Куда не надо

Глава 20

                                                                                     Глава 20

Бабушка теперь кормила на кухне Германа Петровича. Я заметил, что пока он раздевался и мыл в ванной руки, бабушка причесалась, подкрасила губы.  Не желает, чтобы он догадался о ее сердечном приступе, или выглядеть старается получше, нравиться ему?..

Я остался в комнате – пусть они там  поговорят наедине, обсудят все. Не надеялся, что бабушка передумает возвращать меня домой. Дело ведь не только во мне – она ведь рвется побыть с  мамой, поддержать ее в трудную минуту. Наверняка сейчас уговаривает мужа – никак не привыкну, что Герман Петрович бабушке муж – отпустить ее со мной,  денег просит. И уж конечно Герман Петрович от всего этого не в восторге…

Но когда он появился в комнате, лицо его было спокойным, невозмутимым. Только складки на лбу не разгладились. Сел рядом  на диван, улыбнулся:

- Ну, давай знакомиться покороче, родственник, а то все как-то не получалось у нас раньше.

Бабушка стояла в дверях и тоже улыбалась, но заметно было, что нервничает. А я догадывался, что не только в их недавнем разговоре причина, хочет она, чтобы мы понравились друг другу. Прежде всего - он мне. И я, чтобы доставить ей удовольствие, сказал:

- А я о вас много знаю, дедушка, бабушка рассказывала.

- Надеюсь, не только плохое? – подмигнул он ей.

- Ну что вы, дедушка,  - разливался я, - Ничего плохого!

- Да бабушка и о тебе ничего плохого не рассказывала. Внучок, говорила, штучный, а ты вон какие коленца выкидываешь! Что ты там натворил? Школу, что ли, поджег? Или в дневнике тройку на восьмерку исправил?

Ничего, значит, бабушка ему, как обещала, о папе с мамой не сказала. Теперь надо было как-то более или менее правдоподобно выкручиваться мне. И я, запинаясь и  ерзая, загундосил про какое-то выбитое окно и сорванный урок, но видел, что не очень-то  он этой галиматье верит. А что надо натворить, чтобы, как я,  удрать из дому – в самом деле школу поджечь? Говорил – и смотрел на него. Чем он так полюбился бабушке? Чего-то особо мужественного  и благородного я в его лице не находил, разве что глаза у него хорошие,  светлые. Если бы еще не коричневые мешки под ними…

- Любопытная игра получается, - почесал лысину Герман Петрович. – В одну  калитку. А стихи  мне свои потом почитаешь?

- Почитаю, дедушка, - обрадовался я, что самое тягостное осталось позади.

- Заметано. Как говаривают преферансисты, еще не вечер. Жаль, ты в преферанс не играешь.  – Поднялся и вышел в коридор.

Я увидел, что он снова натягивает плащ, собирается, значит, уходить. Про игру в одну калитку и тем более про преферансистов я толком не понял, но дышать стало полегче.

- Куда он ушел? – спросил я бабушку, когда за ним закрылась дверь.

- Куда-куда, - хмуро буркнула она. – Билеты на самолет добывать. Ох, Мишка, и натворил же ты делов…

Лучшее, что мог я сделать, - промолчать, не бередить бабушке душу. Так и поступил. Единственное, спросил:

- Где добывать? В Москве, что ли?

- Зачем  в Москве? Здесь. Если сумеет…

И снова я не понял, что имеется в виду: сумеет билеты купить, или деньги на них достать, но лезть, куда не надо не стал…

Стихи свои Герману Петровичу мне читать не довелось И вообще продолжить с ним общение. Он вернулся поздно, когда по телевизору передавали уже «Вести». Бабушка переживала, что он на эти «Вести» не успеет, все время поглядывала на часы.

- Совсем помешался на этой своей политике, - вздыхала она. – А тут еще съезд российский подоспел, слушает их трескотню, слушает, слово боится пропустить, полночи не спит. Прямо как дитя малое, конфетку обещанную ждет!

- У нас так раньше было, - ответил я. -  Теперь только в девять часов новости посмотрят - и всё.

Больше трех часов, пока Герман Петрович отсутствовал, мы с бабушкой провели скучно. Она помрачнела, надолго замолкала, ходила взад-вперед по комнате, собирала в чемодан вещи, ворчала, что погода теперь такая, «не знаешь, чего на себя надевать». Однако я понимал, не из-за погоды она сейчас переживает, были для того более весомые причины. Бабушка предложила мне сходить погулять, развеяться, но я отказался. Ничего не хотелось, ничто не привлекало.  К тому же не в Москве я был, в Подольске. Сидел на диване со своей выручалочкой «Теленком», не столько читал, сколько время коротал.

       Герман Петрович зазвонил часто, нетерпеливо и, не сняв плаща, уселся перед телевизором. Можно было подумать, что наглядеться не может на эту красивую дикторшу «Вестей», которая  мне очень нравилась. Я даже знал, как ее зовут: Светлана Сорокина. Но в девять часов, так же не отрываясь, он слушал программу «Время», потом снова переключил телевизор на съезд – морщился, бил себя кулаком по колену. Он и ужинал в комнате – бабушка принесла ему, - чтобы выступление какое-то не пропустить.

- Пропадем, как пить дать пропадем! – сокрушался Герман Петрович. – Ты только послушай, что они говорят!

- Не пропадем, - гладила его по лысине бабушка, - и не такое терпеть приходилось. Ты бы лег пораньше, завтра вставать ни свет ни заря.