Куда пропадают носки

Когда стали пропадать носки, терпение Петра Степановича кончилось. Нет, он не воздел руки к небу, не топал ногами, не кричал и даже (боже мой!) не матерился. Но предстояло что-то решать. Дальше так продолжаться не могло.

В эпоху окончательной микро- и нано-мизации науки, а значится, и полного исчезновения ее с глаз мирного обывателя, пышным цветом распустилась мистика. Да так, что пошла гулять не по селам и деревням, где раньше пряталась среди людей темных и несведущих. В город пошла, ничуть людей образованных не стесняясь. Массой брала, нахрапом, толпой магов и ворожей, ясновидцев, яснослышцев и прочих «ясно-слышь-ты-иди-сюда-а-то-карму-попорчу».

В таких условиях Петр Степанович видел себя оплотом, если не старых порядков, то хотя бы разума и адекватности. Поэтому стук на кухне и в коридоре воспринимал за шум соседей сверху, шуршание обоев за холодильником и шкафом списывал на усадку старого дома, а передвижение очков со стола на трюмо – на собственную память. И даже когда кот Васька замирал, уставившись в одну точку, словно увидел нечто, Петр Степанович был уверен: все дело в задумчивости, ну еще, быть может, в возрасте животного. Старый кот мог дремать стоя, с открытыми глазами, ну или мечтать о чем-то своем, кошачьем. В разумность животных (в определенных рамках) пенсионер верил больше, чем в духов или привидений.

Сначала пропали тапочки. Петр Степанович покряхтел-покряхтел, обползал на четвереньках комнату, заглядывая под кровать и шкаф: а ну как Васька вспомнил молодость, да загнал куда? Да и махнул рукой. Но носки! В панельном стареньком доме, в очередной раз ступая утром босыми ногами по холодному линолеуму, Петр Степанович был готов поверить во что угодно. Хоть в чертей, хоть в домовых, хоть в леших. Поверить-то одно, а что делать с безобразием?

Решено. Надо поспрашивать у Марьиванны, соседки. Кто, как не она поможет в беде старику? Мария Ивановна была женщиной оригинальной, не без странностей: всегда носила на голове шляпку с вуалью, перчатки. Несмотря на преклонный возраст соседки, Петр Степанович ни разу не видел ее в домашних тапочках – только на каблуках. Вид пожилая женщина имела кокетливый и слегка растерянный, жила на пенсию и тем, что сдавала вторую комнату чужим людям. Сейчас у Марьиванны квартировался весьма путный юноша, студент. Друзей – компаний и дам сердца к себе не водил, музыку громко не слушал, платил, правда, мало, зато исправно, и пенсионерка была им вполне довольна.

Кроме того, Марьиванна сама частенько поджидала Петра Степановича на площадке, чтобы спросить который час или почем сегодня хлеб, а то и вовсе поболтать о погоде. Значит, деликатному вопросу не удивится и не засмеет старого дурака.

- Марьиванна, голубушка. – Обратился к ней Петр Степанович, да с таким смущением и дрожью в голосе, что соседка разом вспомнила молодость, первые свидания и солдатика Юрочку. «И сердце рвется от любви на части…», шептал он на ушко стихи Ахматовой, выдавая за свои.

Краснея и сбиваясь, словно робкая барышня, Петр Степанович все же поведал старушке о своей пропаже. По счастью, исчезновение теплых носков (вкупе с тапочками, а также едва теплой батареей и месяцем ноябрь за окном) были признаны серьезной проблемой. Солдатик забылся.

- Вы, уважаемый Петр Степанович, замкнуто и постыло живете. Радио не слушаете, телевизор редко смотрите, - все книги да книги. Хоть бы вслух почитали. Скучно ему с вами. – Вздохнула старушка и поправила шляпку.

- Кому?

- Да знамо кому. Домовому вашему. Он за порядком следит, за вами присматривает, кота привечает, хозяйство в порядке содержит. А душа? Душой отдыхать после работы надобно. Ни тебе песен, ни частушек, ни разговоров за жизнь. Вот и задумал шутки шутить – всяко развлечение.

Пока старушка говорила, Петр Степанович несколько раз открыл рот, чтобы возразить, да и закрыл обратно. Не любил он спорить, и со своей стороны привык судить так, а кто знает, как со стороны нелюди видится? Ведь, правда, громких звуков он не одобрял, дома не шумел, пьяных песен не пел и передачи развлекательные не смотрел вовсе – новости только иногда. Гости к нему не ходили, родственники не заглядывали, а книги – что книги? Их молча читаешь. Скучно, значит?

Порылся Петр Степанович в тумбочке и откопал в стариковском барахле колоду карт. Колода старая, множеством рук промасленная и временем крапленая – где порвалось, где загнулось – много не наиграешь, да и не с кем.

- Уж не обессудь. – Покрутился пенсионер вокруг холодильника, да и оставил за ним колоду. Чай, домовичок хоть пасьянсы пораскладывает. А вечером приволок от соседа-студента старый кассетный магнитофон с радио: молодежи уже без надобности, у них все цифровым стало, и видео, и фото, и музыка, а ему в самый раз. Поставил на кухне, теперь иногда включает – а коли забудет, так нет-нет, да и послышится с кухни треск да шум. Зафырчит приемник, забулькает – домовой волну ловит. Пусть тешится.

А носки нашлись. Все как один под кроватью оказались, бережно по парам разложены, и тапочки рядом – спасибо, хозяин, уважил.