, чьим шпионом его ославили — к Вадану Булатному. «Вы хотели войны, славнейшие патриархи? Что же, вы ее получите…» — прошептал он, привязывая к воротам Вейзов ленту. Синюю с серебром ленту его маленькой мертвой сестры.

На закате Нарайн покинул стены Орбина и направился на север, к Зану, к границе с Умгарией.

Но и за стенами для беглеца было слишком опасно: дороги заполнили отряды карателей и наемные дружины, чуть ли не на каждой развилке, на мосту или переправе появились заставы. Чтобы не нарваться на вооруженных постовых, приходилось выбирать самые дикие места и безлюдные тропы: стороной обходить селения, продираться сквозь заросли и ковылять по камням.

Хлеб и сыр, припасенные в доме мастера Кнара крохи, закончились на второй день, фляга опустела на третий. Нарайн пил из ручьев и колодцев, что попадались на дороге, и пытался охотиться. Поначалу у него даже неплохо получалось, но разве подкрепишь силы весенней белкой или отощавшим сусликом? Вскоре охота перестала кормить совсем, пришлось просто идти, пока еще остались хоть какие-то силы. На закате десятого дня он добрался до берега Зана.

Весна выдалась сухая и жаркая. Талая вода давно схлынула, а до летнего паводка было еще далеко: великий Зан обмелел более чем вполовину, обнажив песчаную косу, намытую посередине русла. Это было как нельзя кстати: даже сейчас река оставалась глубокой и мощной, вряд ли оголодавшему Нарайну удалось бы переплыть всю ее ширину за раз. Он и за два-то раза успел нахлебаться, потерял сандалии и сам едва не утонул. Выбрался чуть живой на берег и долго пытался отдышаться, а потом просто уснул.

Когда Нарайн проснулся, солнце еще пряталось за горизонтом. Луна была по-летнему крупной и яркой, и в ее зыбком свете отчетливо вырисовывались умгарские стяги на длинных древках.

— Что ж, проклятые боги, — прошептал он, — если вы есть, убейте теперь или помогите исполнить задуманное: я пришел.

***

Луна, что заглядывала через окно в кабинет избранника, была по-летнему крупной и яркой, только один край ее прятался в тени — золотой бык уходил с небосвода. Лето перевалило за середину. Айсинар не спал — в последнее время поспать удавалось лишь изредка урывками. Вот и теперь в который уже раз он просматривал донесения с фронта, сверялся с картой и вносил поправки. Потом брался за счетные таблицы и опись казны, которую и так уже выучил наизусть. Но сколько не перекраивай карту, сколько не пересчитывай резервы республиканской армии, итог не менялся: Орбин оказывался слабее Умгарии.

Вадан Булатный продолжал наступление. Он уже взял несколько крупных городов и осадил Мьярну. Передовые отряды его вождей с трех сторон шли на столицу, с каждым днем неуклонно приближаясь. А у Айсинара так и не появилось толковых военачальников, да и просто защитников почти не осталось.

Да… сколько ни старайся, а наперсток на кулак не натянешь… Приходилось признать, что дела плохи: Высокому форуму изначально не хватало войск для защиты обширных земель республики, не хватало времени, чтобы подтянуть наемников, не хватало свободного золота, чтобы наверняка купить их верность. Орбин был не готов к войне, следовало слушать Орса, теперь Айсинар это ясно видел… да только поздно, слишком поздно.

Поначалу, собрав десятитысячную армию, больше половины которой — орбинские каратели, на совесть обученные и преданные родине, он, как и все патриархи, был уверен, что легко остановит умгар прямо на границе. Но не вышло: воины Булатного оказались совсем не такими дремучими селянами, как привыкли думать в форуме. И с потерями новоявленный великий кнез не считался. Варвары гибли сотнями: каратели старшей крови дорого продавали свои жизни — одну за четыре-пять вражеских. Но Вадан шел вперед прямо по телам своих павших, раз за разом подтягивая с тыла свежие отряды. А для Орбина потеря каждого бойца оказывалась невосполнимой: людей, способных держать оружие и еще не мобилизованных, в республике попросту не осталось.