Куда глаза глядят

Глава 4. День четвёртый.

Я хочу домой. Куда я еду? Зачем?

Под вечер, когда мысли о предстоящем ночлеге и медведях смешиваются в страстном танго, я останавливаюсь у крайнего дома очередной деревни.

Мне страшно. Реально, по-настоящему страшно!

Возле дома ходят козы, и я, увидев хозяина во дворе, спрашиваю, можно ли купить у них козьего молока. Это так звучит мой вопрос: «Могу ли я у вас переночевать?» Ну, мы, женщины, всё формулируем слегка другими словами.

Хозяин кивает, велит подождать, уходит в дом и выходит оттуда уже с женой, которая держит в руках литровую банку с молоком, стакан и мягкую булку.

Я пью прохладное молоко, которое кто-то называет «жидкой религией», заедаю его белой булкой, и мы разговариваем. О медведях. Вернее, я не собиралась больше спрашивать о них и спросила другое:

- Посоветуйте, куда можно безопасно палатку поставить, чтобы переночевать? Я думаю - во-о-он у тех ёлок. Как вам?

- Там у медведя ЛЁЖКА, - спокойно говорит хозяин дома.

- Лёжка? - округлив глаза, переспрашиваю я, едва ли не подавившись булкой.

- Да, их тут много, - всё так же размеренно отвечает мужчина. - Я тут намедни пошёл картошку смотреть - она у леса посажена. Так медведь приходил, клевер ел, который рядом растёт. Ну и следы у него! Больше моих калош раза в три!

Я опускаю глаза и вижу зелёные калоши, в которые обуты ноги мужчины. Они огромны.

- Да ладно тебе девушку-то пугать! - останавливает его хозяйка, доливая молоко в стакан, который держит моя трясущаяся рука. – Уж не в три раза-то. В два, небось…

Я в потрясении пью и ем дальше. На нервах всегда жрёшь больше…

... Хочу отдать деньги за молоко, но меня сурово пресекают. Мужчина зовёт в дом, но я говорю, что это неудобно, а женщина не настаивает.

- Дальше проедете, там будет речка и мостик. Вот у речки можно и встать, - в завершение говорит она.

Речка. Это после того рассказа мужиков про то, что иногда медведи плавают. Ага. Благодарю за божественное молоко. Сажусь на вел и еду дальше. Глубокий вечер, слепни лютуют, торопясь укусить до наступления прохладной ночи.

... ХЗ, где я. Перешла речку через скрипучий узкий мостик. Мостик висит на высоте двух метров от воды, а сам едва живой: отдельные доски, словно зубы у старика, выпали и, похоже, уже давно. Едва помещаюсь на нём вместе с гружёным великом, пока перехожу через реку. Если я сейчас грохнусь в воду, то даже не смогу вызвать скорую - телефон выключен, и он упадёт в воду вместе со мной. И, более всего, даже не смогу сказать, где нахожусь!

Эти забавные мысли приходят в голову, пока я пытаюсь сосредоточенно поместиться на чрезмерно узком мостике, продолжая толкать велик на тот берег. Наконец я там. Сразу за мостом начинается буйное разнотравье - среди высоких метёлок злаковых пестреют всевозможные цветы, и этот разношёрстный ковёр покрывает луг до самого горизонта, куда ни бросишь взгляд. Среди густых зарослей куда-то идёт едва различимая, заросшая дорога. Пытаюсь ехать по ней, трава стегает по лицу, хрустит, попадая в звёздочки, механизмы педалей и спицы колёс. В итоге слезаю, иду пешком. Неподалёку красуются пугающие развалины здания, по останкам напоминающего огромные коровники. Красный кирпич крошится, потолков давно нет, зияют остатки оконных проёмов. Всё заброшено. Буйная растительность живо, методично, по кирпичику поглощает следы человеческой цивилизации.

Луг огроменный. Холмы плавно перетекают один в другой и исчезают за горизонтом. Справа начинается хвойный лес. Разнообразие трав поражает. Всё это живёт, кишит насекомыми, шевелится от ветра, освещается длинными лучами солнца, которое скоро зайдёт за высокие, прямые ёлки, растущие на краю поля. Со всех сторон на меня наваливается жизнь. Сфоткать не могу - зарядка на фотике предсказуемо села, остаётся созерцать это вживую. Чувствую себя чужой.

Я по ту сторону реки, и ещё неизвестно, есть ли тут выход на дорогу. Или мне придётся утром возвращаться обратно к дороге по хлипкому мостику.

... Вот, лежу, голодная, в палатке, которую едва успела раскинуть под атакующим роем слепней, оводов, мух, комаров и каких-то летающих жуков, агрессивно атаковавших меня на лугу. Под внутренний диалог.

- Напомни, что ты тут делаешь? - осведомляется вежливо-слащавый голос в голове сразу после того, как я стремительно ныряю в палатку и молниеносно застегиваю за собой противомоскитную сетку.

- ... Эм... Ах да! Отпуск у меня. Отдыхаю я, - невозмутимо отвечает ему второй голос.

Это я так бужу в себе чувство юмора, когда ничего другого не остаётся.

Безумие какое-то. Я здесь абсолютно, совершенно неуместна!

- Как и везде, - утешает, как может, внутренний голос.

Самое умное, что возможно в этой ситуации - принять, что это безумие, завтра же найти какую-нибудь базу отдыха, залечить там свои синяки, отмыться от грязи, отстирать вещи и больше никогда не совершать ничего подобного! Сиди в своей Гатчине! И правда: куда ты одна-то? Женщина!

Одна надежда на то, что такую грязную и костлявую меня медведь есть побрезгует. Мне надо перестать думать о медведе, иначе я рискую притянуть его в свою жизнь. Это очень сложно - перестать думать о чём-нибудь конкретном!

Речи о поиске дров и костре даже не идёт. Как и об обозрении огромного прекрасного луга, многочисленные холмы которого покрывает густое разнотравье. Я не могу даже высунуть наружу нос, чтобы остыть от душной, тошнотворной жары. Раньше медведей, кажется, меня сожрут эти насекомые, роем кружащиеся у входа в палатку. Гул стоит невообразимый, словно это не луг, а военный аэродром.

Голодная ложусь спать. В голове почему-то крутится фраза из песни: «Только мёртвый не боится смерти»[1]. Ожидаю в очередной раз замёрзнуть, и на этот раз ожидания с лихвой сбываются. Ночью приходится много раз напрягать мышцы рук и ног, чтобы кровь прилила к коченеющим пальцам. Правая почка ноет, даёт о себе знать, несмотря на то, что я сплю, надев на себя, кажется, всю одежду, которая только есть в наличии, и забравшись по макушку в спальник. С такой почкой и без жира я однозначно не вкусная. Утешаю себя хотя бы этим. Мне не хватает жира.